Просвещение и цензура в период правления Николая I

«Журнал Министерства Народного Просвещения», начавший выходить с 1834 г. под редакцией А. В. Никитенко, успехом у публики не пользовался; большую часть тиража приходилось в обязательном порядке распространять по учреждениям ведомства. Уваров пытался поощрять частноиздательскую деятельность «в духе правительства». К частным периодическим изданиям высшая власть относилась наибольшим подозрением. С 1832 г. для издания нового журнала требовалось разрешение царя.  В 1836 г. было даже временно запрещено ходатайствовать об этом. Уваров сумел получить 26 декабря 1837 г. разрешение для М. П. Погодина издавать «Москвитянин»59. Всегда настороженно относившийся к подобного рода инициативам император на докладе министра написал: «Согласен, но со строгим должным надзором». «Москвитянин» был последним литературным журналом, разрешенным в Москве в царствование Николая I.

Министр рекламировал журнал в верхах, поднес его первый номер царю, о чем не замедлил сообщить редактору в официальном письме. «При сем случае прибавил я, — писал он Погодину, — желательно, чтобы это новое периодическое издание... могло некоторым образом служить образцом для русской журналистики, к сожалению столь мало соответствующей доселе собственной цели и общей пользе»60. Ожидания Уварова, что «Москвитянин» «даст направление» журналистике, так и не сбылись. Издатели М.П. Погодин, особенно, и С. П. Шевырев не смогли завладеть умами читающей публики. Аудитория журнала не росла, а уменьшалась. Число подписчиков с 500 упало в 1846 г. до 20061.

В 1844 г. Уваров рекомендовал разрешить профессору Т.Н. Грановскому издавать журнал «Московское обозрение», ссылаясь на одобрительный отзыв попечителя С. Г. Строганова. Грановский принадлежал к поколению профессоров, начавших научную и преподавательскую деятельность уже при Уварове. Николай I отказал с характерной для него резолюцией: «И без нового довольно».

Уверенность Уварова, что в деле контроля над печатью сугубо ограничительные меры недостаточны, подкреплялась следующим соображением. Он понимал, что мысль авторов всегда будет впереди любых инструкций цензорам, что, сколько ни будут расти предписания и распоряжения по цензуре, еще более усложняя цензурные правила, повседневная цензорская практика, особенно при работе с периодикой, всегда будет преподносить администрации все новые и новые непредусмотренные случаи. Поэтому судьба того или иного автора и его произведения гораздо более зависит от конкретного цензора, чем от писанного узаконения. Однако в официальных докладах Уваров не акцентировал внимание самодержца на возникавших проблемах. Наоборот, в отчете, приуроченном к десятилетию управления Министерством, он заверил императора, что «по цензурной части не оказалось в это время никаких особенно замечательных случаев или затруднительных явлений, что «обуздав единожды твердыми мерами врожденную строптивость периодических изданий», цензура держит журналистику под бдительным надзором; «...Уклонения периодической литературы от правильного смысла могут быть большей частью приписаны вредному влиянию тогдашних идей, извне к нам перешедших». Теперь же, уверял царя Уваров, «в кругу наших писателей возродилась мысль о народности даже в литературе», и «большая часть иноземных идей лишилась своей приманки»62.

В 1843 г. Уваров в докладной записке царю предложил «разделить в периодических изданиях ответственность между цензором и издателем», то есть, чтобы цензоры являлись одновременно ответственными издателями того журнала, который они подвергают цензуре. «... Я соображал, - писал министр, - что люди благонамеренные, которым в точности известны требования правительства и дух, в каком должна действовать журнальная литература, будут и благонамеренными издателями повременных сочинений». Такая мера, делая более тесными контакты авторов и цензоров, объективно вела бы во многих случаях к облегчению положения журналистики. Но царю Уваров преподносил ее иначе. Он убеждал его, что желает «усилить власть цензурного начальства некоторыми временными мерами…»63. Предложение министра Николай 1 отклонил. Тогда Уваров решился под свою ответственность ввести эту меру для двух периодических изданий. В 1846 г. он разрешил А. В. Никитенко быть ответственным издателем и цензором частного литературного журнала «Современник». А через год позволил А. Н. Очкину редактировать издаваемые при Академии наук «Санкт-Петербургские ведомости» и одновременно нести за них цензурную ответственность. Облеченные особым доверием издатели, сочувствуя литераторам, напрягали силы, стараясь не подвести главу ведомства народного просвещения и цензуры. «Хорошо помню, - свидетельствовал чиновник канцелярии министерства Н. Н. Терпигорев, - что А. В. Никитенко всегда выходил от министра взволнованным от его затейливых распоряжений по цензуре, Никитенко очень тяготился цензорством и часто просил министра уволить его от этой обязанности, но министр никак не соглашался»64.

Итак, с одной стороны, Уваров как глава цензурного ведомства активно участвовал в создании «умственных плотин», подчеркивая свое усердие перед монархом, но, с другой, понимая, что повседневный жесткий надзор за печатью может нанести ущерб авторитету правительства в глазах общественного мнения, старался придать цензуре больше гибкости, пользуясь той ограниченной, но вполне реальной властью, которой располагал как министр.

На рубеже 30-40-х гг. XIX в. положение Уварова в правительстве было достаточно прочным; на его юбилейном докладе император написал: «Читал с удовольствием». Но к концу 40-х влияние министра, по-видимому, ослабло: известно, что, примерно, к 1848 г. регулярного доклада у императора он не имел уже значительное время.

Таким образом, руководя Министерством народного просвещения, С, С. Уваров стремился низвести до минимума значение в России частного образования и, идя навстречу сословным представлениям дворянства, максимально вовлечь его в государственные учебные заведения. Это делалось в полном соответствии с настроениями императора и правительственной традицией.

Но в отличие от слишком многих представителей высшей бюрократии, Уваров четко осознавал, что рост образованности вширь и вглубь существенно меняет общественную атмосферу, что университеты, гимназии, пансионы формируют новое    поколение  граждан,    формируют    подданных    с    новыми потребностями и проблемами, которые правительство должно как-то учитывать и вносить в свою политику соответствующие коррективы.

Уваров понимал, что чисто запретительные меры контроля над печатью, в конечном счете, малоэффективны, так как способны создать почву для конфликтов между правительством и учено-литературной средой. В меру своей министерской самостоятельности он предпринял шаги в том направлении, чтобы цензура подходила к печати и «пишущему классу» более дифференцирование.

ГЛАВА III

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КОМИТЕТА МЕНШИКОВА

Произошедшие в Европе события в конце 1840-х гг. негативно сказались на внутренней политике Николая I, что привело к ужесточению цензурного режима. Были запрещены целые разделы знаний для преподавания, установлен строгий контроль за лекциями профессоров, предпринимались попытки насильственного руководства общим направлением преподавания в духе «видов правительства» и казенно-патриотической доктрины. Император Николай I хотел подчинить всю культурную работу, академию, университеты «строгой, на армейский манер, дисциплине». В цензуре изменения шли в двух направлениях: усиление цензурного режима сопровождалось совершенствованием цензурного аппарата за счет профессионализации цензоров. В научной исторической литературе период 1848–1855 гг. называют «эпохой цензурного террора», по словам историка и публициста М.К. Лемке, это «едва ли ни самый мрачный и тяжелый период всей истории русской журналистики. Помимо обыкновенной, официальной и весьма строгой цензуры, в это время и над печатным словом тяготела еще другая цензура – негласная и неофициальная, находившаяся в руках учреждений, обличенных самыми широкими полномочиями и не стесненных в своих действиях никакими рамками закона»65.

Сразу же после начала европейских революционных событий по распоряжению Николая I стали готовиться контрмеры против их влияния на Россию. 27 февраля 1848 г. Министерство народного просвещения получило «собственноручно написанное» императором распоряжение: «Необходимо составить комитет, чтобы рассмотреть, правильно ли действует цензура, и издаваемые журналы соблюдают ли данные каждому программы. Комитету донести мне с доказательствами, где найдет какие упущения цензуры и ее начальства, т.е. Министерства народного просвещения, и которые журналы и в чем вышли из своей программы»66. Как видим, Николай I четко определил основные направления работы нового управленческого звена, предполагая передать ему часть выполняемых им самим функций цензора цензоров; особое внимание он обратил на развивающуюся, несмотря на все ограничения, журналистику. Далее в документе императора назывался состав комитета: председатель генерал-адъютант А.С. Меншиков, члены комитета действительный тайный советник Д.П. Бутурлин, статс-секретарь барон М.А. Корф, генерал-адъютант граф А.Г. Строганов, генерал-лейтенант Л.В. Дубельт, статс-секретарь П.И. Дегай. Распоряжение заканчивалось приказом: «Занятия Комитета начать немедля».

В течение марта император Николай I и Комитет предприняли ряд организационных мер. Комитет потребовал от Министерства народного просвещения, во-первых, представить списки всех русских повременных изданий с их программами; списки издателей и сотрудников. Во-вторых, предостеречь цензоров о том, что «за всякое дурное направление статей журналов, хотя бы оно выражалось в косвенных намеках, цензора, сии статьи пропустившие, подвергнутся строгой ответственности». Комитет начал сразу же борьбу с анонимностью произведений печати и потребовал, чтобы все журнальные статьи, кроме рекламных («за исключением объявлений о подрядах, зрелищах и т.п.»), имели подпись автора, «напечатанную под самими статьями». Комитет усвоил военный тон Николая I, предлагая, чтобы «это правило было со следующего дня приведено в исполнение». Даже император посчитал это излишним, разрешив публикацию статей в периодике без подписей, но так, чтобы редактор знал автора и по первому требованию правительства давал сведения о нем. Однако многие ведомства остались при своем мнении, борясь с анонимностью в журналистике.

25 марта 1848 г. вышло новое высочайшее  повеление: «Объявить редакторам, что за дурное направление их журналов, даже в косвенных намеках, они подвергнутся личной строгой ответственности. Независимо от ответственности цензуры»67. Председатель комитета князь Меншиков вызвал к себе всех редакторов периодики и проинформировал их о новом повелении. Кроме того, он огласил записку, подготовленную в связи с этим и замечательную тем, что ею Комитет одним распоряжением хотел сделать всю печать союзницей правительства, считая, что долг редакторов не только отклонять все статьи предосудительного направления, но и содействовать своими журналами правительству «в охранении публики от заражения идеями, вредными нравственности и общественному порядку».

Наконец, император Николай I пригласил Комитет к себе и выступил перед ним, заявив, что ему невозможно самому читать все, выходящее в печати. Министерство народного просвещения под управлением графа С.С. Уварова не справляется с цензурными проблемами, поэтому и создан Комитет, члены которого «будут глазами» императора, «пока это дело иначе устроится». В связи с этим определялись задачи и положение Комитета:

1. Основная его цель – «высший, в нравственном и политическом  отношении, надзор за духом и  направлением» периодики на всех  языках.

2. «Комитет рассматривает единственно  то, что уже вышло в печать, и о всех наблюдениях и замечаниях  своих доводит до сведения императора»

3. «Как неофициальное и негласное  учреждение, комитет не имеет  сам по себе никакой власти, и все его заключения вступают  в силу лишь через их высочайшее  утверждение»68.

Поражает лицемерие последнего положения в заявлении Николая I: имея непосредственную связь с императором, состоя из лиц, отобранных именно им, Комитет обладал основными властными полномочиями в области цензуры, а граф С.С. Уваров как главный цензор был фактически от них отстранен. Организационный Комитет вскоре уступил место «бутурлинскому», названному по дню образования его Комитетом 2 апреля 1848 г. 16 апреля его председатель Д.П. Бутурлин, директор Императорской публичной библиотеки, член Государственного совета, конфиденциально и только министерствам и главным управлениям сообщил об учреждении Комитета и его задачах. Для будущего культуры страны важное значение имело новое правило, введенное Комитетом, «чтобы для доставления Комитету большей возможности следить за ходом нашего книгопечатания, все министры и главноуправляющие доставляли ежемесячно в Императорскую публичную библиотеку именно ведомости о выпущенных книгах, периодических изданиях, брошюрах, отдельных листах и пр.».

Что касается графа С.С. Уварова, то его опыт цензора был использован в другом направлении. 3 апреля он получил Высочайшее повеление «приступить к соответственному обстоятельствам времени пересмотру цензурного устава, дополненных к нему толкований», приняв в руководство некоторые тогда же последовавшие распоряжения императора, в их числе повеление – «усилить способы цензуры и улучшить содержание цензоров, но с тем вместе поставить непременным правилом, чтобы цензоры не имели никаких других служебных обязанностей, дабы не отвлекаться от цензурных занятий и отнюдь не участвовали в редакции периодических изданий»69.

Уже 5 мая 1848 г. граф С.С. Уваров доложил Николаю I «о главных основаниях будущего устройства цензуры». Эти основания базировались на централизации и профессионализации цензурного дела. Он предлагал «учредить в составе Министерства народного просвещения особый департамент цензуры и сосредоточить в нем внутреннюю и иностранную цензуры сего министерства»70. Подробно был расписан штат цензурного аппарата. Должности цензоров относились к VI классу российского чиновничества. Подробно раскрывались «преимущества чиновников цензурного управления», подчеркивалась необходимость «приискания образованных чиновников», знающих несколько языков и «современное движение литературы», и др.

Имея обстоятельное представление о состоянии дел в Комитете цензуры иностранной, граф С.С. Уваров много внимания в своем проекте уделял иностранной цензуре. «Наиболее изменений потребовали, – замечал он, – постановления на счет цензуры иностранных книг, впрочем эти изменения касаются главнейшим образом порядка делопроизводства, которое потребовало почти коренного преобразования». Министр народного просвещения объяснял это тем, что со времени принятия цензурного устава число изданий, ввозимых в Россию ежегодно, увеличилось «почти вдевятеро» (с 90 до 825 тысяч томов). Принимая во внимание, что предполагаемые преобразования в цензурном аппарате увеличат расходы на него, Уваров представил смету: ежегодно этот аппарат стоил казне 40566 рублей 48 коп. серебром, преобразованный аппарат станет дороже на 26936 рублей 52 коп. серебром, что составит 67503 рублей серебром71.