Липот Сонди: биографический очерк

Даже на войне, Леопольд не забывал о своем большом семействе, и родня скоро напомнила о себе. После расформирования остатков Австро-Венгерских частей в 1916 году, Сонди тяжело заболел и был отправлен в Вену в военный госпиталь. Там он влюбился в медсестру-блондинку, которая была учительницей иностранного языка, христианкой, родом из Саксонии. И вот однажды он видит сон, в котором родители обсуждают судьбу его старшего брата. Тридцать лет назад брат изучал в Вене медицину и также был влюблен в учительницу иностранного языка, христианку, блондинку родом из Саксонии. Брат женился на ней, но брак был несчастливым. Проснувшись, Сонди понял, что бессознательно намеревается повторить судьбу своего сводного брата [‎14, C.13]. Вот когда Леопольду пригодились плоды долгих бесед с Адольфом Нойманом. Сонди решил сопротивляться такой навязываемой судьбе. Утром он объявил, что совершенно здоров, и фактически сбежав из госпиталя, возвратился в свою часть. И Леопольд действительно не повторил судьбу своего брата. Совершив этот поступок, он фактически выбрал новую судьбу и понял, что она не является фатальной до конца – благодаря волевому выбору, можно превращать навязанную судьбу в свободно выбранную.

Хотя обучение Зонди было прервано войной, он, тем не менее, завершил его, вернувшись в Будапешт в 1919 году. На следующий год  он открыл практику в качестве невропатолога и эндокринолога, работая ассистентом в отделении неврологии и психиатрии в поликлинике Апони. Однако практиковал он не более двух-трех дней в неделю. Все остальное время он проводил в лаборатории, которую возглавлял заведующий отделением неврологии и психиатрии в этой же поликлинике уже известный нам Поль Раншбург [‎5]. Образованная еще до войны, теперь она стала называться Лабораторией лечебно-педагогической и экспериментальной психологии.

Да, да, Леопольд вернулся именно к нему, поскольку в этот период его жизни именно Раншбург стал его наставником, в чем-то олицетворяя для Сонди образ отца, к которому Леопольд был так привязан. С 1923 года под руководством Раншбурга, снискавшего почет и уважение в научных кругах, Сонди начал свою научную карьеру. В поликлинике Апони он оборудовал первую в Будапеште амбулаторию эндокринологии и конституциональной патологии. Вместе со своими коллегами Сонди составлял кадастры (генеалогические деревья) семей, в которых рождались дети с различными видами патологии. При этом велась летопись семьи каждого ребенка, включавшая не менее двух ее поколений. Эти сведения дополнялись данными клинических, биохимических, эндокринологических и рентгенологических исследований [‎14, C.16-17].

Сотрудничество с Раншбургом было значимым не только в связи с «обретением отца», но также и потому, что профессор занимался психологическим тестированием больных и использовал статистические методы обработки данных, чему, кстати, заставлял учиться и Леопольда. Кроме того, опытный профессор научил Сонди методологии психологических исследований. Благодаря этому свои первые шаги в разработке своего знаменитейшего теста – Теста Сонди – начинающий ученый сделал в правильном направлении.

К сотрудничеству с Раншбургом у Сонди был и глубокий личный мотив. «В то время, по разным причинам, я был озабочен изучением истории жизни нескольких сотен семей, имеющих особых родственников – эти субъекты были умственно отсталыми, с задержкой психического и физического развития, психически больными, эпилептиками, глухими, слепыми, преступниками, а еще талантливыми и так называемыми «нормальными», обыденными людьми» [‎33, p.30]. Одной из этих «разных причин» было стремление иметь возможность для проведения «расследования» тех давних вопросов, которые Сонди поставил перед собой еще в юности. Думается, что работа в клинике и лаборатории, где имелись хорошие условия для получения нужной информации, вполне подходили для этого.

Высоко оценивая Раншбурга как ученого, Сонди, однако, не испытывает к нему личной симпатии – вот они следы неразрешенного конфликта с отцом – Сонди бессознательно ассоциирует с ним Раншбурга. К 1926 году между ними начались серьезные трения. Упрямый и непокладистый Сонди решительно порывает отношения с 56-летним профессором и уходит и из лаборатории, и из поликлиники Апони [‎14, с.15].

Подобно своим братьям, Сонди, разрывая отношения с «отцом-наставником» в образе стареющего профессора Раншбурга, женится в этом же 1926 году. Женился он на Лили Радвани. Она родилась 15 апреля 1902 года в интеллигентной семье родителей, имевших хорошее образование. Кстати сказать, в ее роду было несколько раввинов. До замужества она вела очень активный образ жизни, преподавая язык и литературу в частной школе. Выйдя замуж, ради Леопольда, оставила работу и стала добровольной помощницей и секретарем в делах мужа. Кто знает, как бы развивалось научное творчество Сонди без этой добровольной «жертвы своей свободой». Гении, как известно, могут творить и созидать, только если хорошо устроен их быт. В 1928 году у них родилась дочь Вера – будущий психиатр, а в 1929 – сын Петер – будущий филолог. После рождения детей Лили занималась детьми и помогала мужу в его работе.

В этом же 1926 году, после отставки Поля Раншбурга, руководимая им Лаборатория лечебно-педагогической и экспериментальной психологии была реорганизована в Венгерский Королевский государственный лечебно-педагогический институт.7

В 1927 году при этом институте, по инициативе министра культуры и образования Венгрии Куно фон Клебельсберга, была образована Лаборатория психопатологии и психотерапии. Министр предложил возглавить руководство лабораторией 34-летнему Леопольду Сонди [‎5; ‎35]. Сонди не отказывается от этого государственного поста. Он принимает предложение и одновременно ему присуждается звание профессора психопатологии и психотерапии.

Деятельность лаборатории курировалась и финансировалась правительством, поэтому здесь были созданы все условия для академических и прикладных научных исследований. В распоряжении лаборатории были клиники по всей стране, поставлявшие бесценные, «живые» данные своих пациентов. Лаборатория располагала современным оборудованием. Сонди руководил лучшими в своем деле специалистами. Началась интенсивная, интересная, многообещающая работа. Для Сонди ее личным, скрытым от всех и, наверное, самым главным мотивом, был поиск научно обоснованного ответа на свои вопросы о механизмах судьбы, сведших в родственную связь его родителей и двенадцать братьев и сестер. Теперь, благодаря имеющимся условиям, он от отдельных клинических случаев перешел к системному, методически и методологически выверенному научному исследованию, обладая гораздо большими ресурсами.

Первоначально целью работы лаборатории был поиск внутренних (эндогенных) и внешних (экзогенных) факторов развития той или иной патологии, а также определение соответствующих методов лечения, коррекции и профилактики патологии. В духе времени исследования сосредоточились в русле медицинской генетики. Поскольку тогда этой наукой наиболее хорошо была изучена только одна группа наследственных заболеваний – генные болезни8 – Сонди направил свои усилия в этом направлении. Опираясь на генетическую модель Г. Менделя 9 и генеалогический метод, которые и сегодня остаются методологической и методической основой медицинской генетики, Сонди выдвинул рабочую гипотезу о том, что действие латентно-рецессивных генов не прекращается, а реализуется в развитии патологии.

Почему же изучение наследственного генеза различных форм патологии становится для него основным интересом на этот период времени. Думается, что для этого так же как в других случаях, был и глубокий личный мотив. Известно, что в роду Сонди были люди, страдающие наследственной депрессией; указывается, что мать часто болела, однако практически нигде почему-то не упоминается чем именно. Среди двенадцати братьев и сестер Леопольда наверняка были родственники с отклонениями. Основными видами патологии, которые Сонди лично исследует, были слабоумие, тугоухость, слепота, расстройства речи и социальные отклонения. Возможно, что кто-то из его родственников страдал каким-то из этих отклонений. Разве это не причина с головой окунуться в работу?!

До 1933 года, исследуя наследственную патологию и типы наследования генных заболеваний в семейных и партнерских союзах, он собрал огромное количество случаев, подтверждающих роль рецессивных генов в патогенезе. Один из таких случаев сильно впечатлил его. Речь идет о коммивояжере, совершавшем постоянные переезды из города в город и находящегося в любовных связях сразу с несколькими женщинами. Однако, одна женщина вызывала у него больше симпатии, чем остальные и к ней он приезжал чаще, а вскоре вступил с ней в брак. От этого брака родился глухонемой ребенок, хотя оба родителя были совершенно здоровы. Анализ генеалогических деревьев родителей ребенка показал, что и по его и по ее линии среди родственников было немало глухонемых людей.

Почему же это впечатлило Сонди? Благодаря этому случаю, он осознал, что люди, вступающие в брак, частенько не ведают, что в их семьях встречаются одни и те же заболевания. И этот факт, возможно, заложил «первый камень» в стремление Сонди «оправдать» отца и его повторный брак, ведь мать Леопольда, как помнится, была очень болезненной женщиной.

Интересно отметить, что многое из того, что обнаружил, систематизировал и анализировал Сонди, лишь спустя многие годы, признавалось или вновь открывалось генетиками в качестве очевидных фактов.10 Более того, первенство многих открытий, совершенных Сонди, сейчас, почему-то отдается другим авторам.11 Это можно объяснить только тем, что Леопольд Сонди опережал свое время. Он видел дальше, чем другие современники, для которых идеи Сонди казались полным нонсенсом.

Однако, занятие чистой медицинской генетикой уводило его от вопросов, которые были для него животрепещущими. Он постоянно продолжает задавать их себе в ходе проводимых исследований, вольно или невольно ассоциируя жизни своих подопечных, с жизнью всего семейства Зонненшайнов.

«Здоровая девушка выходит замуж за почти глухого мужчину. Наследственный генуинный характер этого дефекта становится понятным, когда обнаруживается, что его сестра и старшие братья полностью глухи с рождения. От этого брака рождается двое детей: мальчик - с выраженным поражением слуха и девочка с нормальным слухом, которая выходит замуж и рожает дочь. Этой дочери сейчас 10 лет. Она почти глухая и может общаться с людьми, только читая с губ. Как же могло так случиться, что здоровая женщина, все прекрасно осознавая, выходит замуж за глухого мужчину и передает наследственную глухоту мужа одному из своих детей и даже внукам….?» [‎43, s.13].

В 1933 году происходит событие, которое не только в корне изменило исследовательские задачи всей лаборатории, но и оказалось буквально судьбоносным. Сам Сонди так описал его:

«…в моем кабинете появилась молодая женщина в сопровождении мужа. Сначала она пожаловалась на нервозность, нарушение сна, головные боли и страх окружения. Потом упомянула, что за несколько лет до этого консультировалась у психиатра по поводу невротических навязчивостей: во время письма ее рука сильно напрягалась и она не могла писать определенные буквы, в особенности букву «к».

В период лечения появилось облегчение, и пациентка смогла возвратиться к себе на родину. Однако, навязчивости вскоре вернулись, хотя в несколько иной форме. Ее маленькая дочь постоянно болела, и когда женщина наливала дочери лекарство из бутылочки, ее охватывала мучительная убежденность, что она отравит своего ребенка. Женщина вообще не могла избавиться от навязчивой мысли, что ей суждено отравить кого-то. Давала ли она конфеты дочери или что-то другое мужу или гостям, ее одолевала все та же мысль. Она прекрасно понимала, что все это «чепуха», но не могла выбросить ее из головы. Со слезами на глазах она спросила меня: «Вы встречали когда-нибудь людей, которых одолевали такие же дурацкие мысли?»

Год назад – ответил я – шикарная пожилая дама из вашей же страны регулярно приезжала для встречи со мной, при этом, страдая от почти таких же мыслей об отравлении, более того, она рассказывала об этом, почти теми же словами, что и вы.

 Муж  пациентки, который до этого молча  сидел на стуле, неожиданно вскрикнул: «Доктор! Я ее знаю, это моя  мать!».

Это заявление произвело на меня сильное впечатление. Я нашел заметки, которые делал в отношении пожилой дамы и  прочитал следующее.

72-летняя женщина, мать четырех детей, вдова. Была  нервозной с самого детства, хотя в настоящее время проявляются лишь некоторые признаки инсомнии.12 Симптомы навязчивости появились только после смерти мужа во время венгерской контрреволюции. Когда один офицер квартировал в ее поместье, произошли трагические события. Любовница офицера отравила себя прямо у него в комнате. С этого момента пациентку начала преследовать навязчивая идея, что это именно она отравила женщину, потому, что оставила в  комнате емкость с ядом и забыла про него. Теперь, если она оставляла на столике бутылочки с лекарствами, тут же делала вывод, что  намеревается отравить своих детей и внуков. Однажды во дворе она пролила крысиный яд, после этого ее замучила мысль, что она хочет отравить все поместье. Она чувствует то же самое всякий раз, когда предлагает конфеты или лакомства детям или гостям. Она боится выезжать куда-нибудь из поместья, потому, что уверенна, что кого-нибудь отравит.

Время от времени в саду на землю с деревьев падали зрелые фрукты и ее немедленно охватывала тревога, что фрукты отравлены водой, которой их поливают. Всякий раз, когда в поместье кто-нибудь умирает, ее посещает ужасная мысль, что смерть случилась из-за муки, которую она продала несколько лет назад (семейство занималось хлеботорговлей).

Вот такая история. Я спросил у супругов о том, как они полюбили друг-друга и решили вступить в брак, и узнал следующее. Они знали друг друга с самого детства и были дальними родственниками. Отец нынешнего мужа и ее дядя были двоюродными братьями. Дядя, во что бы то ни стало, хотел свести их вместе, потому, что – как он говорил – они созданы друг для друга. Казалось, они могли избежать своей судьбы, но девушка, как раз достигшая 18-ти лет, решила извлечь выгоду из брачного предложения. Однако, союз был расторгнут через несколько месяцев и молодая жена вернулась к родителям. Вскоре после этого она лучше узнала своего мужа, они полюбили друг друга и вступили в брак. Уже на пятом году их супружеской жизни появились навязчивые мысли об отравлении. Она сказала, что прежде их у нее не было.

Судьба этих людей впервые заставила меня задаться вопросом: почему именно этот мужчина влюбился именно в эту, а не в какую-то другую женщину – женщину, у которой проявлялись те же навязчивости, что и у ее матери? Я прекрасно понимал, что «официальные» представители психологии и психиатрии опишут, то, что для меня является свидетельством «роковой судьбы», как чистую случайность, а проблему как ненаучную. Я был убежден в обратном. Я спросил себя, а что если трагическую судьбу этих трех людей, рассмотреть на основе генетических исследований.

В этой связи, мне пришло в голову, что те же самые или взаимно связанные регрессивные элементы, получены ими от своих предков – или, как называют их генетики, «рецессивные гены» - являются изначальным источником рокового сближения матери, сына и невестки. Мыслимо ли, что эти три человека являются «генетической родней», чьи судьбы определяются одними и теми же «наследственными факторами»? Возможно, что те же самые гены у матери и невестки проявили себя в одинаковых неврозах. Нельзя отрицать, что сын несет те же самые или схожие гены, и даже если они не манифестируют, они находятся в латентном состоянии. Вполне может быть, что эти самые гены, полученные от предков, скрытые и подавленные, представляют «руку судьбы», которая вела ничего не подозревающего мужчину именно к этой, а не к другой женщине.

Поднятые вопросы, возникали вновь и вновь, всякий раз, когда мои исследования сталкивали меня лицом к лицу с брачными или любовными историями членов этих семей, и не важно, были они больными или нет.

Я спрашивал себя снова и снова, что могут представлять собой повторяющиеся время от времени латентные генетические тенденции, которые сближают партнеров вместе в браке или любовной связи? Почему каждый из них выбирает именно этого, а не другого человека в качестве объекта своей любви? Почему человек выбирает себе в друзья именно этого человека, а не другого? Почему люди выбирают себе именно эту профессию? Ответы на эти вопросы имели важное значение для практической психиатрической и психотерапевтической деятельности.13 Именно так, от сухого как пыль исследования наследственности, я пришел к удивительно интересному и всепоглощающему изучению судьбоносных ситуаций, таких как любовные взаимоотношения, брак, выбор друзей и профессии. Я стал «аналитиком судьбы» [‎33, p.28-30].