Особенности эмоциональной сферы матерей детей с ограниченными возможностями

Эти две стороны развития ребенка позволяют сделать вывод, что существует две взаимосвязанные  группы материнских функций. Одна из них призвана обеспечить видотипичные особенности развития ребенка как  в когнитивной, так и в  эмоциональной  сфере. Другая имеет своей задачей  формирование таких особенностей когнитивной  и эмоциональной сфер ребенка, которые  обеспечивали бы соответствие его развития именно данной, конкретно-культурной модели. Первую группу функций матери можно  назвать видотипичной, а вторую –  конкретно-культурной. Однако ни та, ни другая группа материнских функций  не являются присущей матери сами по себе. Об этом свидетельствуют многочисленные современные исследования материнства. Все особенности материнского поведения  имеют сложный путь развития в  онтогенезе матери [31, с. 57].

В каждой семье встречаются  две семейных модели (отцовская и  материнская), которые сами являются вариантами семейной модели своей культуры. Таким образом, ребенок получает “расширенный” вариант семейной модели. Это важно не только в  плане развития самой модели семьи  в соответствии с изменениями, постоянно  происходящими в обществе. Не менее  важным является то, что ребенок  получает способ совмещения разных вариантов  семейных моделей, который будет  необходим ему при создании своей  семьи и согласовании своих представлений  и способов поведения с имеющимися у супруга. Понятно, что однопоколенные и тем более однородительские семьи этот путь не только заужают, но и не развивают у ребенка  способности к гибкому сочетанию  стратегий воспитания детей и  отношений между супругами. Кроме  того, жизнь в своей культуре позволяет  выделить в родительских функциях и  вариантах их выполнения – общее, то, что присуще всем семьям данной культура, и частное – варианты выполнения родителями своих функций. Особенностью современной культуры, к которой относится и наша страна, является смешение моделей  семьи из разных культур. Ребенок  в этих условиях не получает в своей  семье “базы” для выбора в будущем  из столь неопределенных и многообразных  вариантов, и не может выделить общее  и частное в родительских функциях. Дело осложняется тем, что разные модели семьи и способы воспитания родителей, которые в этих семьях поддерживались и передавались из поколения  в поколение, в каждом обществе ориентированы  на воспитание ребенка как члена  своей культуры, со всеми необходимыми особенностями. Для таких семей  остро стоит проблема разрыва  с культурными корнями, опытом предыдущего  поколения, необходимостью адаптации  к новой модели жизни и семьи, часто радикально отличающихся от присущих своей культуре. В прежние времена  при заключении межкультурных браков обязательным было принятие другой веры (а значит, и всего уклада) одним  из супругов. А для таких новых  форм семьи, как однородительские (причем не только материнские, но и отцовские), а тем более гомосексуальные, вообще еще нет ни моделей родительских функций, ни способов их “производства”.

Но несмотря на все имеющиеся  варианты и сложности, связь ребенка  с матерью в самые решающие периоды жизни, когда происходит закладка базовых индивидуальных и  личностных особенностей - в беременности, младенчестве, раннем возрасте – остается, и ее значение для развития ребенка  не уменьшается, а, скорее, увеличивается. Ведь в современной семье на матери концентрируются не только ее собственные  функции, но и те, которые выполнялись  бабушками, тетками, старшими детьми и  другими родственниками. Кстати, разделение материнских функций характерно не только для всех древних культур, но и для наших ближайших родственников  в животном мире – высших приматов. Поэтому в наше время роль женщины  как матери и путь ее становления  в этом качестве становятся все более ответственными и сложными, чем раньше.

В Древнем Китае говорили: “Девочка не станет хорошей матерью, если не будет с детства любить своего будущего ребенка” [32, с. 29.]. Как же возникает любовь девочки к будущему ребенку? Здесь самым главным являются не технические навыки (которые всегда можно наработать), а чувства. Вот их нельзя выучить, они должны родиться и вырасти. Возникновение и развитие будущих материнских чувств начинается с того, что еще до рождения, находясь в утробе, ребенок оказывается в ситуации взаимодействия с матерью, и эта ситуация насыщена определенными материнскими эмоциями. Мы не помним в деталях все тонкости этих ранних отношений. Но мы запечатлеваем их знак. И этот знак – эмоциональный. То основное, кодирующее ситуацию материнско-детского взаимодействия чувство, которое в течение всей жизни будет, как пароль, определять смысл взаимодействия матери и ребенка. Я и мой ребенок – что это значит? Это хорошо? В этой ситуации покой, тепло, уверенность? Или тревога, страх, раздражение? Или вообще – ничего? Возникая еще до рождения, этот знак сложным образом преобразуется в первые часы после рождения, недели, месяцы, годы. Что случается, когда мне плохо, одиноко, больно, тревожно? Когда мне хорошо, радостно, интересно? Когда я чего-то хочу? Когда я добиваюсь успеха или терплю неудачу? Каким бывает этот знак и как он меняется (или не меняется)? Все его нюансы возникнут потом, как метка, как компас, обозначающие и направляющие чувства и переживания женщины, когда родится ее собственный ребенок - по пути уверенности, удовольствия, сочувствия и поддержки, или по пути растерянности, огорчения, раздражения. Ситуация “Моя мама и я - ее ребенок” повторится, но с другим вектором: “Я – мама и мой ребенок”. И вот здесь правомерно сказать: “от перестановки мест слагаемых…”, или “яблочко от яблони…” [32, с. 32.].

К двум годам ситуация усложняется. Ребенок узнает, что есть другие пары “мать – дитя” (в психологии их называют “диада”), и их “знак” может отличаться от “знака” нашей  с мамой пары. В этом возрасте дети очень подвержены эмоциональному заражению и ярко переживают и  разделяют эмоции находящихся рядом  других детей и взрослых, хотя еще  не умеют вступать с ними в полноценное  взаимодействие и совместные игры. Посмотрите на родителей с детьми, ожидающих очереди к врачу  в детской поликлинике. С каким  завороженным выражением лица (и всего  тела) малыш “купается” в насыщенной теплом и весельем атмосфере игр  и ласк соседней пары, и как он “потухает”, как только собственная  мама тянет его к себе, сердито  выговаривая: “Я тебе что сказала: стой рядом и никуда не отходи!”.

К трем годам ребенок устойчиво  относит себя к “детской группе”. Он знает, что с ним (и такими, как  он) взрослые взаимодействуют не так, как между собой. Когда собственная  мама ласково разговаривает и  отдает тепло и любовь другому  малышу – это переживается как  измена. Ведь мама в диаде остается самой собой, а я заменен другим ребенком. Этот  возраст  самый  сложный для рождения младших  братьев и сестер. Ревность к младшему неизбежна и законна. В отличие  от конкурентных отношений, характерных  для близнецов и погодок, трехлетки  точно знают, кто виновник их разделения с мамой – младший ребенок  в семье (это справедливо и для более старших возрастов, однако там многое зависит от особенностей поведения родителей). Кроме эмоциональной стороны материнско-детского взаимодействия в раннем   возрасте  осваиваются и некоторые “технические” стороны  материнства. В первую очередь это относится к стилю прикосновений и “держанию руками”. Не меньшее значение имеет умение взрослого правильно разговаривать с ребенком и “держать” правильное выражение лица. Уже с первых дней жизни дети настороженно относятся к неподвижному лицу взрослого, а после трех месяцев не любят, когда взрослые выражают отрицательные эмоции при общении с ними. Осваивает ребенок и то, как использовать взгляд в глаза и что этот взгляд означает: участие, поддержку, требовательность, осуждение, наказание. Конечно, подрастающему малышу требуется все больше внимания и участия взрослого, причем не только для общения и создания хорошего настроения, но и для освоения мира, разделения действий, совместных игр и дел. Практически, вся жизнь ребенка разделена со взрослым. И это непосильная нагрузка для одного человека, каким бы любимым для него этот ребенок ни был. Практически во всех культурах со второго полугодия (а иногда и раньше) заботы матери разделяют другие взрослые, причем их основная задача – участие в освоении ребенком мира (новые впечатления, игры, забавы, прогулки и т.п.). “Няньки” не только помогают ребенку узнать, что есть в мире другие люди, помимо мамы, которые заботятся и любят (что само по себе позволяет освоить разные типы отношений, сформировать разнообразие привязанностей), но и освобождают мать от постоянного контакта с ребенком, тем самым устраняя ситуации, в которых возможно проявление ее негативных эмоций. При этом “няньки” – свои, родные, постоянно живущие в семье и сохраняющие отношения привязанности с детьми в течение всей жизни. В современных семьях все прямо наоборот. Либо “заменитель” мамы – приходящая бабушка (или няня), “отпускающая” маму и выполняющая в этом случае все обязанности по дому и уходу за ребенком и его воспитанию, либо мама “сидит с ребенком”, и все делает сама, без помощи “дублеров”. Ни то, ни другое не обеспечивает потребностей ребенка: иметь себе взрослого целиком и полностью, а не мелкими порциями между готовкой, стиркой и уборкой, да и то с постоянно занятой другими мыслями головой и другими чувствами сердцем. Вот и оказывается, что маму (и ее дублеров) постоянно приходится “дергать” (побуждать обращать на себя внимание и участвовать в своей жизни), и получать в ответ прикосновения, взгляд в глаза, интонацию речи и выражение лица, весьма далекие от таких, которые представляют собой “правильные” формы взаимодействия матери с ребенком. И снова это проявится с “обратным вектором” в ситуации взаимодействия со своим собственным ребенком. Ведь эти “технические средства”, как и любые другие, человек не изобретает сам, а берет их от других людей, и в первую очередь от тех, которые проявляют их во взаимодействии с ним самим.

После освоения “базы материнско-детского взаимодействия” в раннем возрасте дети начинают “примеривать” роль матери на себя в игре в дочки-матери. Главным в таких играх является то, что девочка берет на себя роль матери по отношению к кукле.

Представленный краткий  обзор современного состояния исследований в области психологии материнства  позволяет заключить, что существует целый ряд направлений изучения данного явления. Обширность направлений исследований и аспектов материнства, затрагиваемых в них, говорят о большом интересе исследователей и востребованности этой темы в современной науке и практике [32, с. 22 – 37.].

1.2 Психологическая характеристика эмоциональных состояний: тревожность, фрустрация, агрессивность, ригидность

Эмоция - это нечто, что  переживается как чувство, которое  мотивирует, организует и направляет восприятие, мышление и действия.

Каждый аспект данного  определения чрезвычайно важен  для понимания природы эмоции. Эмоция мотивирует. Она мобилизует энергию, и эта энергия в некоторых  случаях ощущается субъектом  как тенденция к совершению действия. Эмоция руководит мыслительной и  физической активностью индивида, направляет ее в определенное русло.

Когда эмоция возникает как  отклик на конкретный ментальный образ, будь то символ, понятие или мысль, можно говорить о возникновении  связи между чувством и мыслью, или об аффективно-когнитивной структуре. У взрослого человека эмоции очень  часто связаны с ментальными  образами, и потому мне представляется необходимым акцентировать внимание на этом тезисе: регулярное возникновение  определенной эмоции в ответ на определенный образ в конце концов приводит к формированию аффективно-когнитивной  структуры. При всей важности когнитивной составляющей этого союза, при всей ее кажущейся приоритетности по сравнению с аффективным компонентом, именно вторая составляющая, то есть эмоция, обеспечивает мотивационный заряд структуры.

Определить эмоцию не так-то просто. И тому есть две причины. Во-первых, эмоций много, и каждая из них проявляется по-своему. Во-вторых, эмоция - чрезвычайно сложный феномен, который активизирует нейронные, когнитивные и моторные процессы. Или, говоря иными словами, эмоция предполагает сотрудничество психического и телесного, задействующее все уровни личности [10, c. 37-39].

Опишем психические состояния  из методики Г. Айзенка (методика изучения самооценки психических состояний): тревожность, фрустрация, агрессивность, ригидность.

Тревожность – 1. Смутное, неприятное эмоциональное состояние, характеризующееся наличием дурных предчувствий, страха, напряжения и беспокойства. Тревога отличается от страха тем, что состояние тревоги часто (одни говорят: «обычно», другие настаивают: «всегда») беспредметно, в то время как страх предполагает наличие определенного объекта, человека или события, которых боятся. 2.  В теории научения термин используется для обозначения вторичного (или обусловленного) побуждения, которое создает мотивацию для реакции избегания. Таким образом реакция избегания подкрепляет уменьшением тревоги. 3. В Фрейдистской теории тревога рассматривается в значении 1, но в дополнении предполагается, что тревога выполняет роль сигнала того, что может возникнуть опасность для психики, если бессознательное желание будет реализовано или отреагировано. 4. В экзистенциальной теории – эмоциональное состояние, сопровождающее осознание бессмысленности, несовершенства и изначальной хаотичности мира, в котором мы живем. Интересен временной аспект этих значений. В первых двух значениях тревога как последовательная эмоция, усвоенная реакция, возникшая вследствие конкретного положения дел. В значении 3 это рассматривается как упреждающая реакция, начинающаяся на уровне бессознательного конфликта. В значении 4 нет ни одного из этих элементов. Тревога понимается как чистый, непосредственный результат «существования в этом мире» [4, с. 376]. 

Тревожность — постоянно  или ситуативно проявляемое свойство человека приходить в состояние  повышенного беспокойства, испытывать страх и тревогу в специфических  социальных ситуациях связанных  или с экзаменационными испытаниями, или c повышенной эмоциональной или  физической нагруженностью, порожденной  причинами иного характера.

Тревожность обычно повышена при нервно-психических и тяжелых  соматических заболеваниях, а также  у здоровых людей, переживающих последствия  психотравмы, у многих групп лиц  с отклоняющимся поведением.

Ч. Д. Спилбергер, исследуя тревожность, как личностное свойство и тревогу как состояние, разделил эти два определения на «реактивную» и «активную», «ситуативную» и «личностную» тревожность.

По Ю. Л. Ханину, состояния  тревоги или ситуативная тревожность, возникают «как реакция человека на различные, чаще всего социально-психологические  стрессоры (ожидание негативной оценки или агрессивной реакции, восприятие неблагоприятного к себе отношения, угрозы своему самоуважению, престижу). Напротив, личностная тревожность как  черта, свойство дает представление  об индивидуальных различиях в подверженности действию различных стрессоров. Следовательно, здесь речь идет об относительно устойчивой склонности человека воспринимать угрозу своему «Я» в самых различных ситуациях и реагировать на эти ситуации повышением ситуативной тревожности. Величина личностной тревожности характеризует прошлый опыт индивида, то есть насколько часто ему приходилось испытывать ситуативную тревожность».

Проявления тревожности  в различных ситуациях не одинаковы. В одних случаях люди склоны вести  себя тревожно всегда и везде, в других они обнаруживают свою тревожность  лишь время от времени, в зависимости  от складывающихся обстоятельств.

Определенный уровень  тревожности — естественная и  обязательная особенность активной деятельности личности. У каждого  человека существует свой оптимальный  или желательный уровень тревожности  — это так называемая полезная тревожность. Есть категория людей, тревожность которых очень высокая, которая представляет реальную угрозу для самооценки и даже жизнедеятельности.

На психологическом уровне тревожность ощущается как:

• напряжение;
• озабоченность;
• нервозность;
• чувство неопределенности;
• чувство грозящей опасности, неудачи;
• невозможность принять решения и др.