Хотя смысл  жизни каждого уникален, существуют универсальные ценности, которые  всегда делают жизнь осмысленной. Это  могут быть любимые и близкие  существа, сильные переживания и  осознания, пробуждение способностей и добродетелей, творчество в любой  форме, осмысленный и вдохновенный труд, любимое дело и многое-многое другое.

Но каким  бы ни был наш смысл жизни, самое главное — это позиция, которую мы занимаем по отношению к судьбе, особенно когда находимся во власти обстоятельств, которые мы не в силах изменить. Человек не всегда может изменить обстоятельства, но он волен занять осмысленную и достойную позицию по отношению к самой тяжелой ситуации и открыть во всем, что проживает, глубокий жизненный смысл, великую пользу для собственной души. Страдания, если они выпадают на нашу долю и неотвратимы, лучше принять и использовать во благо, поскольку, как учит Франкл, «мы мужаем и растем в страданиях. Они делают нас богаче и сильнее». Интуитивно отыскивать глубокий смысл, кроющийся в важной или трудной ситуации, по Франклу, способна совесть. Совесть — это «смысловой орган», «высший судья», она помогает человеку найти смысл, даже противоречащий сложившимся ценностям, когда это требуется для сохранения своего достоинства и своих жизненных принципов. Человек свободен, если в своей жизни и в своих поступках руководствуется тем смыслом и теми ценностями, которые не поддаются давлению ни жизненных обстоятельств, ни окружения. Найти смысл — полдела; необходимо жить в соответствии с уникальным смыслом своей жизни. Человек несет за это ответственность.

Метод Виктора  Франкла вместе со своим создателем прошел уникальную «проверку на прочность» в самых чудовищных условиях фашистских концентрационных лагерей. Франкл не только выжил сам, но и помог десяткам других заключенных уцелеть и сохранить человеческое достоинство.

Логотерапия, или «исцеление смыслом», cтала откликом на душевные и человеческие потребности эпохи, в которой было, как и в наше время, полно несчастных и растерянных людей. Потому она смогла помочь миллионам не только больных, но также и здоровых вернуть утраченное душевное равновесие.

*** 

Как бы то ни было, ответы на вопрос о смысле жизни  может дать только сама жизнь. Опыт многих поколений показал: поиск  смысла — это не вопрос построения теорий о собственной жизни или  о жизни вообще.

Смысл открывается  постепенно, благодаря самому стремлению жить, благодаря стремлению постичь  величайшее из всех искусств — искусство  жить по-настоящему. Любые попытки сконструировать смысл жизни искусственным способом будут быстро опровергнуты самой жизньюѕ

К этому остается только добавить мудрые слова писателя Уильяма Джеймса: «Поверь в тот  факт, что есть ради чего жить, и твоя вера поможет этому факту свершиться».

Об  авторе: Елена Сикирич, основатель и руководитель Классической философской школы «Новый Акрополь» в России

Несколько слов о Викторе  Франкле

В молодости  Виктор Франкл, практикуя в психиатрической клинике, несколько лет работал с людьми, которые пытались покончить с собой. После насильственного присоединения Австрии к фашистской Германии, ему, как и сотням тысяч австрийских евреев, грозила отправка в лагеря смерти. Но Франклу, уже известному психиатру и психологу, удалось получить визу на выезд в США.

После долгих колебаний он отказался от визы и  решил остаться, чтобы поддержать престарелых родителей, которые  не могли с ним уехать. Все они  вместе попали в концлагерь. Но жертва Франкла не была напрасной — его отец и мать умерли хотя и в концлагере, но на руках у сына. Франкл провел в концлагерях четыре года, причем большую часть времени в одном из самых страшных — в Освенциме. Все эти годы он разделял чудовищные страдания с тысячами людей и, помогая многим, стал свидетелем того, как люди умирали и как боролись за жизнь. Он убедился: в чудовищных, нечеловеческих условиях долго держались отнюдь не самые крепкие физически. Держались те, кто не потерял надежды и старался выжить ради кого-то и ради чего-то: вернуться к любимому человеку или к любимому делу, найти и вырастить ребенка, веря, что он уцелел, вновь увидеть родных и близких... Сам факт, что у людей был смысл, оказался важнее и сильнее здоровья, физической силы или попытки выжить любой ценой. В концлагере Франкл был свидетелем удивительных примеров силы духа, силы любви и дружбы, способных творить чудеса, но также тысячу раз убеждался, как низко может пасть человеческое существо, когда звереет. У него тоже был смысл, было ради чего бороться за жизнь: в концлагере он хранил рукопись книги с первым вариантом учения о смысле и заботился сначала о том, чтобы она уцелела, а потом, когда это не удалось, надеялся восстановить утраченный текст. Кроме того, Франкл верил, что жена, которую он очень любил и с которой его разлучили в лагере, жива и что после освобождения они встретятся.

Франкл выжил благодаря силе своего духа и своих надежд, и, может быть, именно это заставило саму судьбу вмешаться и изменить ход событий, чтобы не случилось самое страшное: по счастливой случайности он не попал ни в одну из групп, отправленных на уничтожение. После освобождения он узнал, что одна из его надежд не оправдалась — его жена погибла в концлагере. Оставшись один, Франкл нашел для себя новый смысл жизни — помогать другим людям обрести смысл, ибо, как он писал, «каждому времени требуется своя психотерапия». Он много выступал, и постепенно его имя стало известно всему миру; его книги выходят миллионными тиражами на десятках языков. Встречи с ним искали президенты великих держав, философы, ученые и религиозные деятели. 
 
 

http://www.manwb.ru/articles/philosophy/filosofy_and_life/SensLife_ES 
 
 

Условия допустимости веры в  смысл жизни

Александр Введенский   

Нередко приходится слышать речи о смысле жизни, о  том, в чем должен он состоять и  как мы должны расположить свою жизнь, чтобы она не была бессмысленной. Среди молодежи это одна из самых  излюбленных тем. Но, говоря о смысле жизни, в большинстве случаев  упускают из виду спросить себя: при каких условиях позволительно допускать смысл жизни, употребляя слово "смысл" не в произвольном расплывчатом значении, при котором с ним связывают то одно, то другое понятие, но всегда употребляя его в том общепринятом значении, в котором мы говорим о смысле любой вещи. Указанию этих условий, вернее - важнейшего из них, и посвящается это рассуждение. Вот почему я и озаглавил его "Условия допустимости веры в смысл жизни". [1]

Таким образом я отнюдь не намереваюсь говорить о том, каков смысл жизни, в чем именно он состоит. Более того, я даже не стану доказывать, существует ли у жизни какой-нибудь смысл, или же она составляет вполне бессмысленное явление; я возьму мнение о существовании смысла у жизни просто как факт, как более или менее распространенное убеждение, или как веру, и буду говорить только о том, при каких условиях логически позволительна эта вера.

И, ясное дело, что сообразно с этой задачей прежде всего надо выяснить общеобязательное значение термина "смысл жизни"; а для этого в свою очередь надо выяснить общепринятое значение слова "смысл". Когда мы дадим себе отчет, что значит слово "смысл", если мы говорим о смысле любой вещи, то легко будет узнать, что следует подразумевать под словами "смысл жизни"; а выяснив это, можно будет выяснить и то, при каких условиях позволительно верить в существование смысла жизни.

Итак, прежде всего: что мы называем смыслом любой  вещи? В чем состоит общепринятое значение этого термина? Приблизительный ответ очень прост: смыслом вещи называется ее истинное назначение, то есть, ее действительная, но не кажущаяся пригодность служить средством для той цели, для достижении которой назначена эта вещь. Другими словами: мы приписываем данной вещи смысл только в том случае (хотя, может быть, еще не всегда, но пока оставим это в стороне), если она назначена для достижения какой-нибудь цели и если она действительно пригодна для этой цели. Если же эта вещь не имеет никакого назначения или же если даже она и назначена для достижения какой-нибудь цели, но в действительности непригодна для этой цели, то мы считаем ее бессмысленною.

Так, например, рассмотрим самые первичные случаи употребления слова "смысл". Прежде всего оно употребляется в применении к речи, то есть к словам, будут ли они взяты порознь или в связи друг с другом - это безразлично  [2]. Если отдельно взятое слово выражает какое-нибудь понятие, то есть, если оно назначено и в то же время оказывается действительно пригодным для выражения мысли, для передачи ее другому лицу, то оно имеет смысл. Если же данное слово не назначено для этой цели или если бы оно почему-нибудь оказалось непригодным для достижения этой цели, то оно считается нами бессмысленным. Точно так же всякое сочетание слов имеет смысл только в том случае, если при помощи этого сочетания мы можем высказать какую-нибудь мысль, то есть, если оно не только назначается, но и действительно пригодно для ее выражения.

Если же слова  произносимой мною речи так сочетаются и подбираются друг к другу, что  их сочетание оказывается непригодным  для выражения той мысли, для  передачи которой назначена моя  речь, то она называется бессмысленной. Бессмысленною она называется и  в том случае, если ее состав не обнаруживает в ней ровно никакого назначения. Подобным же образом и все другие знаки: не только речи, но и жесты, и ярлыки (например, библиотечные ярлыки на книгах) и различные пометки (например, пометки, выставляемые на одинаковых вещах для обозначения тех мест, на которых должны быть помещены эти вещи) и т.д., имеют смысл лишь в том случае, если эти знаки назначены и действительно пригодны для достижения какой-нибудь цели. Знаки же, не имеющие никакого назначения, будут бессмысленными. Бессмысленны также и те знаки, которые непригодны для достижения назначенной цели. Например, вполне бессмысленны пометки, обозначающие порядок вещей, если при помощи этих пометок нельзя распределять данные вещи в надлежащем порядке. Бессмысленно употребление шифрованного письма, если оно может быть дешифрировано любым лицом.

Точно так же каждое мероприятие, каждая часть машины, дома, да и каждая машина, постройка  и т.д. имеют смысл лишь в том  случае, если они, во-первых, назначены  и, во-вторых, действительно пригодны для достижения какой-нибудь цели. Отсутствие же одного из этих условий делает данную вещь бессмысленной.  

Итак, смысл любой  вещи состоит в ее истинном назначении, то есть в том, чтобы она была назначена  и действительно пригодна для  достижения какой-нибудь цели. Таков  первоначальный ответ на вопрос: в  чем состоит общепринятое значение термина "смысл любой вещи?" Но хотя этот ответ подкрепляется  и подкреплен мною множеством примеров, тем не менее на нем еще нельзя остановиться: он только близок к истине, но еще не вполне совпадает с ней. Если же его нетрудно было подтвердить разнообразными и многочисленными примерами, то это зависит от того, что при этом ответе мы подразумеваем еще кое-что невысказанное, что и помогает нам подобрать правильные примеры. Но, чтобы дальше не было никаких недоразумений, мы должны высказать все, что подразумевается в понятии "смысла". Дело в том, что самые-то цели могут быть различными: и не всякая цель считается нами способною придать смысл той вещи, которая будет служить средством, приводящим к этой цели. В самом деле, если цель, о которой сейчас идет речь, будет таковой, что за ней не стоит гнаться, то есть, если ее можно преследовать только вследствие ошибочной оценки ее значения, то из одного того, что данная вещь служит средством для достижения подобной цели, эта вещь еще не приобретет ровно никакого смысла. Так, все наши умышленные поступки всегда имеют в виду какую-нибудь цель. И допустим, что они никогда не остаются бесплодными, а пусть, напротив, каждый приводит к своей цели. Мы все-таки сплошь да рядом эти поступки будем считать только целесообразными, но еще далеко не всем им припишем смысл. Чтобы та цель, для достижения которой назначена и пригодна или даже действительно служит данная вещь, была способна осмыслить эту вещь, для этого надо, чтобы сама-то эта цель была более или менее ценной в наших глазах, чтобы за ней следовало гнаться.

И чем ценнее эта цель, то есть, чем обязательней гнаться за ней, тем больше смысла в назначенной и пригодной  для ее достижения вещи. Например, каждый анекдот рассказывается на лекциях  всегда с какой-нибудь целью; и почти  всегда этот рассказ оказывается  вполне пригодным для достижения намеченной цели. Но в сообщении  анекдота, в его внесении в состав лекции будет больше или меньше смысла или даже в нем не будет ровно  никакого смысла, глядя по тому, с  какой целью лектор рассказывает свой анекдот. В этом рассказе будет  неоспоримый и наибольший смысл  в том случае, если данный анекдот  служит наилучшим средством для  разъяснения научного содержания лекции. В нем будет меньше смысла, но все-таки он будет, если лектор заметил, что аудитория утомилась следить  за его изложением и желает дать ей возможность освежить свои силы при помощи анекдота. И этот рассказ  будет вполне бессмысленным, если лектор хотел им всего только посмешить  аудиторию или вообще угодить  ее дурному вкусу; ибо в этом случае цель, преследуемая лектором, считается  нами ничтожною, не заслуживающею того, чтобы гнаться за ней.