Семиотика – наука о знаковых системах.

Символы сами по себе, без знаковой и культурной среды, без сообщества, использующего их по условленным негласным законам, ничего не значат. В то же время не зря говорят, что символы правят миром. Восприятие наивным сознанием символа как реальности некоторые исследователи назвали семиотическим идеализмом.

Культурный и языковой круг вокруг человека и сообщества людей является посредником между ними и (враждебной или нет) окружающей средой. Консервативная функция коммуникативных систем, охраняющая норму внутри круга, фактически, способствует их выживанию. Вопрос о границах, таким образом, также вопрос семиотический: в природе нет государственных границ.

Такие явления, как заимствование иностранных слов (между двумя языковыми системами) или звукоподражание животному миру (между языком и миром) не могут считаться импортом материи или формы. В первом случае, и значение, и звучание иноязычного слова интерпретируется уже имеющимися средствами принимающего языка (например, в слове вестерн отсутствует английский звук [w], а похожие звуки не являются английскими фонемами из слова western!). Принимающий язык как бы осуществляет ‘перевод’ знака своими средствами. Если речь идет о звукоподражании, то только наивный человек может полагать, что кошка произносит звуки (соответствующие русским фонемам) из слова мяу, а собака – из слова гав-гав. Как же быть тогда с ‘англоязычными’ собаками, произносящими bow-wow?

Элементы культуры, как и любые другие знаки, также не заимствуются в семиотическом аспекте. Хотя в материальном их-то как раз можно экспортировать и импортировать, но даже здесь возникают проблемы перевода (другое напряжение в сети для бытовых приборов, иные традиции кулинарной семиотики для продуктов питания, различия в традициях семиотики одежды и быта и т.п.). Такой знаковый элемент одежды как джинсы, имевший в исходной культуре значение <повседневная одежда>, достаточно долго являлся символом свободы, молодежного протеста, антисоциального поведения. супермаркет, магазин-салон и другие реалии торговой сферы до сих пор не могут адаптироваться к коммуникативной среде постсоветской России. В торговых заведениях, заимствующих символы западного потребительского общества, они имеют иное коммуникативное наполнение. С одной стороны, многие российские супермаркеты представляют собой всего лишь киоски, разложенные по полкам, многие салоны ютятся на двух-трех квадратных метрах. В этом случае мы видим явный сдвиг означаемого, принятие желаемого (означаемого в исходной системе) за действительное. Реальность в заимствующей системе не такова, даже экономические моменты говорят об этом: цены в крупных супермаркетах на Западе всегда намного ниже, чем в мелких магазинах и тем более в киосках благодаря большему объему продаж и товарообороту. В России же картина прямо противоположная: к неумению торговать и поставить дело на широкую базу добавляется неуемное желание называться красиво, ‘по-иностранчески’. Того же рода и тяга к иностранным названиям, зачастую написанным рукой троечника: Goodbay, America; Second Hend (вспомним, что bay по-английски ‘бухта’, а hen – ‘курица’) и т.п. План выражения и план содержания, казалось бы, сходных знаков движутся относительно друг друга в разных семиотических системах по-своему.

И наконец, не только связь означаемого и означающего в знаке, или знака с предметом, не вечна. Не вечна и окончательность создания самого знака. Знак сам может стать означающим, указывая на новое означающее. Ю.С.Степанов объясняет таким образом появление стилистики и риторики. Если есть возможность выбора хотя бы из двух знаков, то факт выбора приобретает социально-культурную значимость и может быть использован для воздействия на собеседника. Так, например слово лицо является означающим соответствующей части тела человека. Но можно сказать лицо, а можно и морда. Выбор второго знака имеет дополнительное социально-культурное значение: желание обидеть, проявление невоспитанности и т.п. Стилистика, по его мнению, состоит из знаков знаков, знаков второго уровня знаковости:

Можно подвести итог, сформулировав основные законы или принципы семиотики:

 принцип принципиальной арбитрарности знака,

 принцип системно-исторической обусловленности знака,

 принцип асимметричного дуализма,

 принцип границы семиотической системы,

 принцип многоуровневости семиозиса.

СЕМАНТИКА И ПРАГМАТИКА

Как пишет Ю.С.Степанов, в основе всех употреблений языковых знаков любого языка лежат три элементарные функции. Эти функции принадлежат не конкретному языку, а языку вообще. Три элементарные функции состоят в том, чтобы:

 назвать предметы реального мира (номинация),

 привести названное в связь друг с другом (предикация),

 локализовать названное в пространстве и времени (локация). То есть, три названные функции соответствуют трем аспектам общей семиотики: семантике, синтактике и прагматике.

Семантика соотносит знаки языка с объектом номинации (денотатом для языкового знака или референтом для речевого знака).

Синтактика (синтаксис) соотносит знаки друг с другом в рамках линейной последовательности (предложения в языке и высказывания в речи). Прагматика показывает отношение между знаком и пользователем языка (употребление знаков, предложение соотносится с хронотопом пользователя я–здесь–сейчас и его отношением к высказываемому и связью этого последнего с действительностью – модальность).

Три основные семиотические функции или даже три основные семиотические сферы вытекают из семиотической модели коммуникации. Знак является посредником между пользователем языка и объектами внешнего мира, а знаковая система – посредником между внешним миром, средой в целом и пользователем:

ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ – ЗНАК – ОБЪЕКТ

Первым употребил термины семантика, синтактика, прагматика американский исследователь Ч.Моррис, последователь Ч.С.Пирса.

Под прагматикой (прагматизмом, прагматичностью) понимают в быту – и не только в быту – полезность, практичность, работоспособность той или иной идеи, концепции, политики, метода и т.п. как критерий их достоинств. Подходы к достижению конкретного результата в бизнесе, политике или общественных отношениях зачастую называют прагматическими. Весьма часто этот термин приобретает дополнительные положительные коннотации (например, в высказываниях об американском бизнесе и американской политике). Само же слово восходит к греческому πράγμα ‘действие, дело’. Греческий историк Полибий (ум. в 118 г. до н.э.) в свое время называл свои сочинения прагматическими, поскольку считал, что они предназначены для того, чтобы обучать читателей и быть им полезными. В философии и психологии этот термин использовался в значении относящийся к опыту, деятельности. После Пирса и Морриса прагматикой, как мы уже сказали называют и отношение пользователя к используемым им знакам, и соответствующий раздел семиотики.

Сравните: Я объявляю вам войну и В 1812 году началась война. Если второе предложение соответствует стандартному представлению о высказывании, ‘обозначающем’ или ‘отражающем’ реальность, то первое совпадает с самим действием начала войны, является осуществлением этого действия. Сравните еще: Он хорошо учится и Я обещаю хорошо учиться (= действию обещания), Он был проклят своими потомками и Будь ты проклят (= действию проклятия).

Дальнейшая разработка этой проблемы привела Сёрля к выводу, что не только перформативы не обозначают действительности, но и другие типы речевых актов не соотносятся с действительностью напрямую. Понятие значения как прямого отражения действительности или как ее представления, замещения, репрезентации сменилось понятием интенциональности, интенции, намерения, подразумевания говорящим, направленности его речедействия на предмет. Любое действие человека (в том числе и речевой акт) берет начало в его сознании, в его намерениях, желаниях, полаганиях и т.п.

Речевой акт заключается в произнесении говорящим высказывания, адресованного слушающему в определенной обстановке и с конкретной целью (сравните с формулой Лассвелла: Who says what to whom with what effect). То есть, в результате совершения речевого акта, говорящий влияет на слушающего в плане изменения его мнения, ментального или психического состояния, побуждения к действию и т.п. Сам этот посредник между отправителем сообщения и его целью, речевой акт, распадается на три-четыре составляющие:

 акт произнесения (локуция),

 акт указания и предицирования (пропозиция)

 акт придания высказыванию коммуникативной (иллокутивной) силы: приказание, обещание, утверждение, вопрос и т.п.,

 далее выделяется перлокуция: эффект, оказываемый на адресата.

Хотя в реальном высказывании все эти аспекты слиты воедино, все же их можно выделить в результате анализа и наблюдения: различным иллокутивным актам может соответствовать один и тот же пропозициональный акт (Он идет в баню. Идет ли он в баню? Шёл бы он в баню!); различным локутивным актам могут соответствовать один и тот же пропозициональный и иллокутивный акт (Обещаю хорошо учиться. Даю обещание быть примерным учеником.).

Иллокутивные акты являются частью языка вообще, а не только конкретных языков. По своей иллокутивной силе выделяются пять категорий иллокутивных актов:

 ассертивы (утверждать, отрицать, отвечать, возражать и т.п.),

 директивы (попросить, приказать, скомандовать, умолять, разрешить, пригласить, посоветовать),

 комиссивы (обещать; давать зарок, обет, клятву, слово; ручаться, принять план действий),

 экспрессивы (благодарить, поздравлять, извиняться, соболезновать),

 декларации (давать имя, крестить, объявлять мужем и женой, издавать указ, подавать в отставку).

В дальнейшем некоторые исследователи заметили, что речевые акты не существуют сами по себе, а соединяются в соседних высказываниях, в тексте. Можно даже говорить о едином текстовом акте, соотнесенным с общей стратегией текста, связанным с доминантной целью, интенцией данного текста. Такую общую или доминантную цель текста иногда называют прагматическим фокусом текстового акта.

Например, рекламный текст (вербальный и невербальный его компоненты) может выполнять различные функции, сочетая в себе ассертивы (информация о продукте, в том числе и изображени), комиссивы (например, гарантии качества или безопасности), экспрессивы (выражение восхищения товаром и его качествами, в том числе и через эстетику изобразительного ряда) и другие речевые акты. При этом прагматическим фокусом рекламы всегда является директив: Пойди и купи!

Помимо основного различия – по иллокутивной силе (цели) – речевые акты в классификации Сёрля различаются и по направлению соответствия между словами и миром: Я утверждаю, что М. закрыл дверь – от слов к миру; Я прошу М. закрыть дверь, Я даю обещание закрыть дверь – от мира к словам (сделать так, чтобы действительность соответствовала словам). У ассертивов: от слов к миру, у директивов и комиссивов: от мира к словам (примеры ранее), у экспрессивов: нет направления (Извините, что я наступил вам на ногу – заранее истинно, при этом истинность не существенна для данной иллокутивной цели); у деклараций: двойное направление (Вы уволены – начальник делает так, что подчиненный становится уволенным: от мира к словам, при этом сами слова будучи произнесенными начинают соответствовать действительности: от слов к миру).

Классификация речевых актов Сёрля появилась как ответ на один из самых главных вопросов при изучении функционирования языка в обществе: Сколько существует способов использования языка? Сёрль, чья статья впервые появилась именно в журнале Language in Society, переформулировал этот расплывчатый вопрос с учетом основной единицы анализа, речевого акта: Сколько существует категорий иллокутивных актов? Как видно, прагматический анализ применим не только к вербальному языку, но и к любым другим системам коммуникации.

В дальнейшем классификация Сёрля уточнялась и детализировалась. Была добавлена трактовка так называемых косвенных речевых актов, поскольку обнаружились случаи, когда один иллокутивный акт осуществляется опосредованно, за счет другого. В этот раз Сёрль задался вопросом: Каким образом говорящий может с помощью некоторого высказывания выражать не только то, что оно непосредственно означает, но и нечто иное? Отсюда сразу напрашиваются ‘дополнительные’ вопросы: о двусмысленности и лицемерии (ср. англ. double speak, выражение из известнейшего романа Дж.Оруэлла 1984), подразумевании, искренности и обмане с помощью языка и т.п.

Язык по самой своей природе обречен на ложь, то есть на выражение чего-то через нечто иное, не связанное с предметом обозначения по природе, ‘не-истинное’ в глазах обыденного сознания. Именно поэтому, даже несмотря на то, что определенные произвольные сочетания знака и денотата (и даже референта) закрепляются в общественной практике, всегда существует возможность прагматического и затем семантического сдвига. Метафора (перенос значения, в широком смысле), являясь одним из двигателей процесса семиозиса (семиозисом назовем процесс генезиса семиотической системы и создания знаковых отношений.), без которого язык как саморазвивающаяся система адаптации к окружающей среде вскоре прекратил бы существование, в то же время является и источником – иногда вынужденного – обмана.

Как пишет Сёрль, многие из косвенных речевых актов закрепились в языке. Например, Can you reach the salt? ‘Передайте, пожалуйста, соль’, досл. Можете ли вы достать соль? – вряд ли будет воспринято как вопрос о способности или длине рук адресата, более того, требуется большая изобретательность, чтобы представить себе ситуации, в которых данные высказывания не были бы просьбами. Еще примеры: I’d be much obliged if you would pay me the money back soon. Do you want tohand me that hammer over there on the table? Why don’t you be quiet? It would be a good idea if you gave me the money now. How many times have I told you (must I tell you) not to eat with your fingers? I would appreciate it if you could make less noise.Приведенные примеры, как пишет Сёрль, не обладают побудительной силой в качестве части их значения. Эти предложения соединяют в себе две иллокутивные силы в определенных контекстах, становятся идиоматичными, не являясь при этом идиомами в собственном смысле слова. В каждом из приведенных случаев говорящий высказывает побуждение (вторичная иллокутивная цель) посредством вопроса или утверждения (первичная иллокутивная цель).