Исторический источник и исторический факт

Для современной  логики стало почти общим местом различение «объекта» и предмета познания (правда, в различных логических системах термины зачастую меняются местами, но существо дела от этого  не изменяется).

По отношению к «историческому факту» такое различение совершенно оправданно проводит А.Я. Гуревич. Историк  выделяет в непосредственно данном объекте (в исторической реальности, скажем, в социально-исторической жизни Франции XVIII в.) интересующий его предмет изучения (экономические связи — для одного историка, борьба Горы и Жиронды — для другого, взятие Бастилии — для третьего). Процесс этого выделения, очерчивание своего особого предмета познания проходит как активный, творческий процесс (отбор фактов, рассмотрение всей цельности социальной жизни под определенным углом зрения, и определенной проекции, условное отсечение всего «постороннего» и в пространственно-географическом и, главное, в хронологическом плане). Самое основное в этом вычленении собственного предмета исследования заключается в необходимости рассмотреть в историческом потоке событий определенную проблему, вопрос.

«Я не знаю, но хочу знать, в чем состоит причина  этого события». Или: «Я хочу понять равнодействующую определенных социальных сил». Или: «Мне надо уловить, в чем  состоит неповторимая цельность  этой эпохи, несмотря на все ее разнородные  характеристики и определения». Или: «Я хочу понять, выражением какого образа мыслей, типа человеческой личности выступил данный феномен культуры». Именно выделение таких проблем, таких теоретических или конструктивных установок, загадок, предположений позволяет фокусировать временной поток, позволяет рассмотреть десятки разновременных событий как различные стороны одного события, позволяет объекту конституироваться в качестве предмета исследовательского труда. Сформулировать предмет исследования — это и значит определить тему своего исследования в форме вопроса.

Выделение предмета исследования является исходным в реконструкции  исторического факта. Вне этой деятельности вычленения фрагмента из бесконечно сложной исторической действительности реконструкция исторического факта просто невозможна.

Казалось бы, что исторический факт в таком  понимании это один из «аргументов» в решении проблемы, это фрагмент... знания, а не бытия, движения идей, а  не движения самих событий.

Существенно, что  такой ход мыслей (поскольку сам  исследователь выделяет в естественном объекте и активно конструирует предмет, проблему, постольку предмет  это определенность субъекта, но не определенность внеположного человеку и независимого от него объекта...), такой  ход мыслей характерен сейчас не только для историка, он крайне типичен для трудностей современной математики, физики, механики. Трудности эти вполне объективны, и очень важно, что на них натолкнулась исследовательская мысль. Нo согласившись с посылкой: «предмет познания конструируется в процессе познавательного труда, предмет — это проблема», невозможно согласиться с выводом, что предмет познания— это фрагмент знания об объекте, но не фрагмент самого объекта. Этот вывод основан на предрассудке.

Обратимся к  анализу процесса труда в «Капитале". Маркса: «Простые моменты процесса труда следующие: целесообразная деятельность, или самый труд, предмет труда  и средства труда».

Предмет труда  — это естественный объект, это кусок внеположной человеку природы, но существующий как звено («простой момент», узел) трудового процесса; это фрагмент природы, на который направлено действие орудия, который подвергается обработке, который превращается в результате последовательных трудовых воздействий в «продукт труда»; это обломок мрамора, воспроизводимый (в качестве цели, проекта) и производимый как будущая статуя и как система превращений, трансформирующих в статую бесформенный обломок.

Иными словами, предмет труда — это объект, воспроизводимый не в своей непосредственной данности (не только в своей непосредственной данности) органам чувств, но как  динамическая последовательность потенциальных  превращений.

Воспроизводимый? Где? В сознании? Но тогда это действительно  нечто «только идеальное», момент знания. Но мы не случайно не уточнили заранее, где именно «воспроизводимый». Объект природы существует и воспроизводится  как предмет труда вполне объективно, но именно и только в таком объективном  процессе, как процесс труда. Предмет труда — это объект плюс действия по его изменению, плюс вырывание (из земли), вырубание (из скалы), обтесывание (от «ненужных частей»), расплавление, давление, обжигание.

И столь же объективно в этот процесс включается воспроизведение  предмета в сознании не только в  том виде, в каком предмет есть, но и в том виде, в каком он должен быть, может быть (в качестве цели, «которая как закон определяет характер действий» субъекта). Предмет труда, повторим еще раз, это объективное звено такого объективного процесса (субъектом совершаемого), как процесс труда. И только в контексте этого процесса («в пламени труда» — Маркс) обломок скалы или клубок пряжи обладает своим объективным качеством быть предметом труда. Это — объективность отношения(а не «вещи»), превращения (а не состояния). Это — объективность социальной связи. Предмет труда столь же объективен, как «стоимость», как «капитал», как «прибавочная стоимость». Это, по словам Маркса, «чувственно-сверхчувственная реальность...». Реальность предмета труда как объекта (фрагмента природы) и как цели, проекта («идеи»), — это два необходимых определения, два «фокуса» его реального существования в пламени труда, в системе: субъект — орудие труда — предмет — целесообразная деятельность — продукт труда.

Только как  продолжение субъекта (его рук, ног, сил, действий), только включенный в практику, предмет труда может быть понят в своей действительной объектной определенности.

Внимательный  читатель, наверное, заметил, что в  определение предмета труда объективно входит познавательный процесс, входит превращение объекта в предмет познавательного труда. Объект лишь тогда существует как предмет труда, когда он воспроизводится в сознании не только «как он есть», но «каким он может и должен стать», воспроизводится в форме отрицания (в этом объекте следует то-то изменить, то-то отколоть, то-то расплавить, то-то трансформировать, чтобы он стал тем-то). И это воспроизведение в сознании есть воспроизведение вполне объективных возможностей, но открытых не ощущениям (непосредственно), а разуму, воображению, пониманию. В понятии воспроизводятся потенции, возможности предмета, действия, совершаемые с ним; воспроизводится совмещение настоящего «камня» и будущего «топора».

Так же обстоит  дело и с любым предметом познания. Понятие о предмете познания (а  не просто об объекте) воспроизводит  объект как предмет, воспроизводит  те качества и потенции объекта, которые  объективно присущи ему в процессе его «переделки». Предмет познания вполне объективен, но это — объективность  одного из узлов практической деятельности, это — объективность деятельности субъекта. Предмет — это именно фрагмент действительности), а не просто феномен существования.

В механике понятие  «материальной точки» воспроизводит  действительные качества объекта (движущегося  тела) как момента практики, как  производимого субъектом действия. Производя ядро, снаряд, подшипник, я произвожу (отсекая все, не соответствующее цели) именно материальную точку — сосредоточиваю массу в наименьшем объеме, уменьшаю возможность трения, элиминирую «вредные» воздействия формы и т. д. и т. п. Конечно, этот процесс «в натуре» никогда не будет завершен, но понятие материальной точки реализует в качестве «идеализованного предмета» те потенции, возможности, которые выявляются, усиливаются, обостряются в предмете, коль скоро он функционирует в качестве «орудия», в качестве «предмета труда», в качестве «продолжения субъекта».

Не материал ядра, не состав его, не фактура его (это все лишь средство к цели), но именно его способность действовать  определенным образом, действовать  в качестве материальной точки, его  соответствие цели — вот что воспроизводится  в понятиях механики.

Выявление в историческом объекте «предмета исторического  познания» — это процесс включения историка в объективное историческое движение, это — определение исторической данности как исторической потенции.

Выделить предмет познания (проблему познания) — это не значит просто сформировать представление  об историческом объекте (здесь — представление, там — объект), это значит выявить в объекте его предметность, понять историю как проблему, рассмотреть исторический процесс не только как объект, но и как субъект человеческого самопонимания и самоизменения. Предмет исторического познания «не менее» внеположен историку, чем объект, «не менее» событиен. Но внеположностъ истории по отношению к нашему познанию — это одновременно положенностъ истории человеческой деятельностью. И моя деятельность как историка — лишь один из моментов такого — продуктивного, а не просто репродуктивного — исторического творчества.

Так, анализируя основные особенности античного производства и устанавливая, что интегральным орудием этой эпо-хи был рычаг в форме топора, клина, подъемного винта, коромысла, тачек, щипцов, лебедок, руля, паруса, весел, пращи, ворота, катков, нагруженного блока и т. д. и т. п., мы все еще имеем дело с объектом. Но, когда мы ставим вопрос, что такое рычаг, как проблема, разрешаемая античным мышлением и античной деятельностью, тогда становится необходимым найти идеальную форму, таящую в себе все варианты возможных перемещений, тогда мы уже воспроизводим историю как предмет познания и деятельности. Воспроизводим в своей познавательной проблеме проблемность, неразрешенность, потенциальность собственно-исторического процесса.

 В этом  пункте мы невольно вошли в  область второго гносеологического  предрассудка, мешающего развить  действенную теорию исторического  знания.

Речь уже  идет не столько о предмете познания, сколько о парадоксе: факт — теория. Коротко говоря, суть этого парадокса  в следующем. Чтобы обнаружить, что  данное событие (историческое, или физическое, или биологическое) — это факт, а не кажимость, не иллюзия, нам необходимо проделать громадную «очистительную» и конструктивную работу. Нам необходимо от иллюзий движения Солнца вокруг Земли (для зрения — это «факт») дойти до «уравнений» движения Земли вокруг Солнца (то, что это — факт, действительность, объективный закон, может быть обнаружено только на путях теоретической идеализации).

Обнаруживается, особенно в современной пауке, что экспериментальная объективизация (очищение факта от кажимости), установление предметной ситуации «как она есть на самом деле» осуществляется вместе с тем как теоретическая объективизация (идеализация), формирование «идеализованного предмета», имеющего рациональный смысл только в контексте теоретической системы.

Движение от чувственных  данных вглубь объекта есть одновременно (осуществляется одновременно как.) движение «от объекта», вглубь теоретических построений. Только вэтом тождестве осуществляется определение объективной реальности, действительности во всей ее независимости от представлений и мнений отдельного субъекта.

В «камере Вильсона» мы непосредственно видим макротраекторию капель водяного пара; но в этой макротраектории мы «видим» (очами разума понимая) движение микрочастицы, осуществляемое не как видимое перемещение, а как превращение, трансмутация. Это установление факта возможно только тогда, когда я сам факт понимаю как объективную потенцию, когда в теоретическом образе предмета идеально воспроизводится не «наличное бытие» предмета — «вещи», но чувственно-сверхчувственные отношения (типа «стоимости»), т. е. воспроизводится объект в его потенциях.

Это и понятно. Практика означает конкретное тождество  движения вещей и движения понятий («цель... как закон определяет способ и характер... действий...»). Идеализованный эксперимент, продолжаемый в голове,— это необходимое определение и завершение эксперимента предметно-чувственного.

Только вводя  в определение предмета определение  способа деятельности с ним (в  физике — определение приборных  действий), ученый способен выявить  объективную значимость (содержание, независимое от сознания) научных  понятий и утверждений.

А теперь о предрассудке. Состоит он в наивном убеждении, что факт — это то, что дано чувствам, то, что совпадает с  ощущением. И далее, согласно этому  же предрассудку, то в действительности, что открыто разуму, что воспроизводится на путях конструирования, идеализации, это нечто чисто «идеальное», вторичное, необъективное.

Не будем сейчас говорить об истоках этого гносеологического  предрассудка. Скажем коротко, — дело в непонимании принципиальной теоретичности  всеобщей человеческой практики, дело внепонимании идеализующей силы практического деяния.

«Деятельность человека, составившего себе объективную  картину мира, изменяет внешнюю действительность, уничтожает ее определенность (меняет те или иные ее стороны, качества) и таким образом отнимает у нее черты кажимости,внешности и ничтожности, делаетее само-в-себе и само-для-себя сущей (объективно истинной)». Соответственно, результатом нашегопознания является не только изменение нашего знания о предмете, но и изменение самого предмета, вне нас находящегося и нашим познанием (деятельностью в целом) трансформируемого. Однако предрассудок созерцательного материализма сильнее практического разума.

Предрассудок  этот особенно губителен для исторической науки, факты которой — в прошлом, чувствам не даны, и реконструктивная миссия которой особенно актуальна.

И здесь второй гносеологический предрассудок (непонимание того, что  изобрести, произвести предмет и  означает... воспроизвести, отразить действительность в ее сути, в ее потенциях) переходит в третий коренной гносеологический предрассудок, — касательно самой возможности для ученого-историка иметь дело с реальным течением (ведь оно уже завершилось!) исторического процесса.

Вместе с  источником (документом, летописью, археологической  находкой) из прошлого в наше время  попадает кусок, фрагмент, обрывок самой  прошедшей действительности. Своей реконструктивной работой (сопоставлением и взаимодополнением многих источников, их мысленной и реальной «достройкой», заполняя белые пятна, исправляя искажения и счищая напластования произвольных интерпретаций) историк одновременно проделывает двойную работу. 1) Он устанавливает, что описанное в источнике или «донесенное» источником событие — действительно факт, т. е. что оно действительно было, происходило. 2) Он реально расширяет фрагмент прошедшей действительности, который попал в наше время, как бы увеличивает его историческую площадь, более полно воссоздает сам предмет познания, а не только углубляет знание, истолкование, понимание этого предмета. Чтобы разъяснить и развить сформулированную только что мысль, продумаем один простенький, но очень характерный момент реальной реконструктивной работы историка.