Российская империя в 1726–1801 гг.

     Подыматься надо было по дороге, которую летом назвали бы овечьей тропой — по таким тропам гоняют овец на пастбище, по ним не ходят и не совершают переходов от селения к селению. Состояние армии было ужасным, патронов уже не хватало, солдаты были фактически разуты и голодны. В это время Суворов получил известие, что французы спускаются в Муттенскую долину, и отдал соответствующее приказание, чтобы арьергард удерживал их возможно долее, пока армия будет подыматься на Паникс. Бой в Муттенской долине продолжался практически три дня Русские отбросили французов, хотя те имели двух трехкратное превосходство. Артиллерия была оставлена при подъеме и заклепана, чтобы пушками не мог воспользоваться враг, а дальше арьергард втянулся на этот чудовищный подъем, потому что тропы уже не было, все оказалось под снегом. Никогда не бывавшие в высокогорье люди шли на высоту более 3 тысяч метров фактически наугад. Переход этот занял приблизительно 4 дня. Шли, опираясь на ружья, поддерживая друг друга. Тот, кто падал, оставался в горах навсегда. Практически вся армия была пешей, и только Суворов сидел на казацкой лошади, причем все время порывался идти пешком, но два казака, идущие рядом, не пускали его. Время от времени Суворов впадал в беспамятство (70 лет, высокогорье, кислородная недостаточность, холод и страшный ветер делали свое дело).

     Так они взобрались на вершину Паникса, а дальше началось самое страшное — спуск, осложненный условиями зимы. Троп не было. Попытка спуститься по скалам заканчивалась смертью. И вот они шли наугад, определяя место, где можно спуститься, пока несколько офицеров не увидели что-то похожее на склон. Что было внизу, неизвестно, но решение было принято, и по этому склону русская армия покатилась вниз. Тот, кто срывался, откатывался в сторону и погибал, остальные же продолжали этот головоломный спуск. Таким образом, спаслась основная часть армии.

     Французы не преследовали их. Пленных, которые достались во время боя в Муттенской долине, Суворов вывел с собой.

     В деревушке на другой стороне хребта Суворов сделал смотр своей армии. Из 20 тысяч человек, вышедших в поход, налицо было 15 тысяч человек. Учитывая Сен-Готард и трехдневное сражение в Муттенской долине плюс потери при переходе через Паникс, можно считать, что потери поразительно малы. Суворов написал письмо главнокомандующему австрийской армией герцогу Карлу, где были снова чрезвычайно резкие. Говоря о том, как австрийцы бросили русских под Цюрихом, он писал: «Вы ответите перед Богом за пролитую под Цюрихом кровь». Австрийцы поняли, что дело идет к разрыву, тем более что Павел приказал Суворову вести армию в Россию. Тут же завязалась дипломатическая переписка, но Суворов ответил еще только раз письмом, в котором были слова: «Такого старого солдата, как я, можно обмануть один раз».

     Конечно, это было одно из самых фантастических событий в истории человечества — если иметь в виду военную историю. Вспоминал ли Суворов, ведя свои войска через Паникс, как в 10-летнем возрасте в доме своего отца в Москве, у Никитских ворот он зачитывался рассказами о Ганнибале и его переходе через Альпы? Но то, что он произнес слова, делая смотр своим войскам: «Орлы российские облетели орлов римских», — это известно.

     Армия возвращалась в Россию в го время, когда Павел перестраивал дипломатическую ситуацию. С одной стороны, Павел щедро наградил Суворова чином генералиссимуса русских войск. Было приказано воздавать ему почести, которые воздавались только царствующим особам. Его наградили титулом князя Италийского. Все это было ему уже не нужно, потому что он прекрасно понимал, что едет в Петербург умирать Его тешила, конечно, только мысль о том, что он еще раз послужил отечеству.

     По непонятным причинам Павел при торжественном въезде Суворова в Петербург отменил все мероприятия, которые были назначены, и фактически наложил на него опалу, запретив появляться при дворе. Одни считают, что это было сделано потому, что Павлу донесли о попытке склонить Суворова к участию в заговоре. По мнению других, его оговорил, Пален (хотя об этом нет никаких сведений), чтобы еще больше возбудить ненависть в армии к императору. Третьи считают, что это просто результат полной неуравновешенности самого императора, который в это время действительно был крайне перевозбужден.

     Ночью карета с Суворовым въехала в Петербург. Он остановился в доме графа Хвостова, своего дальнего родственника, где и прожил оставшиеся ему недели. Состояние его все время ухудшалось. У него началась гангрена, и в начале мая 1800 года он скончался

     Незадолго до смерти Суворова его посетил Державин, с которым у него были хорошие отношения. Существует рассказ о том, что Суворов спросил Державина, какую эпитафию он напишет ему на могиле. На что Державин спокойно ответил: «По-моему, много слов не нужно. Достаточно написать просто: «Здесь лежит Суворов». Если вы побываете в Александро-Невской Лавре, то увидите могилу Суворова и эту надпись.

     На церемонии прощания с фельдмаршалом не было назначено гвардии, и по пути следования процессии стояли только армейские части.

     Что касается средиземноморской экспедиции, то Ушаков, уже в союзе с турецким флотом, вышиб французов с Ионических островов. Один из фантастических эпизодов этой экспедиции — взятие русской морской пехотой первоклассной крепости Корфу. Небольшое количество русских моряков, которые стали пехотинцами, штурмовали крепость и взяли ее, произведя невероятное впечатление на всех, кто знал толк в военном деле Суворов, получив в Италии известие о взятии крепости Корфу, написал знаменитую записку Ушакову, в которой были слова: «Как жаль, что я не был при Корфу хотя бы мичманом». Как вы помните, Суворов имел чин мичмана русского флота.

     Вспоминая Суворова, у нас принято говорить о его полководческом гении и о различных его причудах. В Суворове было очень много всего намешано. Он знал шесть языков, на всех говорил и писал. С турками он говорил по-турецки, с итальянцами — по-итальянски, с поляками — по-польски, про немцев и французов, и говорить нечего.

     Как-то один художник писал портрет Суворова, и фельдмаршал ему сказал: «Ваша кисть изобразит только внешние черты лица моего. Но внутренний человек в них скрыт. Я пролил реки крови и прихожу в ужас от этого. Но я никого не сделал несчастным. При приливах и отливах счастья уповал на Бога и был непобедим». Эти слова Суворова — самое лучшее, что можно сказать об этом поразительном человеке.

15. Внешняя  политика Павла I и военные  реформы

     Новатором  выступил Павел и во внешней политике. Он (ради интересов России и практических соображений) отказался от политики монархической солидарности в отношении Франции. В одном из писем Павел писал: "Безразлично, кто будет царствовать во Франции, лишь бы правление было монархическим", а в инструкции тайному советнику Колычеву, направленному для переговоров с Наполеоном в Париж, советовал "расположить Бонапарта и склонить его к принятию королевского титула, даже с престолонаследием семейства. Такое решение с его стороны я почитаю единственным средством даровать Франции прочное правление и изменить революционные начала, вооружившие против нее всю Европу".

     18 декабря  1800 г. он отправил Наполеону  первое прямое послание: "Я  не говорю и не хочу спорить ни о правах, ни о принципах различных образов правления, принятых каждой страной... Я готов выслушать и говорить с Вами..." Павел первым из монархов в Европе сумел разобраться в сути происшедших перемен во Франции после 18 брюмера, разгадал истинные намерения Наполеона и в связи с этим решил кардинальным образом перестроить внешнеполитический курс. То, что первый консул на первых порах продолжал использовать революционную фразеологию, Павла не смущало. Вместо прежней политики полного отрицания революционных перемен в Европе он взял курс на приспособление к ним. Впоследствии эта политика активно применялась Александром I. 

     Военные  мероприятия Павла I представляют  собою безотчетную реакцию на  екатерининские преобразования, ненавистные  потемкинские порядки. Но эти преобразования и эти порядки были естественным и блестящим этапом развития русской национальной военной доктрины.

     Отвергать их — значило отказаться от этой доктрины вообще. Получавшуюся же пустоту надо было как-нибудь заполнить: пренебрегая своими собственными славными традициями, приходилось заимствовать чужие — лучшие.

     А таковыми могли быть лишь доктрины армии, считавшейся фронтовиками всех стран наилучше организованной — армии прусской; армии наемно-вербовочной, воспитанной шпицрутенами и капральской палкой в безусловном, подавляющем всякую индивидуальность автоматизме и линейных боевых порядках. Принцесса Саксен-Кобургская, побывав в Гатчине, так отзывалась об этой пруссакомании: Великий князь, который, впрочем, очень умен и может быть приятным в обхождении, когда пожелает, отличается непонятными странностями; между прочим, дурачеством устраивать все на старо-прусский лад. В его владениях тотчас встречаются шлагбаумы, окрашенные в черный, белый и красный цвета, как это имеет место в Пруссии; при шлагбаумах находятся часовые, которые опрашивают проезжающих, подобно прусским. Всего хуже то, что эти солдаты-русские переодеты в пруссаков; эти прекрасные на вид русские, наряженные в мундиры времен короля Фридриха-Вильгельма I, изуродованы этой допотопной формой. Русский должен оставаться русским. Он сам это сознает и каждый находит, что он в своей одежде, в коротком кафтане, с волосами, остриженными в кружок, несравненно красивее, чем с косою и в мундире, в котором он в стесненном и несчастном виде представлен в Гатчине. Офицеры имеют вид, точно они срисованы из старинного альбома.

     Вот суждение о гатчинских войсках другого современника — Пишчевича:

     Тактика прусская и покрой их военной одежды составляли душу сего воинства; служба вся полагалась в просаленной голове, сколь можно коротенькой трости, непомерно великой шляпе, натянутых сапогах выше колена и перчатках, закрывавших локти. Въезжая в Гатчину, казалось, въезжаешь в прусское владение. При разводе Его Высочество наблюдал точно тот же порядок, какой наблюдался в Потсдаме во времена Фридриха II. Здесь можно было заметить повторение некоторых анекдотов сего прусского короля с некоторыми прибавлениями, которые сему государю никогда бы в мысль не вошли, например: Фридрих II во время Семилетней войны одному из полков в наказание оказанной им робости велел отнять тесьму с их шляп. Подражатель гатчинский одному из своих батальонов за неточное выполнение его воли велел сорвать петлицы с их рукавов и провесь в пример другим через кухню в их жилища…

     Голштинская трагедия довершала остальное. Плацпарадная муштра, был давно уже основой обучения гатчинских войск. Теперь с восшествием на престол Цесаревича Павла Петровича, гатчинские порядки делались законом для всей русской армии.

     Началось с внешности. Немедленно же введены давно уже сданные в цейхгауз букли, косы, пудра, парики. Вся армия одета в неудобные, прусского покроя гатчинские мундиры, обряды неудобь носимые, широкополые камзолы, узкие лосины и узкие же, калечившие ногу, штиблеты с гамашами выше колен на пуговичках. Цвет мундиров изменялся по полкам, как то было в прусской армии и как-то уже пытался ввести Петр III. Цвета эти сплошь да рядом бывали самыми неожиданными (изабелловый, абрикосовый, селадоновый и т. п.). Вновь введены жестокие прусские наказания за плохой строй — фухтели — и стали широко применяться шпицрутены. Ежедневно производились вахтпарады, разводы с церемонией на Потсдамский, усовершенствованный к тому же в Гатчине, образец.

     В 1797 году страна заново разделена на 12 территориальных инспекций (1-я Санкт-Петербургская, 2-я Московская, 3-я Лифляндская, 4-я Смоленская, 5-я Литовская, 6-я Финляндская, 7-я Украинская, 8-я Днестровская, 9-я Таврическая, 10-я Кавказская, 11-я Оренбургская, 12-я Сибирская). Во главе каждой инспекции стоял генеральный инспектор, отнюдь не являвшийся командующим войсками, подобно командующему дивизией екатерининских времен. В его ведение входило лишь наблюдение за правильностью строевой и боевой подготовки войск, рациональностью их пополнения и т. д. Управление войсками централизовалось в руках военной коллегии, сильно к этому времени разросшейся.

     В том же 1797 году издан строевой устав, упразднявший, между прочим, двухшереножный развернутый строй (введенный Румянцевым и особенно проповедовавшийся Потемкиным) и вновь вводивший 3-х шереножный. Этот 3-х шереножный строй Чернышевского устава 1763 года сделался основным боевым порядком русской пехоты до 1856 года (когда, наконец, заменен 2-х шереножным стрелковым). Тогда же введены в обиход армии ежедневные (при отдаче пароля) Высочайшие приказы, сильно сократившие переписку.

     31-го октября 1798 года все полки, как при Петре III, переименованы по шефам на прусский образец. Только теперь реформа проведена глубже: не только полки, но и части их, батальоны, эскадроны и роты названы именами шефов, где таковые были, или командиров. Шефы полков обязаны были следить за порядком и обучением своей части и отвечали за упущения. За кратковременное царствование Павла I полки переменили шефов, а следовательно, и свои имена, в среднем по три раза, иные и больше. Так, например. Томский пехотный полк именуется: в 1798 году — мушкетерским генерал-майора графа Ивелича 1-го, а через месяц генерал-майора Павлуцкого, 1799 — генерал-майора Лаврова, 1800 генерал-майора Тизенгаузена и затем — генерал-майора князя Вяземского, 1801 генерал-майора Стеллиха. За 30 месяцев полк этот, таким образом, переменил 6 раз шефа и свое название. Еще более показательна картина в Муромском полку. 31-го октября 1798 года он наименован мушкетерским генерал-майора Масалова, 16-го ноября того же года генерал-майора Шиллинга 2-го, 17-го ноября, на следующий день, генерал-майора Титова 2-го, 18-го ноября, еще через день, генерала-от-инфантерии де Ласси, 27-го ноября, через 9 дней, — генерал-майора Маркова. Менее чем за месяц полк переменил шефа и название 5 раз. В 1799 году 24-го октября полк этот назван мушкетерским генерал-майора Алексеева, 26-го октября, через 2 дня, — генерал-майора Повало-Швейковского 2-го, 1800 год генерал-майора Петровского, удержавшегося шефом до кончины Императора Павла. Гвардия подверглась общей участи в 1800 году (шефами гвардейских полков были Государь и Великие Князья). Получалась какая-то вакханалия имен, запомнить все было немыслимо.