Военное дело викингов

     У общего положения о том, что скандинавы уничтожали монашество, множество местных преломлений. Например, древний монастырь Мач Венлок в Шропшире после норманнского завоевания пришлось основать заново, а его исчезновение связывается с датским набегом, вероятно, имевшим место в 874 г., когда они орудовали в этой области. Убедительность этого объяснения подрывает хартия от 971 г., к счастью, сохранившаяся в списке того же времени, которая доказывает, что община Мач Венлока тогда все еще существовала. Удивительно, но в результате оказывается, что набеги конца десятого и начала одиннадцатого века, похоже, очень мало повлияли на английские монастыри. По словам одного современного историка английского монашества: «Датские нападения и вторжения (периода Этельреда), хотя и были такими повсеместными, удивительно мало сказались на материальном благополучии монастырей. Поначалу больше всего страдали обители Девоншира; еще в 997 г. был сожжен Тависток, но скоро оправился; однако Экстер и Бедфорд тихо прекратили свое существование между 1000 г. и норманнским завоеванием. В 1011 г. Эльфмер, аббат Сент-Августина был взят данами в плен вместе с архиепископом Эльфхи, Годвином, епископом Рочестера, и Леофрюн, аббатисой монастыря св. Милдред, а в 1016 г. среди павших в битве при Эшингдоне в Эссексе оказался Вульзиг, аббат Рэмси. Однако повсеместного опустошения и разграбления монастырей не было».⁴⁸

     Имеются сообщения о разрушении данами еще  несколько обителей, в том числе  женского и мужского монастырей в  Уорвике, но у нас нет оснований  верить, что они когда-либо существовали где-то еще, помимо воображения Джона Роуза, поведавшего об их уничтожении, поэтому этими сведениями лучше пренебречь. Незначительность воздействия, оказанного этими поздними набегами на английские обители, наводит на мысль о том, что молчание хрониста об уничтожении монастырей и церковнослужителей в девятом веке, в большей степени, связано не с его неосведомленностью, а с неспособностью викингов оправдать свою дурную славу на деле.

     В качестве свидетельства о разрушениях, вызванных викингами, используются и известные сетования короля Альфреда по поводу состояния образования в его время. Есть веские основания полагать, что оно находилось не в таком бедственном положении, как утверждал Альфред, и, в любом случае, сам он викингов не обвинял. Напротив, он расценивает их нападения как Божью кару, на которую англичане осуждены за свою леность. «Помните, какие временные наказания пали на нас», писал он, «когда мы не любили мудрости сами, и не позволяли этого другим людям; мы владели лишь именем христиан, но очень немногие владели их добродетелями». ⁴⁹Он сокрушается о том, что «до того, как все было разграблено и сожжено, церкви по всей Англии стояли, полные сокровищ и книг, а также было в них множество служителей Бога. И они извлекли очень мало пользы из этих книг, ибо не могли ничего в них понять, потому что те не были написаны на их родном языке».⁵⁰ Рост употребления местного языка подтверждает замечание Альфреда о том, что в его век знание латыни стало редкостью, но викингов он за это не упрекает. Действительно, свидетелями этого процесса являются хартии, написанные задолго до того, как викинги стали серьезной угрозой на юге Англии, и Фрэнк Стентон подчеркнул, что «упадок латинского образования отчетливо виден уже в торжественной хартии, удостоверяющей дар, пожалованный королем Мерсии Сеолвульфом I архиепископу Вульфреду в день его хиротонии в 822 году».⁵¹

     У привычки во всем винить викингов глубокие корни. Средневековые историки, как  и их современные собратья, были склонны видеть в набегах викингов причину гибели монастырских строений и дисциплины; и многие упоминания об учиненных ими разрушениях, оставленные в двенадцатом и тринадцатом веках, опираются на традиционное, особенно в церковной среде, представление о том, что викинги были бичом христианского мира, а не на память о реальных событиях. Однако на континенте исчезновение монастырей на территории будущей Нормандии, вероятнее всего, было прямым следствием деятельности викингов, хотя даже и там не следует считать, что уход со сцены некоего монастыря означает его физическое разрушение. Взирая на викингов, в основном, как на агрессоров, идет ли речь о таких источниках как Англосаксонская хроника, или о современных исследованиях этого периода, мы рискуем прийти к печальному результату - забыть о том, что викинги пришли в мир, который и без того был, раздираем враждой. И правда, некоторые ученые заходят так далеко, что заявляют - несмотря на упоминания источников о войнах и битвах, что до прихода викингов Западная Европа была относительно мирной. Крайней выразительницей этого взгляда является Франсуаз Анри. «Около сотни лет, предшествовавших вторжению викингов в Ирландию... по-видимому, были периодом относительного мира. Анналы говорят о «войнах», но это были лишь набеги за скотом или стычки между отдельными военачальниками, не причинявшие большого ущерба и беспокойства никому, кроме тех, кто был непосредственно ими затронут. Похоже, что наложенный Церковью запрет на пиратские экспедиции, бывшие основным занятием языческих королей, глубоко повлиял на жизнь страны».⁵²

     Когда же появились викинги, они принесли с собой «стремительный и ужасный разгром». ⁵³Это весьма субъективная трактовка анналов, которую трудно чем-либо подкрепить. Если между собственной жестокостью христианского Запада и всем тем, что принесли с собой викинги, существует какое-то отличие, то только в том, кто именно оказывался «непосредственно затронутым». Как правило, если и не всегда, англичане, франки и ирландцы в ходе своих войн относились к Церкви со своеобразным уважением; викинги смотрели на храмы как на основной источник своего обогащения. Войны между христианами летописи описывают с точки зрения королей и других военачальников, принимавших в них участие, а об убийстве людей и уничтожении собственность речь идет редко. Время от времени в них проглядывают откровенные намеки на неприглядность истинного положения вещей, как, например, в записи Англосаксонской хроники за 1006 г.: «несмотря на все это датская here разгуливала, где хотела, а английский fyrd причинял людям страны всевозможный вред, так что им не было пользы ни от собственной here, ни от чужеземной». ⁵⁴Летописец употребил здесь слово here и для английских, и для датских воинств, хотя обычно оно предназначалось лишь для врага. С точки зрения неприятностей викинги принесли с собой мало нового, и кое-кто даже был готов приветствовать их как союзников. Племянник Альфреда перебежал к датчанам, которые приняли его как своего короля, да и членам франкской королевской семьи случалось менять сторону. Если в 878 г. даже некоторые западные саксы были готовы сдаться датчанам, то, должно быть, для жителей Восточной Англии и других областей, пострадавших от мерсийской гегемонии, они выглядели еще более привлекательными. Если не считать служителей церкви, в глазах большинства людей викинги были не более чем осложнением, причем для некоторых - желательным.

     1.3 Экспансия викингов

     Нет ничего удивительного в том, что, раз начавшись, нападения повторялись  снова и снова. У военачальников, скорее всего, не возникало трудностей при вербовке участников экспедиций на Запад. Если чему и стоит удивляться, так это тому, что походы в Англию так долго откладывались. Чтобы быть удовлетворительным, всякое объяснение набегов викингов должно ответить на вопрос, почему норвежские рейды начались в последние годы восьмого века, в не в другое время, и почему даны последовали примеру норвежцев с таким отставанием.(рис. 1)

     Можно возразить, что эти возможности  были открыты лишь благодаря случайности, и как только это произошло, активность возросла. Это звучало бы убедительнее, если бы до конца восьмого века скандинавы были полностью отрезаны от Запада. Однако имело место множество контактов, и хотя они, вероятно, не были прямыми, до Дании и Норвегии, скорее всего, доходили вести о богатствах Англии.⁵⁵ После своих первых нападений на Нортумбрию норвежцы не пошли разграблять монастыри, расположенные южнее. Они могли это сделать, ведь у них были корабли, и к тому времени они уже должны были знать о такой возможности. Что бы мы ни думали об их познаниях в первой половине восьмого века, то после набегов на Линдисфарн и Портленд мы едва ли вправе предполагать, что они не ведали о заманчивых перспективах, которые сулила Англия.⁵⁶ Тот факт, что эти норвежцы не слишком досадили Англии, должен означать, что их больше интересовал поиск земель для колонизации. Возможно, что норвежские рейды и колонизация начались именно тогда, когда дефицит земельных ресурсов на их родине стал по-настоящему острым. Резкое увеличение количества могил в начале эпохи викингов вполне может указывать на стремительный рост населения в этот период, что и побудило некоторых людей эмигрировать. Может быть, еще важнее то, что только в это время скандинавы разработали корабли, на которых можно было без напрасного риска решиться на путешествие к Шотландским островам. Как только стало известно о возможностях, предоставляемых новыми землями, это, конечно, послужило мощным стимулом для усовершенствования кораблей в свете опыта, приобретенного первыми путешественниками. Таким образом, неожиданное появление норвежцев в Западной Европе стало возможным отчасти благодаря эволюции этих судов и необходимым по причине потребности в земле.⁵⁷

     Почему  же тогда датские набеги и колонизация  начались настолько позже, чем норвежские? Немногие из традиционных интерпретаций  деятельности викингов в состоянии  удовлетворительным образом объяснить и норвежские и датские рейды. Так, например, существует предположение, что путь викингам открыли франки, положив конец морскому могуществу фризов, но это объяснение неубедительно в том, что касается датчан, а к норвежцам вообще не имеет отношения. В любом случае, нет никаких подтверждений тому, что фризы когда-либо обладали таким влиянием на море, какое здесь подразумевается. Если оно вообще существовало, то франки, скорее всего, содействовали ему, а Карл Великий предпринимал меры для улучшения оборонительных сооружений вдоль побережья Фрисландии. Захват Фрисландии франками в восьмом веке это не лучшее объяснение датских рейдов в девятом. Аналогичная хронологическая сложность придает зыбкость и другому объяснению - что набеги викингов были ответом на завоевание франками Саксонии. ⁵⁸Соседство франков и данов должно было, скорее, препятствовать набегам, чем способствовать, и, возможно, какую-то роль в отсрочивании датских атак могли сыграть франкская дипломатия и миссии. И правда, высказывается мнение о том, что поддержка, которую оказывали франки сильным королям, спасла Запад от преждевременного начала набегов, и что только со смертью Хорика в 854 г. рейды по-настоящему набрали силу. О политической ситуации внутри Дании в этот период известно слишком немного, чтобы питать к этим объяснениям излишнее доверие. Фрэнк Стентон пошел еще дальше и заявил, что «при королях, подобных Хорику, создание Денло в Англии было бы невозможным».⁵⁹ Это означает, что Хорику приписывается большая власть, чем та, которой могли реально располагать он и другие правители того времени. После 854 г. характер набегов не претерпел заметных изменений, а, кроме того, нет ни малейших доказательств того, что Хорик успешно препятствовал морским набегам своих земляков. На самом же деле, один из крупнейших рейдов на памяти составителя Англосаксонской хроники произошел в 851 году. Невозможно представить себе, чтобы какому-то из правителей того времени, будь то Хорик или Карл Великий, удалось остановить таких искателей приключений, какими были викинги.⁶⁰ Безусловно, внутренняя политика Дании сказывалась на выборе участников набегов, но это влияние было лишь вторичным, и от нее не зависело, быть или не быть рейдам и поселениям. Существует и другой подход, состоящий в анализе ситуации в Западной Европе и предлагающий, вместе со Стинструпом, вывод о том, что данов как магнит притягивали внутренние неурядицы. Разумеется, они ими пользовались, и даже может быть, что они были приглашены участвовать в западноевропейских распрях, но это тоже не более чем второстепенный фактор. Внутренние противоречия раздирали франкское, английское и ирландское общества задолго до начала набегов викингов, и в основе предположения о том, что эти атаки были развязаны с падением власти Людовика Благочестивого в начале 830-х гг., кроется серьезное недопонимание характера франкского общества в предшествующий период и пренебрежение тем неудобным фактом, что первые норвежские рейды имели место за двадцать лет до смерти Карла Великого.

     Однако  нет оснований полагать, что датская  и норвежская активность была обусловлена разными причинами. Обе группы исходно были заинтересованы в поиске земель. Датская экспансия вполне могла начаться позже норвежской по той простой причине, что в Дании нехватка земельных ресурсов достигла своей остроты позднее, чем в Норвегии.⁶¹ Хотя Норвегия обладает большими земельными ресурсами, они трудны для обработки, и датский ландшафт мог обеспечивать нужды растущего населения дольше, чем норвежский. Тот факт, что датские и норвежские рейды начались в разное время, труднообъясним лишь до тех пор, пока мы допускаем, что нападавших интересовала только добыча, но если их задачей был поиск новых земель для созданий поселений, то уже несложно понять, почему норвежская активность проявилась раньше. И даны и норвежцы были в состоянии искать новые земли за морем, так как располагали судами, на которые могли положиться. К тому же, эти корабли давали им огромные преимущества в конфликтах, а сочетанию противостояния и колонизации удивляться не следует. Однако завоевание не было задачей военных действий и рейдов. Цель состояла в накоплении капитала для нужд колонизации, и приобретать землю викинги могли даже путем покупки. На это указывает и поразительное отсутствие в Скандинавии западноевропейских сокровищ, и запись Англосаксонской хроники за 896 год. И еще одно подтверждение - в Англии их поселения сосредоточены не на лучших землях, а на территориях, которые, видимо, в то время не были заняты местным населением. На эпоху викингов пришлось начало средневекового процесса внутренней колонизации. С возникновением в девятом веке колоний, дефицит земли в Дании уменьшился, хотя норвежцы, земельные ресурсы у которых были более обширными, но менее проходимыми, чем у данов, продолжали эмигрировать в Исландию не только из Норвегии, но также из своих первых колоний на Британских островах.⁶²

     Представляется, что деятельность шведов в России и норвежцев на Западе началась в  одно и то же время. Киевская летопись с ее искусственной хронологией  не пригодна для определения дат  этого первого этапа шведской активности в России, но одну несомненную пограничную дату дают Анналы Сен-Бертена, сообщающие, что еще до 839 г. группа шведов, называвшихся Rhos, достигла Византии. Внезапное появление ряда куфических кладов в различных частях России в 800-825 гг. говорит не только о том, что уже тогда в Россию поступало мусульманское серебро, но еще и о том, что для нее это время, возможно, было очень неспокойным. Похоже, что нарушители спокойствия прибыли с севера, где, примерно в то же самое время закапывались клады с таким же содержимым.⁶³(рис. 2)

     Сущность  шведской активности в России в девятом  веке вызывает яростные споры, хотя фактических  данных немного. Анналы Сен-Бертена  утверждают, что король Rhos'ов назывался Chacanus, каган, а в начале десятого века Ибн Рустах говорит, что каган был у русов, причем термин этот применяется также к правителю хазар, живших в низовьях Дона и Волги. К концу девятого века скандинавские воины, конечно, уже установили контроль над Киевом, и нельзя исключить того, что еще раньше аналогичные группы искателей приключений под предводительством военачальников, вполне достойных титула кагана, по крайней мере, с точки зрения византийцев или мусульман, добились более или менее прочной локальной власти на севере России. Эти завоеватели с севера, видимо, взимали дань местных жителей и использовали ее для торговли с Византией, Хазарией и Булгарией. О таких взаимоотношениях упоминает Ибн Хурдадби в отрывке, который, будучи полон неясностей, возможно, означает, что некие Rus'ы, которых Ибн Хурдадби считал разновидностью славян, торговали прямо на Волге, а также с Византией и Хазарией.

     Каким бы ни была трактовка этой скандинавской  активности, одно ясно: не может быть, чтобы шведы когда-либо играли в  России важную роль в качестве поселенцев. Их влияние на топонимы ограничивается речными маршрутами, и нет никаких археологических свидетельств, способных оправдать предположение о наличии там обширных по территории колоний с плотным населением. В финских захоронениях к юго-востоку от Ладожского озера, из которых раскопано около четырехсот, разумеется, имелось немало предметов, в особенности, украшений, вероятно, попавших туда из Швеции, но это не должно вызывать удивления, если в десятом веке в этой области действовали скандинавы, добывая меха посредством насилия или обмена.⁶⁴ Для того чтобы видимое сходство между этими захоронениями и могилами в Районе озера Меларен можно было признать доказательством существования здесь скандинавской колонии, понадобится гораздо более пристальное изучение местных погребальных обрядов. Южнее, в Гнездово под Смоленском находится большое кладбище, о котором заявляют, что оно принадлежало шведской колонии, но лишь немногие его могилы можно отчетливо отождествить с захоронениями скандинавов.⁶⁵ Сведения, предоставляемые этим кладбищем, производят практически то же самое впечатление, что и литературные источники, касающиеся Киева; а именно, что в конце девятого и начале десятого века над этими сообществами господствовали скандинавские воины, но этот правящий класс, который никогда не был слишком многочисленным, скоро подвергся славянизации, хотя по-прежнему назывался Rus. Первые киевские князья носили, бесспорно, скандинавские имена, такие как Олег (Helgi) и Игорь (Ingvar), но в 942 г. представитель правящей династии впервые был наречен славянским именем Святослав.⁶⁶