Женское образование в России в XVIII-XIX веке

Подводя итоги, скажем, что общие тенденции, характерные для сферы народного  просвещения, проявлялись и в  руководстве женскими учебными заведениями: расширение сферы управленческих функций, стремление к повышению качества учебно-воспитательного процесса; усиление внимания к организации воспитательной работы в школах в русле официальных идеологических ориентиров; сохранение некоторых элементов демократизации управления системой народного образования, достигнутых под влиянием революционных событий 1905 г., расширение "охранительной деятельности, направленной на обеспечение политической благонадежности системы народного образования.

Наряду  с этими общими чертами в руководстве женскими учебными заведениями отчетливо проявлялись две противоречивые тенденции. С одной стороны, нежелание вовлекать женщину посредством образования в сферу общественной жизни, с другой – возложение на женские общеобразовательные школы дополнительной функции профессионально-педагогического образования. На этом примере мы еще раз видим вечное противоречие между требованиями общественного прогресса и консервативным компонентом общественного сознания.

1.3 Женское профессиональное образование  в России

в XVIII-XIX веке

Феномен женского институтского образования  представляет особый интерес в контексте изучения роли женщины в дворянской сословной культуре России конца XVIII – первой половины XIX в. Социокультурная природа этого феномена не подлежит однозначному истолкованию ввиду исторически обусловленной сопряженности образования и культуры. Институтское образование женщин – не только один из элементов культуры русского дворянства, но и своеобразная ее «квинтэссенция». Получение этого образования каждым следующим поколением благородных россиянок означало репродуцирование дворянской культуры, а также свойственных ей сословных и гендерных норм, стереотипов и идеалов.

Весьма  характерно, что женское институтское образование исторически стало  одним из атрибутов культуры дворянского  сословия, а в контексте социально-политического  катаклизма 1917 г. – своего рода культурным символом всего "старого мира". В культурологическом смысле показательно размещение "штаба революции" в здании самого первого и самого популярного женского института и сохранение за ним прежнего названия при полной смене культурных ассоциаций.

Официальное начало женскому институтскому образованию  было положено учреждением в Санкт-Петербурге именным указом Екатерины II от 5 мая 1764 г. «Воспитательного Общества благородных девиц», в обиходе именовавшегося Смольным институтом. Как ни странно, отечественная историография рубежа XIX-XX вв. поразительно единодушна в своем критическом отношении к этому образовательному учреждению. К числу его недостатков относили, например: «обращение главного внимания на внешний лоск светского образования», «ложность» и «эфемерность» самой идеи воспитания «идеально-совершенных людей» при том, что широта замысла входила в противоречие с ограниченностью практических возможностей для его реализации, оторванность от семьи, «приобретение светскости и развязности в обращении» в ущерб «учебному делу», пребывание воспитанниц в «неведении всех общественных условий жизни». Однако авторы всех этих справедливых замечаний не ставят вопрос о том, почему тем не менее Смольный и другие женские институты прижились на российской почве и просуществовали вплоть до революции 1917 г. Ответ же напрашивается один: начиная со второй половины XVIII в., они выполняли самостоятельные культурные функции в русском дворянском обществе.

Рационалистические  и гуманистические принципы, положенные в основу системы женского российского  образования, были заимствованы из педагогических воззрений Локка, Руссо, Гельвеция. Сам Смольный институт, будучи включенным в контекст отечественной культурной действительности, должен был сочетать в себе педагогические новации Запада с ментальной традицией России. При  этом не следует забывать о своеобразной биполярности русской дворянской культуры, в которой, начиная с петровского  времени, «переплавлялись» два начала – корневое и иноземное. Для уяснения культурной специфики женских институтов важно рассматривать их не только как собственно учебные заведения, реализующие определенные идейные установки и организованные соответствующим образом, но и как своеобразные «пристанища» дворянских девушек, влиявшие на их психологию, мировоззрение и даже последующий образ жизни. В связи с этим исследователи выделяют институток как особый «тип русской женщины» или «новый тип русской светской женщины», маркируя ее как образованную и вместе с тем плохо ориентирующуюся в реалиях повседневной жизни. Сочетая свои светские достоинства с бытовой непрактичностью, институтка, «войдя в пословицу, породив множество анекдотов и отразившись в художественной литературе, заняла вполне определенное место в русской культуре конца XVIII – начала XX вв.»

Принято считать, что замысел создания "Воспитательного  Общества благородных девиц" принадлежал  Ивану Ивановичу Бецкому (1704-1795), человеку, имевшему европейское образование и прожившему значительную часть жизни за границей. Усвоив многое из того, что в XVIII в. составляло интеллектуальное наследие Запада, будучи лично знакомым с французскими энциклопедиями и находясь под известным влиянием их идей, он опирался в своих теоретических построениях на «педагогические воззрения западноевропейского рационализма».

Согласно  составленному Бецким и утвержденному  Екатериной II 12 марта 1764 г. "Генеральному учреждению о воспитании обоего пола юношества", женское институтское образование в России основывалось на том, что дворянские девушки в возрасте в среднем от 6 до 18 лет должны были постоянно находиться в специальном закрытом учебном заведении. Преследуемую при этом цель можно сформулировать как смену парадигмы воспитания, провозглашенную известной формулой И.И. Бецкого о необходимости создания «новой породы или новых отцов и матерей». Своеобразным залогом успешного функционирования новой воспитательной модели должно было стать ограничение не только повседневных, но и эпизодических контактов молодых дворянок с их родителями, которым изначально отказывалось в достойной подражания добродетельности. Тем самым исконные воспитательные функции семьи сводились к минимуму, а интеллектуальное и нравственное развитие юных дворянок совершалось в отрыве от нее, но зато в духе известных добродетелей "века Просвещения".

Проект  женского институтского образования, как и многие другие из числа санкционированных  Екатериной II, был рассчитан в первую очередь на общественный резонанс и одобрение европейских «экспертов». Надо сказать, что этой цели русская императрица – «поклонница Франции и последовательница философов» – достигла и, принимая похвалу от Вольтера, Гримма, Дидро, несомненно, больше заботилась о собственной репутации «просвещенной» государыни, нежели о противоречии новой концепции сохранявшимся в дворянской среде традициям воспитания женщины. В действительности именно это противоречие стало причиной первоначальной непопулярности институтского образования в России. Несмотря на многократные оповещения, дворяне, особенно провинциальные, не спешили отдавать своих дочек в институты. Подчас только невозможность по тем или иным причинам дать дочери домашнее образование заставляла их делать это.

Институтские  уставы обязывали родителей не забирать своих чад до окончания установленного срока обучения (в Смольном этот срок был сокращен с двенадцати до девяти лет лишь в самом конце  XVIII в. в связи с переходом женских образовательных учреждений в ведение императрицы Марии Федоровны). Свидания же были строго регламентированы, происходили в стенах института в присутствии начальницы или одной из классных дам. П.П. Семенов-Тян-Шанский в своих мемуарах описал обстановку свиданий с родственниками воспитанниц Екатерининского института, как иначе называли основанное 25 мая 1798 г. в Санкт-Петербурге «Училище Ордена Святыя Екатерины»: «Два раза в неделю ездили на свидания с сестрою Наташей в Екатерининский институт. Но какое это было свидание? Девочки института были отделены от своих родителей и родных широкой, массивной, хотя невысокой решеткою, за которою для родных были поставлены в каждом промежутке между массивными колоннами амфитеатром четыре скамейки. Счастливы были те, которые попадали в первый ряд: тс могли по крайней мере разговаривать с девицами, воспитывавшимися в Екатерининском институте, а с остальных рядов можно было в течение полутора часов родителям и дочерям, братьям и сестрам только смотреть друг на друга». Однако и эта возможность навещать воспитывавшихся в институтах дочерей реализовывалась далеко не всеми, особенно если иметь в виду дворян, живших в провинции и стесненных в средствах.

В отношении  девочек-сирот, для которых разлука  с родителями уже стала фактом биографии, ситуация не была столь безрадостной. В мемуарах и художественной литературе нередки упоминания, что именно их, лишенных естественного родительского  попечения, отправляли в институты, где им отдавалось безусловное предпочтение. При этом среди требований, предъявлявшихся ко всем без исключения «абитуриенткам», были такие, как древнее дворянское происхождение, имущественная несостоятельность родителей, возраст не старше 6-7 лет для Смольного и 10-12 для Екатерининского института, «совершенное» здоровье в сочетании с прививкой против оспы, наконец, начальные познания в области вероучения, чтения, письма, арифметики и иностранных языков. В отдельных случаях допускались отступления от возрастного ценза при соблюдении прочих требований. Девочек постарше зачисляли сразу в соответствующие их возрасту классы, правда, «своекоштными пансионерками», т.е. находящимися на собственном, а не на казенном содержании.

Обычно  «смолянки» составляли «четыре возраста», каждому из которых соответствовал определенный цвет выдававшейся им форменной  одежды: первому (с 6 до 9 лет) – «кофейный», или коричневый, второму (с 9 до 12) –  голубой, третьему (с 12 до 15) – «сероватый», четвертому (с 15 до 18) – белый. По "Уставу воспитания благородных девиц" дворянки первой возрастной группы (6-9 лет) начинали изучение основных дисциплин, к которым относились: «исполнение закона Божия и катехизис», «все части воспитания и благонравия», «российский и иностранный языки», «арифметика», «рисование», «танцование», «музыка вокальная и инструментальная», «шитье и вязание всякаго рода». Для следующей возрастной группы (9-12 лет) этот перечень пополнялся географией, историей и «некоторой частью экономии, или домостроительства», для третьей (12-15 лет) – «словесными науками, к коим принадлежит чтение исторических и нравоучительных книг», «частью архитектуры и геральдики», а также тем, что воспитанницы начинали «действительно вступать в экономию по очереди». Наконец, девушки, составлявшие четвертую возрастную группу (15-18 лет), должны были иметь «знание совершенное закона», владеть «всеми правилами добраго воспитания, благонравия, светскаго обхождения и учтивости», заниматься «повторением всего прежняго. в чем совершеннаго знания еще не имеют», и, кроме того, отличаться тем, что они «во все части экономии действительно вступают по очереди». Воспитанницы Екатерининского института в основном осваивали те же предметы, что и в Смольном – Закон Божий, российскую, французскую и немецкую словесность, арифметику, географию, историю, искусства и рукоделия.

Освоение  азов чтения и письма на разных языках не только являлось необходимым условием последующего обучения, но и предопределяло его приоритеты. По мнению Ю.М. Лотмана, языковая подготовка составляла единственное «исключение» из «поверхностного» в целом обучения дворянских девушек в Смольном институте. В то же время знание языков и литературы являлось для дворянки основой гуманитарной образованности, предопределявшей в дальнейшем способность к устному и письменному общению как важнейшим проявлениям ее «социальности». Участвуя в процессе коммуникации, она реализовывала важную роль в трансляции социального опыта, включавшего воспитание детей, воспроизводство культурно-бытовых традиций и др.

При этом необходимо отметить свойственное институткам  более качественное, чем у сверстниц, воспитанных дома, знание русского языка. Примерно до 20-х гг. XIX в. дворянки, получавшие домашнее образование по-французски, заметно отличались по своим познаниям в области отечественной словесности от институток, образовательная программа которых включала обязательное изучение родного языка. Сохранившиеся в частных дворянских архивах письма воспитанниц и бывших выпускниц институтов написаны в целом с точки зрения современной русской орфографии и пунктуации более грамотно, нежели письма женщин, не имевших институтского образования.

Во многом культурную природу женского институтского  образования характеризует соотношение  в нем религиозного и светского  начал. В современной отечественной  историографической литературе распространены утверждения, согласно которым возникшие  в конце XVIII в. в России «институты благородных девиц», включая Смольный, представляли собой «светские школы для женщин". С этими утверждениями трудно согласиться, равно как и нельзя оставить без внимания тот факт, что незнание основных молитв и десяти заповедей становилось препятствием к поступлению, например, в Екатерининский институт.

В Смольном в соответствии с «Уставом воспитания благородных девиц» усилия педагогов  были направлены на наставление учениц «в основаниях благоразумия, добронравия, благопристойности, благородной, а  не принужденной учтивости и всех добродетелей». Эти «изящные качества»  девушки должны были сочетать «с пристойною и благородною скромностию в  поведении, в осанках приятных, в  разговорах вежливых и разумных и  в ласковых поступках».

Тем не менее  согласно тексту того же устава, «первое  попечение надлежит иметь о вере», а значит, формально во главу угла ставилось религиозное воспитание, целью которого было «заблаговременно посеять и вкоренить в сердцах  благоговение, то есть безмолвное почитание  християнскаго благочестия» посредством  регулярного посещения церкви и  слушания Евангелия. Особое внимание уделялось  исполнению воспитанницами ежедневного  молитвенного правила – утренней молитвы до начала занятий и вечерней – перед отходом ко сну. Продолжительность сна зависела от возраста девушек и составляла для первого класса девять часов, для второго – восемь, для третьего – семь с половиной, для четвертого – шесть с половиной. Тем самым юных дворянок приучали к бодрствованию как важному с христианской точки зрения элементу душеспасительной жизни.

Все воспитанницы вне зависимости от возраста должны были подниматься утром в одно и то же время, причем очень рано – в шесть часов. Благодаря такому раннему пробуждению и "вставанию" на молитву, что традиционно входило в представление о благочестии русской дворянки, девочки с детства привыкали к неизменному и "жесткому" распорядку дня.

Получение дворянскими девушками в стенах Смольного института элементов  духовного воспитания способствовало укоренению в их сердцах особой религиозной  настроенности, которую некоторые  из них многими усилиями и трудами взращивали в себе в течение всей последующей жизни. Письма бывших смолянок (например M.Л. Манзей, А.В. Кафтыревой, М.А. Волковой) в полной мере отражают их православное мироощущение и определявшийся этим их образ жизни, реалиями которого наряду со светской обыденностью были частые посещения храмов, причащения, дела милосердия и др.