Просвещение и цензура в период правления Николая I

Председатель Комитета 2 апреля видел в новом переиздании «Повести о приключениях милорда Георга» свидетельство о ее популярности у народа, но и доказательство того, что «низшие наши классы чувствуют уже вообще необходимость в чтении, которой так желательно бы удовлетворить пищею более для них полезною». «Некоторые благонамеренные частные лица в последнее время издали ряд назидательных сочинений, приспособленных к нраву и кругу понятий простолюдинов». «Но и простолюдин может иногда пожелать чтения более легкого, веселого, даже шутливого, которым не только завлекалась бы его любознательность, но доставлялось и некоторое рассеяние; в таком роде у нас нет ничего, кроме упомянутых вздорных книжек и сказок, большею частью весьма старинных. Здесь, по мнению Комитета, открывается обширное поле нашим литераторам, во всяком случае, гораздо полезнейшее, нежели перевод ничтожных французских романов или переделывание вздорных оракулов или гадательных книг и т.п.»87. Комитет 2 апреля предложил министру народного просвещения князю Шихматову-Ширинскому представить соображения: «каким бы образом умножить у нас издание и распространение в простом народе чтения книг, писанных языком, близким к его понятиям и быту, и под оболочкою романтического или сказочного интереса, постоянно направляемых к утверждению наших простолюдинов в добрых нравах и в любви к православию, государю и порядку». Николай I начертал на докладе 16 марта: «Согласен»88.

Эта докладная записка Комитета 2 апреля показывает, что высшая цензурная инстанция постоянно и основательно анализировала все стороны литературного процесса, уделяя внимания больше на ту из них, которая обращена к массовой аудитории. Эта сторона ее деятельности менее изучена. Высшие цензоры пытались выработать стратегию в отношении этой литературы, понимая ее важность и ее слабости. И здесь вместо запретов, господствовавших в отношении к литературному процессу, предполагалось изменить репертуар чтения народа за счет создания соответствующих интересам правительства произведений, впрочем, это же было и в интересах читателей.

Через месяц князь П.А. Ширинский-Шихматов подготовил обстоятельный доклад, посвященный проблеме литературы «для простого народа». Во-первых, министр считал, что переиздание «Повести о приключениях милорда Георга» не является свидетельством ее популярности в народе. Она – предмет чтения «нашей дворни в столицах, губернских и уездных городах, а отчасти в помещичьих селениях, куда доставляется посредством ярмарок и развозки странствующими промышленниками». Кроме того, ее читают некоторые городские обыватели. Как цензор князь П.А. Ширинский-Шихматов не видел в такой литературе опасности, так как «эти книжки по большей части весьма старинные».

Во-вторых, министр народного просвещения высказывает свою точку зрения на народную литературу.

«Чтобы быть истинно народными, – замечает он, – книги требуют от сочинителя своего особенного дарования, неиссякаемого остроумия, всегда прикрываемого простотою и добродушием, совершенного знания обычаев низшего класса и, наконец, близкого знакомства с их общежитием, по большей части, весьма удачно выраженными в пословицах и поговорках. Словом, книги в духе народном еще ожидают своего Крылова. Кроме того, писатель народных книг должен быть проникнут живою верою православной церкви, носить в груди своей безусловную преданность престолу и сродниться с государственным и общественным бытом. Только тогда, передавая собственное убеждение читателям своим, он может незаметно согревать и развивать в сердцах их врожденное всякому русскому чувства уважение в вере, любви к государю и покорности законам отечественным»89.

Как видим, министр народного просвещения отчетливо понимал характер народной литературы, особенности творчества писателя и, конечно, социальный заказ власти. Из всего изданного для народа князь П.А. Ширинский-Шихматов выделил «Русскую книгу для грамотных людей» (издание Министерства народного просвещения) и «Сельские чтения» (издание Министерства государственных имуществ). Он предлагал «поощрять чтение книг не гражданской, а церковной печати», поскольку, по его мнению, первые, как правило, представляют собой бесполезное чтение, а вторые укрепляют простолюдина верою, способствуют «перенесению всякого рода лишений». Книги духовного содержания следует издавать «в значительном количестве экземпляров и продавать повсюду по самой умеренной цене». Он ставил в пример деятельность Комитета по изданию духовно-нравственных книг для простолюдинов, существовавшего в Москве под председательством митрополита Филарета. Такого рода комитет следовало организовать и в Петербурге, но с более широкой издательской программой. Князь П.А. Ширинский-Шихматов видел еще одно преимущество церковной литературы: в народе до сих пор существует обычай начинать обучение грамоте «буквами церковной печати и чтением Часослова и Псалтиря». Это облегчает проникновение духовной литературы в самую широкую аудиторию.

Интересна реакция Николая I на доклад П.А. Ширинского-Шихматова, утвердившего его в тот же день, но скорректировавшего устремления министра: «Не упускать из виду и издания для простого народа книг гражданской печати занимательного, но безвредного содержания, предназначая такое чтение преимущественно для грамотных дворовых людей». Император выразил предпочтение «отдельным рассказам из отечественной истории» полному и последовательному «изложению этого предмета в книге для народа»90. Одновременно 15 апреля князь Ширинский-Шихматов представил Николаю I второй доклад, можно сказать, идеологический – «о средствах для ограждения России от преобладающего в чужих краях духа времени, враждебного монархическим началам, и от заразы коммунистических мнений, стремящихся к ниспровержению оснований гражданского общества». И в этом докладе речь шла о народной литературе. Цензоры не должны были пропускать в книгах «ничего неблагоприятного, но даже и не осторожного относительно православной церкви и ее установлений, правительства, постановлений властей и законов, а также ничего соблазнительного и неблагопристойного»; «изъявления сожалений о крепостном состоянии», «описания злоупотреблений помещиков, об изменениях во взаимоотношениях их с крепостными», «ничего, что могло бы ослабить во мнении простолюдинов уважение к святости брака и повиновении родительской власти»91. И этот доклад был высочайше утвержден.

Вступив в должность министра народного просвещения, князь П.А. Ширинский-Шихматов сразу же указал на контроль за разнообразной информацией, помещенной в газетах, число которых увеличивалось. Уже 15 апреля 1850 г. он давал установку аппарату цензуры: «Бдительный надзор за духом и направлением выходящих в свет книг, в особенности же повременных изданий, составляет в настоящее время одну из важнейших обязанностей вверенного мне Министерства. Из этого следует, что все издаваемые у нас газеты и журналы надлежит внимательно прочитывать тотчас по появлении их в печати, делать нужные по содержанию их замечания и доводить до моего сведения немедленно о всяком отступлении от цензурных правил, дабы я мог тогда же употреблять нужные меры строгости и предупреждать подобные упущения на будущее время»92.

Однако ни Министерство народного просвещения, ни Главное управление цензуры не имело возможности охватить постоянным наблюдением всю периодику. Поэтому князь П.А. Ширинский-Шихматов использовал состоящих при нем четырех чиновников особых поручений для просмотра журналов, подлежащих цензуре, но он считал, что для этой цели нужны профессионалы. Николай I одобрил идею министра народного просвещения. В цензурном аппарате появилось новое звено – чиновники особых поручений. Первыми стали – граф Е.Е. Комаровский, В.И. Кузнецов, Н.В. Родзянко, А.М. Гедеонов.

На заседании Комитета 2 апреля рассматривалась статья Гутцейта из местных ведомостей «Об ископаемых Курской губернии». События развивались следующим образом. 27 июня 1850 г. министр внутренних дел граф Л.А. Перовский сообщал князю П.А. Ширинскому-Шихматову, министру народного просвещения, о том, что «Курские ведомости» (№ 16 и 17) поместили статью Гутцейта «Об ископаемых Курской губернии». Цензоры, не вдаваясь в научный смысл статьи, обратили внимание на то, что она носит популярный характер и появилась в газете, т.е. предназначена широкой аудитории, а между тем «в ней миросоздание и образование нашей планеты и самое появление на свет человека изображаются и объясняются по понятиям геологов, вовсе несогласным с космогониею Моисея в его книге Бытия»93. В связи с этим встал вопрос, как усилить цензуру газетной периодики, неофициальная часть которой просматривалась «одним губернским начальником». Цензурные комитеты, как указывалось выше, были организованы в незначительном числе городов, тогда как ведомости выходили в каждом губернском центре. Комитет 2 апреля обратил внимание на то, что цензура не должна была разрешать публикацию такого рода статьи в массовом издании – газете. Случай с этой публикацией позволил Комитету усмотреть брешь в цензурном контроле за социальной информацией, обращающейся в обществе. Он предлагал организовать новый порядок ее цензуры: неофициальная часть губернских ведомостей проходила общую цензуру в тех городах, где были цензурные комитеты, в остальных ее контролировали утвержденные министром народного просвещения профессора или «училищные чиновники», подчиненные Главному Управлению цензуры. В апреле 1851 г. Комитет министров учел это предложение. Однако, несмотря на рост цензурного аппарата и усиление контроля с его стороны за прессой нивелировать весь поток социальной информации он не мог. Пристальное внимание Комитет 2 апреля 1848 г. стал уделять научной информации, которая все чаще появлялась в печати и которая довольно часто не соответствовала основному направлению, проводимому Комитетом. 18 января 1852 г. князь П.А. Ширинский-Шихматов отправил попечителю Московского учебного округа длинное и гневное послание по поводу напечатания в «Московских ведомостях» (№ 4) статьи «О первом появлении растений и животных на Земле». Фактически это был отрывок из лекции московского профессора К.Ф. Рулье. Министр возмущался, что в газете, имевшей тысячи читателей – «людей всякого состояния», была помещена статья, выражающая взгляды о создании мира, несоответствующие Священному Писанию. Последовало распоряжение «приостановить печатание всех вообще публичных лекций, особенно профессора Рулье»94. Когда редактор газеты М.Н. Катков попытался объяснить, что «Московские ведомости» – издание университета и потому он не мог отказать в помещении статьи «вполне благонамеренного» профессора, П.А. Ширинский-Шихматов снова обвинил газету в «поколебании одного из важнейших догматов, исповедуемых нашей церковью о сотворении мира». «Верно и непреложно, – твердо заявил министр, – только то, что сказано о том в книге Бытия». И это было кредо Комитета 2 апреля.

Деятельность Комитета 2 апреля 1848 г. закончилась вместе с эпохой Николая I в 1855 г. Она по всем отзывам историков оставила черный след в российской культуре. И на самом деле бдительность и подозрительность этого цензурного учреждения не имела границ. 17 февраля 1851 г., например, Главное управление цензуры обсуждало вопрос о цензуровании нотных знаков, под которыми якобы могут быть сокрыты «злонамеренные сочинения, написанные по известному ключу», или в музыкальном произведении могут быть «к церковным мотивам приспособлены слова простонародной песни и наоборот». Попечителю Московского учебного округа было предоставлено право в сомнительных случаях использовать специалистов по музыке для цензуры, особенно иностранной продукции.

В 1852 г. по инициативе попечителя Московского учебного округа В.И. Назимова Главное управление цензуры обсуждало проблему о кличках лошадей. Осторожный цензор высказал сомнение в связи с тем, что многие лошади, участвующие в московских скачках, названы именами святых (Магдалина, Маргарита, Аглая, Самсон и т.д.). Не компрометируются ли этим святые? Управление посчитало, что «желательно было бы, чтобы названия лошадей заимствовали только от предметов, не могущих обращать на себя внимание цензурной строгости», но у скаковых породистых лошадей имеются родословные, так что существующую практику изменить не возможно.

Однако все-таки не стоит преувеличивать значение субъективного фактора в развитии культуры, а также роли и этого учреждения цензуры. В эпоху Николая I, начавшейся трагедией дворянской интеллигенции и закончившейся национальной трагедией – поражением в войне, сложилось независимое, самодостаточное мощное самодержавное государство с развитым аппаратом управления, профессиональной бюрократией, впервые охватившей контролем почти все пространство огромной страны. В этот период начался процесс политической дифференциации общественных сил, литературный процесс обрел самостоятельность и превратился в значительную силу и т.д. Тогда же произошло становление цензурного ведомства как централизованного управленческого аппарата, деятельность которого заключалась не только в борьбе с крамолой и, как говорят, прогрессивными тенденциями в обществе, но и в охране интересов государства, обеспечении позитивных итогов его функционирования. В.О. Ключевский подчеркивал: «Исторические факты ценятся главным образом по своим последствиям».

Несомненно, что цензорские высшие инстанции своевременно обратили внимание на развитие периодики, рост газет, обращенных к более массовой аудитории, чем журналы тех лет. Для историка интерес представляет и оборотная сторона рассматриваемых общественных процессов. Исследователи отмечают в русской литературе особую емкость, многозначность слова, большую глубину подтекста, контекста, широкую палитру эвфемизмов, намеков, аллюзий, аллегорий и т.п., и т.д. Такая литература не могла не породить и особенного читателя, думающего и додумывающего, активного, как бы сказали библиотекари. Такая литература могла родиться только в России, которую до поры до времени трудно было представить без цензуры. Цензура была органична для России, для российского общества.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

С самого начала XIX в. русское самодержавное правительство, заботясь о развитии системы народного образования, преследовало троякую цель: во-первых, максимально снизить в России значение частного образования, во-вторых, как можно полнее вовлечь дворянство в казенные учебные заведения и, в-третьих, за счет притока образованных людей обновить чиновничество, поднять качество государственной службы. При этом, желая видеть образованного человека чиновником и обретать в качестве такового, по возможности, дворянина по происхождению, придворно-правительственная среда совершенно не воспринимала его как частное лицо, публично выступающее, в частности, в печати по вопросам, волнующим общественное мнение. Последняя роль не без основания рассматривалась ею как посягательство на собственное политически-ведущее значение. Цензура закрывала печать для проявлений самодеятельной общественной мысли, отсекала проявления общественного мнения.

В начале 1830-х гг. среди литературной общественности определенно проявлялось желание сотрудничать с высшей властью. Произошла известная переоценка политических стереотипов, сложившихся под влиянием философии Просвещения. Из среды так называемого «пушкинского круга» писателей или «литературной аристократии», как их называл оппонент-современник, было высказано предложение правительству качественно дополнить методы административного давления, установить с достойными представителями «класса письменного» доверительные» отношения.

Одним из главных достижений николаевской политики была система разделения всех чиновников по срокам производства на разряды в зависимости от уровня образования. Подготовленная при определяющем влиянии М. М. Сперанского и введенная в 1834 г. вместо закона 1809 г. об экзаменах на чин, она создавала твердую тенденцию к постепенному накоплению лиц, не только служебно-опытных, но и развитых интеллектуально, на крупных должностях в правительственном аппарате. Но отношение в высших сферах к такой системе если и было единодушным, то непродолжительное время.

Среди лиц, возглавлявших ведомство народного просвещения и цензуры в николаевскую эпоху, центральное место, вне сомнения, принадлежит С. С. Уварову. С полным основанием его можно считать выдающимся государственным деятелем. Видный представитель русской политической и интеллектуальной элиты александровского времени, он стал министром, обладая концепцией просвещения, в основе которой лежало утверждение исключительной ценности самобытных основ исторически сложившейся России и русской культуры. Возглавляя Петербургскую Академию наук и управляя системой народного образования, он стремился направить познавательную волю учащейся молодежи к постижению материального и духовного облика своего Отечества, глубине и основательности которого должно было содействовать восприятие и использование всех лучших достижений европейской науки.