О
необходимости новой этики и
нового гуманизма лишь смутно догадывались,
по Швейцеру, представители европейской
философии жизни и американского
прагматизма. Воля к жизни дает стимул
к действию. Но, действуя не размышляя,
я словно бы пашу море плугом и сею
семена в борозды волн. Размышляющая
же воля сразу наталкивается на страдания
и принимает пессимистический характер.
Поэтому вовсе не случайно, что
религиозные системы всегда были
пессимистическими и не обольщали
человека надеждой на земное счастье.
Но как без этой надежды жить?
Осознавшая себя воля понимает, что
она может надеяться только на
себя. Общество - это ненадежная и
к тому же слепая лошадь, которая
не знает, куда она везет. И горе кучеру,
если он заснет. Поэтому и этика
может быть лишь индивидуальной, а
вовсе не этикой всего общества,
которое далеко не едино. Но весь секрет,
так и не раскрытый моралистами
прошлого, состоит в том, что индивидуальная
этика, будучи средством самосовершенствования
личности, должна служить всему человечеству,
обеспечивать его непрерывный нравственный
прогресс, явственно выражающийся и
фиксируемый в прогрессе культуры.
Этику,
по Швейцеру, нельзя непосредственно
ориентировать на служение обществу.
Тогда она становится надиндивидуальной,
от личности требует жертвенного
поведения, тогда она строго регламентирована,
догматична и лишает культуру духа
гуманизма. Прогресс в истории этической
мысли в наше время состоит, по
мнению Швейцера, в том, чтобы смело
оценивать этику общества пессимистически.
Главное, к чему стремится, согласно
Швейцеру, социальная этика, - это иметь
рабов, которые бы не восставали. Свое
решительное осуждение Швейцер
относит ко всем современным этическим
системам буржуазного общества. Даже
проникнутые духом воинствующего
индивидуализма, они имеют гордую
и вместе с тем иллюзорную претензию
служить всему человечеству, прогрессу
общества, забывая при этом о самом
существе культуры - о творческой нравственной
личности. [2]
Позиция
самого Швейцера другая. Он пишет: священна
жизнь, как таковая; этика есть безграничная
ответственность за все, что живет;
благоговение перед жизнью наполняет
меня таким беспокойством, которого
мир не знает; этика благоговения
перед жизнью ставит большую ставку
на повышение чувства ответственности
человека. Собственность она рассматривает
как имущество общества, находящееся
в суверенном управлении индивида.
Такая этическая позиция личности
может быть, по мнению Швейцера, только
следствием этического мистицизма, который
он высоко оценивает. Под мистицизмом
Швейцер понимает возвышенное, божественное
предназначение человека, проявляющееся
в его делах. Мистика имеет свое оправдание
только в этике и через этику. "Этика
должна родиться из мистики. Мистика же
со своей стороны никогда не должна думать,
что она существует только ради самой
себя. Она не есть цветок, а только его
чашечка. Цветком является этика. Мистика
же, существующая только для самой себя,
есть неумная острота". Так на францисканский
манер Швейцер поселяет бога в человеке
и растворяет его в делах и поступках человека.
Бог оказывается при этом вполне тождественным
этическому началу в человеке. Такой ход
мысли для Швейцера является необходимостью,
поскольку он совершенно отвергает общественные
истоки этического поведения личности,
а сама природа наставляет человека на
путь естественного поведения, которое
еще не является нравственным и должно
быть облагорожено этикой. Бог для Швейцера
имеет смысл только в качестве таинственной
воли, направляющей деяния личности в
сторону нравственного. В конечном итоге
получается, что богом у Швейцера является
сам его высший этический принцип благоговения
перед жизнью. Ясно, что такое понимание
бога не только не является библейским,
но вообще оно очень далеко от традиционного
христианства.
На
этическую концепцию Швейцера наложила
сильный отпечаток немецкая философия
жизни. В его этике много общего
с позицией С. Кьеркегора (оценка роли
переживания, значения воли, мотивы иррационализма,
полемика с рационализмом Декарта
и Гегеля), однако Швейцер не приемлет
безысходного индивидуализма, принципа
субъективной истины, мрачного пессимизма.
Видимо, по этим мотивам он ни словом
не упоминает о философии Кьеркегора.
Личность у Швейцера вовсе не экзистирует,
а живет в постоянной борьбе за
счастье, и нравственное самосовершенствование
личности служит прогрессу всего
человечества. [4]
Философская
позиция Швейцера во многом родственна
также и философии жизни В.
Дильтея. Их объединяют: оценка жизни
как всеобщей ценности - человеческой
жизни как высшей ценности, понимание
прогресса как духовного, историзм
как метод анализа духовных явлений.
Но Швейцер не приемлет дильтеевского
психологизма и его мотивов социальной
этики. В своем очерке истории
этики Швейцер проходит мимо этической
концепции Дильтея.
Своими
предшественниками Швейцер называет
древних китайских и индийских
моралистов, а в XIX веке - Шопенгауэра
и Ницше. Они с противоположных
позиций разрабатывали этику
нравственного самосовершенствования
в виде концепций оптимизма (китайские
мыслители и Ницше) и пессимизма
(индийские мыслители и Шопенгауэр).
Полемизируя с ними, Швейцер критически
синтезирует некоторые аспекты
их этических концепций и на основе
этого синтеза строит свою этику
и свою концепцию гуманизма. В
противоположность Шопенгауэру
он высоко оценивает волю к жизни,
а в противоположность Ницше
он сурово осуждает культ силы. В
противоположность им обоим он выступает
как страстный гуманист и гневно
осуждает войну. Однако теоретическая
основа гуманизма Швейцера, как и всей
его этики и философии культуры, остается
в сущности индивидуалистической: нравственный
прогресс личности выступает в роли двигателя
и критерия истории мировой культуры и
гражданской истории вообще. Это индивидуализм
особого рода. Личность служит нравственному
прогрессу всего человечества и в своем
служении поднимается до героического
поведения. Если искать аналогий, то следует
обратиться не к христианству и не к самому
образу его основателя. Значительно ближе
к ходу мыслей и к самой подвижнической
деятельности Швейцера этика героического
энтузиазма Джордано Бруно. "Какая нравственная
победа достигнута всем человечеством,
если один человек гордо сказал: нет, злу
я не покоряюсь" - этот принцип этики
героического индивидуализма прошлого
возродил к новой жизни Швейцер и в своей
теории и в своем благородном миссионерстве,
не имеющем ничего общего с церковностью
и поповством.
Этическая
концепция Швейцера получила существенное
развитие в последней его книге
"Учение о благоговении перед
жизнью", написанной им по предложению
Председателя Народной палаты ГДР Геральда
Геттинга, который посетил больницу
Швейцера в Ламбарене в августе
1961 года. Книга была написана в течение
1962 года и вышла из печати в ГДР
в 1963 году (имеется уже несколько
изданий и переводов на европейские
языки). Поскольку в этой последней
книге Швейцер подводит итоги
своей длительной работы по исследованию
проблем этики и культуры и
в целом ряде существенных моментов
дополняет и уточняет свои взгляды,
на ней следует остановиться.
Прежде
всего необходимо отметить, что в
этой книге Швейцер пытается преодолеть
узкий горизонт этического индивидуализма,
столь характерный для его
прежних работ. С этой целью он
ставит на обсуждение вопрос о добре
как активном нравственном принципе
человека. Добро выражает деятельность
и состоит в активной деятельности
человека на пользу другим людям и
обществу. Деятельность выражает добро
лишь в том случае, если она направлена
на совершенствование индивида и
общественного устройства. Таким
образом, в индивидуалистическую этику
Швейцера вторгается решительно поставленный
социальный мотив. Швейцер напряженно
работает над тем, чтобы соединить
индивидуальное и коллективистское
начала в понятии единства личной
и общественной ответственности
человека. Он снимает свой прежний
тезис о том, что надличная (то
есть общественная, классовая, партийная,
коллективная) ответственность якобы
принижает ответственность личную.
Эта эволюция швейцеровской этики
благоговения перед жизнью в сторону
преодоления индивидуализма была высоко
оценена печатью ГДР. Газета "Националь
цейтунг" поместила на своих страницах
редакционную статью "Благоговение
перед жизнью. Максима Альберта Швейцера
и социалистическая этика". В ней
говорилось: "Швейцер не сводит свой
принцип недиалектическим путем
к девизу одностороннего вегетарианства,
но видит его в самом глубоком
признании законов жизни. Злом, говорит
Швейцер, является бессмысленное уничтожение
жизни. Добро - это содействие жизни. Подобное
воззрение находит воплощение только
в деятельности. Поэтому благоговение
перед жизнью, в понимании Альберта Швейцера,
является идентичным ответственности
за жизнь, не только просто за жизнь, не
только за одиночное существование, но
и за достойное человека устройство общества".
[2]
Далее,
свою формулу активного в социальном
смысле добра Швейцер дополняет
новыми этическими принципами. Прежде
всего, принципом "человек человеку".
Этому вопросу он посвящает специальный
раздел в своей последней книге
по этике. Содержание принципа "человек
человеку", поясняет Швейцер, составляют
два основных момента. Во-первых, этика
выражает не просто нормы поведения
личности, а отношения солидарного
сотрудничества между людьми; прогресс
нравственного развития человечества
состоит, по Швейцеру, в том, что в
сферу солидарного сотрудничества
вовлекается все большее число
людей. В связи с этим свои надежды
на дальнейшее нравственное развитие
человечества он начинает связывать
с социализмом. Во-вторых, швейцеровское
понимание добра (и соответственно
- долга) характеризуется общественной
активностью; требования его этики
выступают теперь как нормы активного
общественного поведения людей,
связанных между собой служением
совершенствованию личности и общества,
борьбой за прочный мир на земле,
борьбой за действительное равенство
народов и рас. Все это означает,
что в свою сугубо личностную этику
Швейцер оказался вынужденным вносить
все более значимое социальное содержание.
В связи с этими переменами
его этика обогащается, его гуманизм
несколько конкретизируется. Во взаимопомощи,
взаимослужении, взаимоответственности
людей, по убеждению Швейцера, практически
реализуется принцип благоговения
перед жизнью. Конечно, принцип "человек
человеку", несколько выходя за границы
этического индивидуализма, остается
абстрактной формулой философской
антропологии. От него еще весьма далеко
до марксистского историзма и
до классовой точки зрения в решении
проблем этики, личности и культуры.
Но эволюция взглядов Швейцера в направлении
сближения этики индивидуальной
с этикой социальной налицо. Смерть
оборвала развитие его взглядов в
этом весьма знаменательном направлении.
Наконец,
Швейцер дополняет свою этику
еще одним принципом - "человек
и природа". Этим принципом он
расширил сферу этической ответственности
человечества: все человеческие действия
в отношении ко всему земному,
ко всей природе являются объектом
этической оценки. В отношении
к природе Швейцер советует человеку
руководствоваться принципом осознанной
необходимости: в этом случае поступок
человека будет свободным, нравственным
и гарантированным от хищнического
отношения к богатствам природы.
Нельзя не согласиться с протестом
Швейцера против хищнических тенденций
технического прогресса, прежде всего
в империалистических странах, в
отношении к богатствам природы.
Заботой о сохранении; и умножении богатств
природы продиктовано у Швейцера расширение
сферы этической ответственности и включение
в этику принципа "человек и природа".
Однако этот принцип Швейцер рассматривает
все еще абстрактно, вне социальных условий,
отвлекаясь от принципиального различия
условий его реализации. Это, несомненно,
слабая сторона нового аспекта этики Швейцера.
[5]
Подводя
итоговую оценку всей этической доктрины
Швейцера, с учетом наметившейся эволюции
его взглядов, следует отметить особо
его исторический оптимизм. Он был
убежден в победе социальных сил,
обеспечивающих нравственный и культурный
прогресс человечества; его гуманистическая
этика при всех слабостях, неизбежно
присущих абстрактному буржуазному
гуманизму, противостоит этическому формализму,
традиционализму, релятивизму, доминирующим
в буржуазных этических концепциях.
Величайшим
злом современности Швейцер считал
угрозу мировой термоядерной войны.
И в этом он, несомненно, прав. Такая
война означала бы катастрофу для
всего человечества, гибель культуры,
возврат к дикости, а вовсе
не путь к якобы коммунистическому
прогрессу, как полагают некоторые авантюристически
мыслящие политики в Китае. Такая война
не может быть также и средством искусственного
сохранения капитализма на земле. Это
понимают наиболее трезвые политики буржуазного
общества. Швейцер всегда враждебно относился
к культу силы и осуждал войны. Эта позиция
пацифизма в дальнейшем привела его в
лагерь активных борцов за мир и разоружение.
После получения Нобелевской премии мира
Швейцер выступил с проникновенной антивоенной
речью; существенное значение для активизации
сторонников мира имели антивоенные выступления
Швейцера по радио, его призывы к прекращению
термоядерных испытаний, безоговорочная
поддержка Московского договора о запрещении
испытаний ядерного оружия. Он призывал
к скорейшему восстановлению мира во Вьетнаме,
живо интересовался делами своей родины:
осуждал попытки возрождения фашизма
в ФРГ, следил за успехами культурного
и хозяйственного развития в ГДР, связывал
надежды человечества на прочный мир с
успехами мирового социализма.
Свою
жизнь Швейцер посвятил служению
человечеству, его нравственному прогрессу,
возрождению культуры, защите гуманизма.
Служению этим целям подчинена у него
философия культуры. "Благоговение
перед жизнью, - писал он, - отбрасывает
чисто индивидуалистическое (то есть элитарное
в понимании Швейцера) и духовное (то есть
гегелевское, внеэтическое) понимание
культуры". И далее: "Благоговение
перед жизнью не позволяет человеку пренебрегать
интересами мира". Как бы мы ни относились
к самому этическому принципу благоговения
перед жизнью, следствия, которые выводит
из него Швейцер, - справедливы и благородны.
Идея внутреннего единства этики и культуры,
требование сделать гуманизм и нравственное
развитие личности критериями прогресса
культуры, защита принципа равенства всех
людей на земле без различия цвета их кожи,
непреклонный антимилитаризм и антифашизм
в убеждениях и практической деятельности
- все это черты его облика, которые дают
вам основание характеризовать Швейцера
как выдающееся нравственное явление
в жизни буржуазного общества в эпоху
глубокого кризиса его культуры. [3]
В
марксистской литературе при оценке
места и роли Швейцера в культуре
современного буржуазного общества
принято сравнивать его с Дон-Кихотом.
Это сравнение не лишено основания:
Швейцер действительно старомоден,
одинок, героичен, благороден, он - маяк,
по которому многие в современном
буржуазном обществе выравнивают курс
в своем нравственном развитии. И
вместе с тем он - горький упрек
бездушности, бесчеловечности буржуазного
общества, обрекающего культуру на
распад и уничтожение. И все-таки
это сравнение односторонне. Оно
не учитывает позитивных моментов его
философии культуры. Подобно Прометею,
который был, по определению Маркса,
самым благородным святым и мучеником
в философском календаре, Швейцер
нес людям, как искру, украденную
у бога, свой факел этики благоговения
перед жизнью, чтобы защитить гуманизм,
обеспечить возрождение культуры, укрепить
мир на земле, отстоять равенство
цветных и белых народов. Это
был борец, а не только мыслитель
и врач-миссионер. И боролся он
не с ветряными мельницами, а с
самыми реальными воплощениями социального
зла на земле - расизмом, милитаризмом,
фашизмом, геноцидом, войнами. В этом
его величие. Это был одинокий
борец. В нем на первое место большей
частью выступал мыслитель, иллюзорно
полагающий, что праведное слово
само пробьет себе путь. В этом его
трагедия. Она является выражением
в судьбе выдающейся личности большой
социальной трагедии - кризиса культуры
современного буржуазного общества.
Выход из этого кризиса указала
теория марксизма, конец этой трагедии
культуры практически кладет социализм.