Исторический аспект перевода "Утопии" Томаса Мора

В то же время формирование жанра  утопии в XVI в. побуждает перечитать с «утопической» точки зрения сочинения, предшествующие книге Томаса Мора. Это многочисленные фрагменты Библии, «Республика» Платона, «Град Божий» Августина Блаженного или «Книга о Бланкерне» Раймунда Луллия, а также классические тексты древних цивилизаций, в частности, «райские видения» некоторых космогонических систем – их мифы об основании мира порой оказывают непосредственное влияние на утопический дискурс. Определение жанра утопии позволяет лучше понять, в чем он сближается со смежными жанрами и чем отличается от них. Речь идет о таких жанрах, как сказания о Золотом веке и повествования о «счастливых островах» (insulae fortunatae), вымышленные путешествия и описания легендарных стран, бытовавшие в античной и средневековой литературе. Вымышленное путешествие стало литературной традицией, начиная с «Одиссеи» Гомера, «Аргонавтики» Аполлония Родосского, «Истинной истории» Лукиана и рассказов Диодора Сицилийского. Герои этих путешествий нередко посещали «блаженные острова», впоследствии описанные в ренессансных утопиях. К этому жанру относятся и «Путешествия» Жана Мандевиля, подлинный свод античных и средневековых «Mirabilia» (описаний чудес).

Такие путешествия часто заканчиваются  в легендарных странах. Некоторые  из них, как Царство Офир Туле, расположенная на краю света, или Атлантида, являются «прообразами» Нового Света. После открытия Америки они преобразуются в топосы Эльдорадо, Пайтити, Серебряной горы или Города Двенадцати Цезарей.

Следует также выделить утопии, изображающие идеального правителя (немецкую книгу «Зерцало государей», французскую «Зерцало королей», испанскую, принадлежащую Антонио де Гевара, – «Часы государей») – их содержание отличается большим прагматизмом и уклоном в политику [24].

Несмотря на разнообразие моделей, утопия как жанр с момента  публикации первых произведений характеризуется  набором устойчивых черт. Ф. Аинса в своей книге «Реконструкция утопии» называет самые очевидные черты классической утопии [1]:

Пространственная изолированность. В географическом отношении утопическое пространство всегда изолировано. Остров, а также другие места островного типа – вершина горы, пустыня, уединенное убежище – эти архетипические локусы благодаря своей обособленности создают возможность для построения идеального пространства утопии. Канонизированный в «Утопии» Томаса Мора далекий остров еще задолго до появления его книги стал классическим топосом легендарной страны. Таковы остров Цейлон, олицетворение Золотого века в средневековых повествованиях об Александре Македонском, Гомеровы острова Средиземного моря, острова народных сказок ("Королевство Макария", остров Фельзенбург, "Хрустальный век") и др.

Начиная с книги Томаса Мора, пространственная изолированность обретает отчетливый характер географической фикции; она позволяет уберечь от испорченных нравов внешнего мира замкнутый мирок, которым управляют законы, неподвластные «магнетической силе реальности».

Вневременность, то есть отсутствие исторического времени. Внеисторическая сущность системы, которая установлена «раз и навсегда», не подвержена и не может быть подвержена никаким изменениям, придает утопии характер окончательно определенного, застывшего на стоящего, лишенного прошлого. В классической утопии нет ни прошлого, ни будущего, ибо в ней развитие не возможно. Как только утопия реализована, начинается царство вечного настоящего, статического времени, характерного для всех райских видений, и потому неизвестно, когда и как произошли те изменения, что породили утопию. Отсутствие развития упраздняет проблему исторической причинности. Такое ностальгическое видение внеисторического времени и пространства, где упразднена всякая эволюция, возникает и в некоторых современных латиноамериканских утопических проектах, претендующих на реставрацию идеализированного доколумбова прошлого.

Автаркия. В классической утопии внешнеэкономические связи сведены до самого минимума. Большинство утопических проектов ратует за самодостаточное хозяйство и не приемлет торговых связей и взаимозависимости, якобы порождающих общественные беды. Эта черта неизменно отличает изображения Золотого века в античной литературе: гордыня Ясона и аргонавтов привела к началу «железного века», ибо их плавание открыло эру торговых контактов между народами.

Урбанизм. Идеальный город – один из самых устойчивых топосов утопической мысли. Реальный город со всеми его очевидными и, видимо, неизлечимыми пороками, противопоставляется идеальному воображаемому городу. Правильная, геометрическая структура утопического города напоминает урбанистические проекты утопистов, живших до появления этого слова, например, Гипподамоса из греческого города Милет и итальянских архитекторов XV века. Имевшему репутацию «метеоролога», то есть специалиста по небесным явлениям, Гипподамосу из Милета было поручено начертить план новых греческих городов, в частности Пирея, в согласии с космогоническим видением вселенной. Представление о жизни человека в организованном обществе оказалось неразрывно связано с идеей геометрической гармонии. План правильного города с прямыми улицами обеспечивал жителю греческого полиса адекватную возможность вписаться в определенную систему. Города задумывались для ограниченного количества жителей. В Пирее должны были жить десять тысяч ремесленников, крестьян и воинов.

Регламентация. Эта черта утопии проявляется в коллективизме, который придает единообразие жизни, совместной работе и организации общего досуга обитателей идеального города, поделенного на кварталы. Регламентация жизни обеспечивает, прежде всего, педагогическое воздействие некоего канонического текста, представленного как образец для подражания. Утопия вообще претендует на глобальность в той мере, в какой она стремится создать общественную гармонию на основе целостной теории, охватывающей все аспекты общественной и частной жизни. Навязчивая идея окончательности ведет к формированию системы, в которой все проблемы решены раз и навсегда. Общественная и частная жизнь регулируются на основе принципов, порой свидетельствующих как об одержимости казуистикой (вспомним, например, расписанные до мелочей фаланстеры Шарля Фурье), так и о скрытой тяге к тоталитаризму, присущей многим утопиям. Именно эти черты позволяют вывернуть наизнанку утопический дискурс в так называемых контр-утопиях, антиутопиях, или отрицательных утопиях, расцветших в XX в.

Несмотря на перечисленные черты, составляющие каркас жанра, утопические  модели общества оказываются весьма разнообразными. Исходя из противопоставления разума и воображения, общественного самоуправления и диктатуры, естественного развития и планирования, можно подразделить утопии на две группы: утопии порядка и утопии свободы. Такое разделение восходит к двум произведениям, заложившим основы жанра, – к книгам Мора и Кампанеллы. Упрощенно говоря, книга Томаса Мора стала родоначальницей утопий свободы, а «Город Солнца» Кампанеллы породил утопии порядка. Сформировались две противоположные тенденции в русле жанра: утопии, воссоздающие «идеальное состояние человека» (они восходят к народной и революционной традиции), и те, что описывают «идеального гражданина Государства» (они учреждают тот или иной порядок и имеют тенденцию к догматизму и даже тоталитаризму).

Но утопия не ограничена рамками только одного жанра. Утопическая составляющая может быть обнаружена и в других литературных жанрах. Имеются в виду, в частности, рассказы о путешествиях, педагогические сочинения, такие, как «Эмиль» Жан-Жака Руссо, «Леонардо и Гертрудис» Песталоцци и другие тексты [24].

Литературный вымысел, выходящий за рациональные пределы, предполагает «утопическое прочтение» многих текстов. Художественное воображение способно создать другую реальность, преобразуя действительность с помощью фантазии или гиперболы. В одних случаях вымысел позволяет почувствовать открытость в будущее произведений, на первый взгляд завершенных, в других случаях воссоздать «ностальгические» пространства мечты и потерянного рая.

В наше время утопический жанр ограничен  самовыражением маргинальных групп, а  всякое стремление ко всеобщим, революционным (а то и тоталитарным) переменам уступило место альтернативным предложениям, исходящим из уединенных келий, оторванных от общества. Свидетельство тому – экоутопии (экологические утопии) и слабые отголоски либертарных утопий (коммуны и прочие формы замкнутых, самодостаточных сообществ).

2. Исторический аспект перевода «Утопии» Т. Мора

Из всех литературных и политических произведений Т. Мора наибольшее значение имеет «Утопия», причем эта книга сохранила своё значение для нашего времени – не только как талантливый роман, но и как гениальное по своему замыслу произведение гуманистической мысли.

• 2.1 Исторические вехи издания и переводов «Утопии» Т. Мора

Рукописного оригинала «Утопии» («Libellus aureus nec minus salutaris quam festivus de optimo reipublicae statu deque nova insula Utopia») не сохранилось. Первое печатное издание ее вышло в 1516 году, в бельгийском городе Лувене, где в то время находился друг Мора, Эразм Роттердамский. Главный надзор за изданием, кроме него, имел Петр Эгидий, письмо к которому помещено перед текстом «Утопии». На заглавном листе книжки сказано было, что она издана «весьма тщательно». Но это была только обычная типографская реклама. Текст изобилует опечатками и разного рода ошибками в латинском языке. Отсюда возможно не лишенное остроумия предположение, что первоначальный текст был продиктован. Подобная предосторожность, равно как и печатание в другом городе, скорее всего, могут быть объяснены цензурными опасениями [6].

Первое издание «Утопии» принадлежит  к числу редчайших книг. В Европе имелось всего 4 экземпляра этого издания. В СССР оно имелось в библиотеке Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Интерес, возбужденный книгой, в связи  с неудовлетворительностью первого  издания вызвал перепечатку его в Париже в 1517 году – у книгопродавца Жиля де Гурмона. Это издание печаталось также без всякого участия автора и имеет еще больше опечаток, чем первое. Оно сделано по первому изданию, но представляет целый ряд интересных вариантов.

Крайняя неисправность первых двух изданий заставила Эразма обратиться в Базель к обычному издателю его собственных произведений, солидному типографу Фробену. Он выпустил в течение одного 1518 года два издания «Утопии» (в марте и ноябре). Эти издания, особенно второе, дают текст значительно более исправный. 1 марта 1517 гада Эразм писал Мору из Антверпена: «Пришли сюда возможно скорее твою „Утопию“ пересмотренную». Видимо, Мор исполнил это желание друга, так как в конце мая 1517 года тот же Эразм писал ему: «Твои эпиграммы и „Утопию“ я послал в Базель». Отсюда можно заключить, что издание 1518 года печаталось по тексту первого издания, просмотренному Мором. Это, конечно, придает ему особую ценность [21].

В XIX веке на основании первого издания  построил свое издание текста Виктор Михельс в сотрудничестве с известным педагогом Теобальдом Циглером (серия «Латинские литературные памятники XV и XVI столетий», Берлин, Вейдеман, 1895). Кроме перепечатки первого издания со всеми его недостатками, Михельс приложил главнейшие варианты изданий Жиля де Гурмона и Фробена, но сделал это достаточно небрежно, особенно в отношении издания де Гурмона.

В том же 1895 году появилось издание  Лептона (Оксфорд), построенное на основе издания Фробена и снабженное хорошим комментарием.

Обратимся теперь к русским трудам. Первые два перевода «Утопии» относятся к концу XVIII столетия. Первый – «Картина всевозможно лучшего правления, или Утопия. Сочинения Томаса Мориса Канцлера Аглинского, в двух книгах. Переведена с Аглинского на Французский Г. Руссо, а с Французского на Российский. С дозволения Управы Благочиния. В Санкт-Петербурге, на иждивении И.К. Шнора. 1789 года». Второй — «Философа Рафаила Гитлоде странствование в новом свете и описание любопытства достойных примечаний и благоразумных установлений жизни миролюбивого народа острова Утопии. Перевод с Аглинского языка, сочинение Томаса Мориса. В Санкт-Петербурге. С дозволения Управы Благочиния. На иждивении И.К. Шнора. 1790 года». Нелестное заключение об этих переводах было опубликовано в «Московском журнале», издаваемом Н.М. Карамзиным (1791 г., ч. I). Перу неизвестного автора рецензии (это мог быть и сам Н.М. Карамзин) принадлежат суровые слова о неизвестном переводчике: «Многие галлицизмы в слоге доказывают, что книга сия переведена не с Английского, а с Французского языка... Видно, что он (переводчик) еще во Французском языке не очень силен; да и в Русском тоже» [цит. по Каган 1979:30-40]. На самом деле не так уж существенно, был этот перевод сделан с английского или с французского, потому что Томас Мор написал «Утопию» на латинском языке [22].

В 1901 году перевод «Утопии» дал Е.В. Тарле в приложении к своей магистерской диссертации «Общественные воззрения Томаса Мора в связи с экономическим состоянием Англии его времени» (СПб. 1901). Этот перевод вызвал очень серьезные возражения критики главным образом из-за того, что Е.В. Тарле тоже переводил книгу не с латинского оригинала, а с плохого немецкого перевода. Поэтому многое оказалось понято неправильно, а кое-что, не имеющее прямого отношения к теме его работы, Е.В. Тарле и вовсе не перевел.

В 1903 году вышла работа А.Г. Генкеля: «Томас Мор. Утопия (De optimo rei publici statu, deque nova insula Utopia libri duo illustris viri Thomae Mori, regni Britanniarum cancellarii). Перевод с латинского А.Т. Генкель при участии Н.А. Макшеевой. С биографическим очерком Т. Мора, составленным Н.А. Макшеевой (с портретом Т. Мора), СПб. 1903». Перевод этот переиздавался неоднократно даже после Октябрьской революции. Так, третье издание его вышло в 1918 году в Петрограде как «Издание Петроградского совета рабочих и красноармейских депутатов», а четвертое – в Харькове (1923), в издательстве «Пролетарий», причем на каждом из них стоит: «исправленное и дополненное», чего на самом деле не было.