П.А.Столыпин. Путь от губернатора до премьер-министра: от революции к реформам

начались в Саратове и  других городах губернии. Столыпин попытался сплотить

всех противников революции, от черносотенного епископа Гермогена до

умеренных земцев типа А. А. Уварова и Д. А. Олсуфьева (своего родственника).

Было собрано около 60 тысяч  рублей, губернский город разбили  на три части, в

каждой из которых открыли «народные клубы», ставшие центрами черносотенной

пропаганды и опорными пунктами для создания черносотенных  дружин. Всякий раз,

когда в городе начинались демонстрации, правые устраивали контрдемонстрации.

Руками черносотенцев, стараясь не прибегать к помощи войск, Столыпин боролся

с революционным движением в Саратове.

Но отношения с черносотенцами у Столыпина не всегда ладились. Черносотенная

агитация «Братского листка», издававшегося под покровительством епископа,

перешла все допустимые пределы даже с точки зрения губернатора, и он

задержал распространение нескольких номеров газеты . В момент наивысшего

подъема революции помощи черносотенцев оказалось недостаточно, и пришлось

использовать войска. 16 декабря 1905 года они разогнали митинг; было убито

восемь человек. 18 декабря  полиция арестовала членов Саратовского Совета

рабочих депутатов.

Такой же тактики Столыпин придерживался и в других городах своей губернии.

На всю Россию стал известен инцидент в Балашове. В местной гостинице

собрались забастовавшие  земские медики. Толпа черносотенцев  окружила

гостиницу и стала выламывать ворота. Неизвестно, что произошло бы далее,

если бы не присутствие  в городе губернатора. По его распоряжению казаки

образовали живой коридор, по которому стали выходить осажденные. Но

черносотенцы перебрасывали  камни через казаков, а те вдруг  обрушили нагайки

на земских служащих.

Летом 1905 года Саратовская  губерния стала одним из главных очагов

крестьянского движения. В  сопровождении казаков Столыпин разъезжал по

мятежным деревням. Против крестьян он не стеснялся использовать войска.

Производились повальные  обыски и аресты. Чтобы выявить  излишки ржи,

предположительно захваченные у помещиков, Столыпин составил специальную

таблицу, которая показывала соотношение между посевной площадью и величиной

урожая. Так использовались университетские познания в области математики.

Выступая на сельских сходах, губернатор употреблял много бранных  слов, грозил

Сибирью, каторгой и казаками, сурово пресекал возражения. Возможно, не

всегда такие выступления  были безопасны для самого Столыпина. В этой связи

биографы и мемуаристы приводят немало рассказов о его личном мужестве.

Передаваясь из уст в уста, некоторые из этих рассказов превратились в

легенды. Один из почитателей  Столыпина — В. В. Шульгин, например, пишет, как

однажды губернатор оказался без охраны перед лицом взволнованного схода, и

«один дюжий парень пошел  на него с дубиной». Не растерявшись, Столыпин бросил

ему шинель: «Подержи!» —буян опешил, послушно подхватил шинель и выронил

дубину».

«В настоящее время,—докладывал царю 6 августа 1905 года товарищ министра

внутренних дел Д. Ф. Трепов,— в Саратовской губернии благодаря энергии,

полной распорядительности и весьма умелым действиям губернатора, камергера

двора Вашего Императорского Величества Столыпина порядок восстановлен». В

августе 1905 года, в разгар полевых работ, спад крестьянского движения

наблюдался по всей России.

Отчасти, возможно, потому, что  в критический период революции карательными

экспедициями руководили генерал-адъютанты, а  Столыпин оказался как бы в

стороне, он прослыл либеральным  губернатором. Крестьянское же движение

продолжалось, то затухая, то разгораясь.

В докладах царю Столыпин утверждал, что главной причиной аграрных беспорядков

является стремление крестьян получить землю в собственность. Если крестьяне

станут мелкими собственниками, они перестанут бунтовать. Кроме того,

ставился вопрос о желательности  передачи крестьянам государственных  земель .

Как видно, Столыпин отчасти  признавал крестьянское малоземелье.

Вряд ли, однако, эти доклады  сыграли важную роль в выдвижении Столыпина на

пост министра внутренних дел. Сравнительно молодой и малоопытный губернатор,

малоизвестный в столице, неожиданно взлетел на ключевой пост в российской

администрации. Какие пружины при этом действовали, до сих пор не вполне

ясно. Впервые его кандидатура  обсуждалась еще в октябре 1905 года на

совещании С. Ю. Витте с «общественными деятелями». Обер-прокурор Синода

князь А. Д. Оболенский, родственник  Столыпина, предложил его на пост министра

внутренних дел, стараясь вывести переговоры из тупика. Но Витте не хотел

видеть на этом посту никого другого, кроме П. И. Дурново, общественные же

деятели мало что знали  о Столыпине.

Вторично вопрос о Столыпине  встал в апреле 1906 года, когда  уходило в

отставку правительство  Витте. Американская исследовательница М. Конрой

высказывает предположение, что своим назначением Столыпин во многом был

обязан своему шурину Д. Б. Нейгардту, недавно удаленному с поста одесского

градоначальника (в связи с еврейским погромом), но сохранившему влияние при

дворе. Предположение вполне резонное, хотя и думается, что больше всего

Столыпин был обязан Д. Ф. Трепову, который был переведен с поста товарища

министра внутренних дел  на скромную должность дворцового коменданта и

неожиданно приобрел огромное влияние на царя. С этого времени  Трепов стал

разыгрывать глубокомысленные и многоходовые комбинации, словно играл в

шахматы с общественным мнением. Замена, непосредственно перед созывом Думы,

либерального премьера Витте  на реакционного Горемыкина была вызовом

общественному мнению. И чтобы вместе с тем его озадачить, было решено

заменить прямолинейного карателя Дурново на более либерального министра.

Выбор пал на Столыпина.

«Достигнув власти без  труда и борьбы, силою одной  лишь удачи и родственных

связей, Столыпин всю свою недолгую, но блестящую карьеру чувствовал над собой

попечительную руку Провидения»,—  вспоминал товарищ министра внутренних дел С.

Е. Крыжановский. И действительно, Столыпину сразу повезло на его новом посту.

Разгорелся конфликт между  правительством и Думой, и в этом конфликте Столыпин

сумел выгодно отличиться на фоне других министров.

Министры не любили ходить в Думу. Они привыкли к чинным заседаниям в

Государственном совете и Сенате, где сияли золотом мундиры и ордена, где

можно было расслышать даже полет мухи. В Думе все было иначе: здесь

хаотически смешивались  сюртуки, пиджаки, рабочие косоворотки, крестьянские

рубахи, священнические рясы, в зале было шумно, с мест раздавались выкрики,

а когда на трибуне появлялись члены правительства, начинался  невообразимый

гвалт—это теперь называлось новомодным слоном «обструкция». С точки зрения

министров. Дума представляла из себя безобразное зрелище. «Если первые дни

кадеты, имевшие в Думе значительное число голосов... и сумели придать

собраниям некоторое благообразие, а торжественный Муромцев даже и

напыщенность,— писал  Крыжановский,— то этот тон быстро поблек после первых же

успехов Аладьина, Онипки и их товарищей, явно показавших, что элементы

правового строя тонут  в Думе в революционных и анархических». Из всех

министров не терялся в  Думе только Столыпин, за два года в Саратовской

губернии познавший, что такое стихия вышедшего из повиновения многотысячного

крестьянского схода. Выступая в Думе, Столыпин говорил твердо и корректно,

хладнокровно отвечая  на выпады («Не запугаете», «Вам нужны  великие

потрясения, нам же нужна  великая Россия» и т. п.). Это  не очень нравилось

Думе, зато нравилось царю, которого раздражала беспомощность  его министров.

При посредничестве Крыжановского Столыпин вскоре завязал негласные контакты с

председателем Думы кадетом  С. А. Муромцевым. Состоялась встреча Столыпина с

лидером кадетов П. Н. Милюковым. В либеральных кругах создалось  впечатление,

что Столыпин благосклонно относится к тому варианту, который  предусматривал

создание думского министерства с сохранением за Столыпиным его  портфеля.

Очень трудно провести ту черту, до которой эти переговоры велись с

исследовательской целью, а  после стали прикрытием подготовки к роспуску Думы.

В конце концов Столыпин обнаружил несколько неуклюжее коварство. Однажды в

пятницу вечером (дело было уже в июле) он позвонил Муромцеву  и сказал, что в

понедельник он выступит в  Думе. А в воскресенье Дума была распущена.

В это же время еще более  интенсивные переговоры велись с  правым дворянством.

В мае 1906 года собрался первый съезд уполномоченных дворянских обществ. Он

был созван при ближайшем  содействии правительства, представители  которого (В.

И. Гурко, А. И. Лыкошин) участвовали в заседаниях. С докладом «Основные

положения по аграрному вопросу» выступил чиновник МВД Д. И. Пестржецкий. В

докладе резко критиковались  популярные в Думе предложения о принудительном

отчуждении частновладельческих земель. Отдельные случаи крестьянского

малоземелья, говорилось в  докладе, могут быть ликвидированы  путем покупки

земли через Крестьянский банк или переселения на окраины. Необходимо принять

меры, подчеркивалось далее, к улучшению крестьянского землепользования,

включая переход от общинной к личной собственности, расселение крупных

деревень, создание хуторов. «Следует отрешиться от мысли,— говорилось в

докладе,— что когда наступит время к переходу к иной, более культурной

системе хозяйства, то крестьяне  перейдут к ней по собственной  инициативе. Во

всем мире переход крестьян к улучшенным системам хозяйства  происходил при

сильном давлении сверху». Подобные мысли Столыпин, высказывал еще в Гродно.

Настроение прибывших  на съезд дворян не было единодушным. Некоторые из них были

настолько напуганы революцией, что считали необходимым сделать кое-какие

уступки в земельном вопросе. Но таких было немного. Большинство было

категорически против того, чтобы «делать подарки и приносить  жертвы»²⁹

. Немало резких слов было сказано о крестьянской общине. «Уничтожение общины

было бы благодетельным шагом  для крестьянства»,— говорил К. Н. Гримм. Нападки

на общину в какой-то мере были лишь тактическим приемом правого  дворянства:

отрицая крестьянское малоземелье, помещики стремились все беды свалить на

общину. Вместе с тем в  период революции община сильно досадила помещикам:

крестьяне шли громить  помещичьи усадьбы «всем миром», имея в общине готовую

организацию для борьбы. Даже в мирное время помещик чувствовал себя увереннее,

когда имел дело с отдельными крестьянами, а не со всем обществом.

Вопрос о хуторах и  отрубах не вызвал больших прений. Сами по себе хутора и

отруба мало интересовали дворянских представителей. Главные их заботы

сводились к тому, чтобы  «закрыть» вопрос о крестьянском малоземелье и

избавиться от общины. Правительство  предложило раздробить ее при помощи

хуторов и отрубов, и дворянство охотно согласилось.

На съезде был избран постоянно  действующий «Совет объединенного дворянства».