Дворянская усадьба

        «Обучение в Смольном институте длилось девять лет. Сюда привозили маленьких девочек пяти-шести лет, и в течение девяти лет они жили в институте, как правило не видя, или почти не видя, дома. Если родители, жившие в Петербурге, еще могли посещать своих дочерей (хотя и эти посещения специально ограничивались), то небогатые, особенно провинциальные институтки на годы были разлучены с родными.»58

      Такая изоляция смолянок была частью продуманной системы. В основу обучения клался принцип замкнутости: институток вполне осознанно отделяли от домашней атмосферы. Традиция эта восходила к И. И. Бецкому, который стремился отгородить воспитанниц от «испорченной» среды их родителей, вырастив из них «идеальных людей» по просветительской модели.

Впрочем, эти философские мечты вскоре оказались забытыми. Изоляция девочек и девушек от родных потребовалась для совершенно иной цели: из смолянок делали придворные игрушки. Они стали обязательными участницами дворцовых балов. Все их мечты, надежды, помышления формировались придворной атмосферой. Императрица знала всех учениц, а впоследствии Александр I и Николай I очень любили посещать этот «девишник». Однако, по сути дела, после окончания института любимые игрушки мало кого интересовали. Правда, из одних смолянок делали фрейлин, другие превращались в светских невест; но нередко окончившие Смольный институт бедные девушки становились чиновницами, воспитательницами или учительницами в женских учебных заведениях, а то и просто приживалками.

        Девять лет обучения разделялись на три ступени. Учение на первой ступени длилось три года. Учениц низшей ступени называли «кофейницами»: они носили платьица кофейного цвета с белыми коленкоровыми передниками. Жили они в дортуарах по девять человек; в каждом дортуаре проживала также приставленная к ним дама. Кроме того, имелась также классная дама — надзор был строгий, почти монастырский. Средняя группа — «голубые» — славилась своей отчаянностью. «Голубые» всегда безобразничали, дразнили учительниц, не делали уроков. Это — девочки переходного возраста, и сладу с ними не было никакого.

       Девочек старшей группы называли «белые», хотя на занятиях они носили зеленые платья. Белые платья — бальные. Этим девушкам разрешалось уже в институте устраивать балы, где они танцевали «шерочка с машерочкой» и — только в особых случаях — с ограниченным числом придворных кавалеров (на такие «балы» приезжали и великие князья).

    Таким образом,к дворянским детям применялось так называемое «нормативное воспитание», т.е. воспитание, направленное не столько на то, чтобы раскрыть индивидуальность ребенка, сколько на то, чтобы отшлифовать его личность соответственно определенному образцу. И нравственные нормы, и правила хорошего тона, естественно, усваивались дворянскими детьми прежде всего в семейном кругу. При этом мы должны иметь в виду, что дворянская семья объединяла гораздо более широкий круг людей, нежели современная семья. С раннего детства дети учили соблюдать строгие правила этикета. Очень важное место занимало образование. С детства детей приучали к суровой взрослой жизни и уступок в воспитании не допускалось.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава III.

Обыденная жизнь дворян.

1.Сватовство и  брак.

       Во второй половине XIX века Л. Н. Толстой писал в «Анне Карениной» о трудностях, возникающих при замужестве дворянки. Французкий обычай- родителям решать судьбу детей-осуждался, его принять не могли. Английский- полная свобода выбора молодой девушки тоже принять не могли,  русский же обычай – тоже осмеивался, считался чем- то безобразным. Но как выходить замуж так никто и не знал.

      Ритуал замужества XVIII- начала XIX века был противоречив, как и бытовая жизнь того времени. В XVIIIвеке еще придерживались традиционализма в данном вопросе. Сначала жених добивался согласия от родителей, затем следовало объяснение с невестой. Романтические отношения хотя и вторгались в практику, но нормами приличия не считались. Молодежь осуждала строгость родителей, считая их необразованными и противопоставляли им «европейское просвещение».

       Таким образом романные отношения вторгались в русский быт и характеризовались как «западные» и «просвещенные». Интересно отметить, что «западные» считались сначала языческими, а затем безнравственными и запретными. Уже в «Повести временных лет» летописец писал, что «древляне жили звериным обычаем», «браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды». Однако летописцу тут же пришлось оговориться: «по сговору с ними»59. У древлян-язычников уже существовали развитые формы брака, и христианин-летописец не мог скрыть, что похищение — лишь обрядовая форма брака.

Нарушение родительской воли и похищение невесты не входило в европейские традиции. То, что существовало в Древней Руси, но воспринималось как преступление, в XIX веке вдруг предстало альтернативой прародительским нравам. 19 ноября 1833 года Пушкин писал Нащокину: «Дома нашел я все в порядке. Жена была на бале, я за нею поехал — и увез к себе, как улан уездную барышню с именин городничихи».

Семейные отношения в крепостном быту были неотделимы от отношений помещика и крестьянки. «Одним из проявлений странностей быта этой эпохи были крепостные гаремы. Крепостной гарем не имел корней в допетровских обычаях. И хотя в дальнейшем критики крепостного права склонны были видеть здесь порождение «старинных нравов», крепостной гарем сделался возможным только в результате того уродливого развития крепостничества, которое сложилось в XVIII — начале XIX века.»60

Описание этого мы находим в мемуарах Я. М. Нестерова, который очень точно раскрывает столь поразительную картину. Крепостные девушки содержатся в гареме, который создал помещик П. А. Кошкарев. Девушки поставляются в барский дом из числа крепостных. Здесь они строго изолированы от мужского общества, и даже лакеи не могут попасть в их половину. При всем этом девушки все образованы, обучены письму, некоторые даже знают французский язык. Мемуарист вспоминает: «Главною моею учительницею, вероятно, была добрая Настасья, потому что я в особенности помню, что она постоянно привлекала меня к себе рассказами о прочитанных ею книгах и что от нее я впервые услыхал стихи Пушкина и со слов ее наизусть выучил „Бахчисарайский фонтан», и впоследствии я завел у себя целую тетрадь стихотворений Пушкина же и Жуковского. Вообще, девушки все были очень развиты: они были прекрасно одеты и получали — как и мужская прислуга — ежемесячное жалованье и денежные подарки к праздничным дням. Одевались же все, конечно, не в национальное, но в общеевропейское платье.»61Владельцу гарема уже было за семьдесят, но неприкосновенность его наложниц строго охранялась. Мемуарист также описывает жестокую расправу с беглянкой из гарема и ее возлюбленным.

Все более возрастающий культурный разрыв был между укладом жизни дворянства и народа. Если в XVIII веке дворянин стремился стать «европейцем», то уже в XIX веке наблюдается совершенно противоположная тенденция. Как отмечает Ю.Лотман:«Бытовая оторванность среднего нестоличного дворянина от народа не должна преувеличиваться. В определенном смысле дворянин-помещик, родившийся в деревне, проводивший детство в играх с дворовыми ребятами, постоянно сталкивавшийся с крестьянским бытом, был по своим привычкам ближе к народу, чем разночинный интеллигент первой половины XIX века, в ранней молодости сбежавший из семинарии и проведший всю остальную жизнь в Петербурге.»62

Календарные обряды, просачивание фольклора в быт, проводило к тому, что нестоличное дворянство оказывалось связано с крестьянским бытом и народными представлениями. Вера в народные приметы, суеверия откладывали своеобразный отпечаток «народности»  на образованное дворянство той эпохи. Обрядовая традиция, связанная с церковными и календарными праздниками, практически была одинакова у крестьян и поместных дворян.

В крестьянском быту хронология брачных обрядов напрямую была связана с сельскохозяйственным календарем.Даты брачных обрядов группировались между «бабьим летом» и Рождественским постом. И весенних праздников,начиная с Пасхи. Обычно, знакомства проходили весной, а браки- осенью, но данный порядок строгим не был. В день Покрова Пресвятой Богородицы, «девушки молились Покрову о женихах»63. А примерно в начале ноября справлялась свадьба.

Дворянские свадьбы сохраняли определенные традиции. Осенью все девушки, чем возраст приближался к заветному, съезжались в Москву,там они пребывали до Троицы. Все это время, исключая время Рождественского и Великого поста, здесь проходили постоянные балы.

Сватовство и свадьба-это длительное ритуальное действо, которое претерпевало изменения с течением времени. В начале XIX века произошло сближение с народными традициями, хотя и в несколько упрощенной форме. Сватовство-это обычно беседа с родителями. После предварительного согласия родителей, в залу приглашалась сама невеста, у которой спрашивалось согласие на замужество. Предварительный разговор с невестой считался нарушением норм приличия. Но уже в конце XVIII века молодой человек все же перед сватовством разговаривал с девушкой на балу или на каком-нибудь общественном собрании. Такая беседа считалась приличной,она ни к чему не обязывала. Частый приезд молодого человека в дом девушки накладывал на него обязательства и если посещение дома вдруг прекращалось, это давало поводы для обидных для девушки догадок и предположений. Сватовство могло проходить и без согласия девушки,но это случалось очень редко. Но и в этом случае в церкви при венчании девушка еще могла отказаться от  брака. Лотман отмечает: «В случае, если невеста отвергала брак на более раннем этапе или родители находили эту партию неподходящей, отказ делался в ритуальной форме: претендента благодарили за честь, но говорили, что дочь еще не думает о браке, слишком молода или же, например, намеревается поехать в Италию, чтобы совершенствоваться в пении.»64 Если невеста согласилась, то начинался ритуал подготовки к браку. Жених устраивал «мальчишник», на который приглашал друзей и приятелей по холостой жизни. Это было прощание с молодостью. Так, например, Пушкин устроил «мальчишник» с участием Вяземского и Нащокина перед своей свадьбой. После ужина они поехали к цыганам слушать песни. Этот эпизод сохранился в записках Б.М.Маркевича по бесхитросным воспоминаниям цыганки Тани: «Только раз, вечерком, — аккурат два дня до его свадьбы оставалось, — зашла я к Нащокину с Ольгой. Не успели мы и поздороваться, как под крыльцо сани подкатили, и в сени вошел Пушкин… Сел и задумался, да так, будто тяжко, голову на руку опер, глядит на меня: „Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастие; слышала, может быть, я женюсь?»… Пою я эту песню, а самой-то грустнехонько, чувствую и голосом то же передаю, и уж как быть, не знаю, глаз от струн не подыму… Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребенок плачет… Кинулся к нему Павел Войнович: „Что с тобой, что с тобой, Пушкин?» — „Ах, говорит, эта ее песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!.. «И не долго он после того оставался тут, уехал, ни с кем не простился.»65

Сама свадьба- это сложное ритуальное действо. В общей ритуальной схеме свадьба повторяла национальную народную структуру. Но в ней проявлялась социальная специфика и мода. Свадьба- это одно из важнейших событий в жизни дореформенного человека.

«Помещичья свадьба отличалась от крестьянской не только богатством, но и заметной «европеизацией». Соединяя в себе черты народного обряда, церковных свадебных нормативов и специфически дворянского быта, она образовывала исключительно своеобразную смесь.»66-пишет Лотман.Японский путешественник тщательно описывает странные для него обычаи, составляя источник сведений огромной для нас ценности. О браках мы находим у него следующее: «По обычаям той страны и знатные и простые, и мужчины и женщины празднуют каждый седьмой день и обязательно ходят в церковь молиться аит. <…> Обычно в этих случаях и происходит выбор невест и женихов.»67Знакомстваа и завязывание отношений на самом деле не является функцией церкви. Более осведомленный наблюдатель пропустил бы это как нарушение правил или специально оговорил бы предосудительность подобного поведения.А японский капитан выводит свои эмпирические наблюдения в ранг узаконенной нормы.

«На жениха надевают новую одежду, и он отправляется к невесте в сопровождении родственников и свата, а также красивого мальчика лет четырнадцати-пятнадцати, выбранного для того, чтобы впереди них нести икону <… >усаживают мальчика на четырехколесную повозку, для чего на нее кладут доску, как скамейку. За ним в одной коляске в дом невесты едут жених и сват».68Войдя в дом невесты,«жених и все сопровождающие его молятся изображению будды, висящему в комнате, и только после этого усаживаются на стулья. В это время мать выводит за руку невесту и передает ее жене свата. Жена свата берет невесту за руку, целуется со всеми остальными и в одной карете с невестой отправляется прямо в церковь, а жених едет туда же в одной карете со сватом.»69

Тем более интересно, что внимательный японец зафиксировал одну интересную особенность как специфически дворянскую бытовую черту: «Люди низшего сословия одновременно с этим (со свадьбой) отправляют вещи невесты к жениху, богатые же и благородные люди отправляют вещи постепенно, заранее.»70

После этого невеста и сопровождающие ее входят в церковь, и священник выносит им уборы, похожие на венцы. «Затем настоятель храма приносит два кольца и надевает их на безымянные пальцы жениха и невесты. Говорят, что эти кольца присылает в церковь жених дня за четыре-пять до свадьбы»71«Потом зажигают восковые свечи и раздают их всем четверым, а настоятель храма подходит к невесте и спрашивает: „По сердцу ли тебе жених?» Если она ответит: „По сердцу», он подходит к жениху и спрашивает: „По сердцу ли тебе невеста?» Если он ответит: „По сердцу», настоятель снова идет к невесте и снова спрашивает ее. Так повторяется три раза. Если жених или невеста дадут отрицательный ответ, то венчание тотчас же прекращается. По окончании этих вопросов и ответов настоятель мажет каким-то красным порошком ладони новобрачных, затем берет в правую руку свечу и со священной книгой в левой выходит вперед. Невеста держится за его рукав, а жених за рукав невесты… так они обходят семь раз вокруг алтаря. На этом кончается обряд венчания, после чего жених берет невесту за руку, и они садятся в одну карету.»72После этого родители жениха встречают новобрачных с караваем, затем следует большой праздник и гуляния по этому поводу. Было принято,чтобы молодые переезжали в новый дом.

Дворянская свадьба интересующего нас периода строилась как смешение «русского» и «европейского» обычаев. Причем до 20-х годов XIX века преобладало стремление справлять свадьбы «по-европейски», то есть более просто в ритуальном отношении. В дальнейшем же в дворянской среде намечается вторичное стремление придавать обряду национальный характер.

«Когда обряд обручения окончился, церковнослужитель постлал пред аналоем в середине церкви кусок розовой шелковой ткани, хор запел искусный и сложный псалом… священник, оборотившись, указал обрученным на разостланный розовый кусок ткани. Как ни часто и много слышали оба о примете, что кто первый ступит на ковер, тот будет главой в семье, ни Левин, ни Кити не могли об этом вспомнить, когда они сделали эти несколько шагов». «Священник надел на них венцы». «Поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа <…> Левин поцеловал с осторожностью ее улыбнувшиеся губы, подал ей руку и, ощущая новую, странную близость, пошел из церкви. <…> После ужина в ту же ночь молодые уехали в деревню.»73

    Таким образом, домашняя жизнь дворянина XIX века складывалась как сложное переплетение обычаев, утвержденных народной традицией, религиозных обрядов, философского вольнодумства, западничества, то поверхностного, то трагически влиявшего на разрыв с окружающей действительностью. Этот беспорядок, приобретавший характер идейного и бытового хаоса, имел и положительную сторону. В значительной мере здесь проявлялась молодость культуры, еще не исчерпавшей своих возможностей.

 

 

 

2. Балы.

     Танцы были важным элементом дворянского быта. Их роль существенно отличалась от функции танцев в народном быту.

       Жизнь русского дворянина XVIII-начала XIX века разделялась на две части: пребывание дома и военная служба. Домашняя жизнь была посвящена семейным и хозяйственным заботам. В военной службе дворянин выступал как верноподданный, служащий государю и государству. Общественная жизнь дворянина реализовывалась на балу. Здесь он не был ни частным лицом, ни служивым человеком на государственной службе.Со времени петровских ассамблей остро встал вопрос и об организационных формах светской жизни. Ю.М. Лотман писал: «Внутренняя организация бала делалась задачей исключительной культурной важности, так как была призвана дать формы общению«кавалеров» и «дам», определить тип социального поведения внутри дворянской культуры.»74

      Основным элементом танца как общественно-эстетического действа были танцы. Танцы были организующим стержнем вечера,они задавали стиль и тип беседы. Бальный разгор имел свою прелесть-оживленность, свободу общения между мужчиной и женщиной, ведь именно в этот момент они одновременно оказывались в центре шумного праздненства и невозмозможной при других обстоятельствах близости.Манзурка была особенно популярна на балах XIX века.