Когнитивизм как общенаучное направление

1. Когнитивизм  как общенаучное направление

1.1. Общая характеристика  когнитивизма

Когнитивизм – взгляд, согласно которому человек должен изучаться  как система переработки информации, а поведение человека должно описываться  и объясняться в терминах внутренних состояний человека. Эти состояния  физически проявлены, наблюдаемы и  интерпретируются как получение, переработка, хранение, а затем и мобилизация  информации для рационального решения  разумно формулируемых задач. Поскольку  решение этих задач непосредственно  связано с использованием языка, вполне естественно, что язык оказался в центре внимания когнитивистов. А  теоретики языка, причисляющие себя к когнитивистам, стремятся применить  общий подход для описания и объяснения «языковой когниции».

В науке нередок тот  случай, когда в новой концепции  слышны отголоски когда-то звучавших  положений или проблем. Затронуло  это déjà vu и когнитивизм. Приняв термин «когниция» в качестве ключевого, направление  это обрекло себя на обвинения  в перепевах в новых терминах того, что давно известно. Ведь когниция, познание, разум, intelligentia были предметом  рассуждений с незапамятных времен. Наше столетие прошло под знаком когниции. Внешне же когнитивисты отличаются от предшественников очень широким  использованием информационно-поисковых  метафор и образов. Когниция для  когнитивистов – процедуры, связанные  с приобретением, использованием, хранением, передачей и выработкой знаний [A.Hautamäki 1988, c.11].

Затруднительно оценить  когнитивизм и потому, что этим именем одновременно называются [M.Richelle 1987, c.181]:

– программа исследований человеческого «мыслительного механизма» [J.-F.Le Ny 1989, c.9];

– стиль наблюдений над  явлениями ментальной природы человека (в этом когнитивизм близок феноменологии);

– исходная гипотеза о том, что субъект – источник, инициатор  своих действий;

– демаркация области исследования, когда когниции – восприятие, языковая деятельность, память, представления  – противопоставляются аффектам, не входящим, тем самым, в число  первичных объектов исследования.

Разрабатывая модели «внутренней  переработки» (inner processing), когнитивисты характеризуют ментальные события  в менталистских терминах [W.Bechtel 1988, c.XIII]. Поиски причин того, что вызывает в нас те или иные конкретные мысли, не исключительно когнитивистское  занятие. Есть еще как минимум  два других подхода: бихевиоризм  и нейропсихология. Бихевиоризм  стремился характеризовать поведение  в терминах навыков, стимулов и реакций. Нейропсихология же видит объяснение на уровне нейронных процессов [W.Bechtel 1988, c.3-4]. В отличие от этих подходов, когнитивисты стремятся формулировать  свои гипотезы в терминах самих ментальных процессов, не сводимых

-18-

ни к стимулам и реакциям, ни к взаимодействию клеток. Это  – попытка функционально идентифицировать ментальные состояния, в терминах их взаимодействия между собой, в абстракции от материальной реализации в мозгу.

Например, в «когнитивной теории личности» сосредоточиваются  не на фазе собственно восприятия, а  на том, что происходит затем –  условно эту другую фазу и называют «переработкой информации». Такую  «переработку» характеризуют или  в терминах «схем», «фреймов», «скриптов» и т.п. – или (как в концепции  «параллельной распределенной обработки» – parallel distributed processing, сокращенно PDP) более  мелких, «микроуровневых» понятий –  «микропризнаков», фигурирующих в рамках взаимодействующих систем [D.E.Rumelhart et al. 1986, c.7]. Когнитивность теории –  в стремлении учесть степень близости конкретного исследуемого феномена к сознанию [H.Thomae 1988, c.16]. Отсюда и  общая когнитивистская установка  на проявления когниции во внешнем  поведении [Lycan 1990, c.1].

Что же нового приносит когнитивизм? Что дают новые метафоры и образы процедур, выполняемых ментальностью  человека? Какому содержанию соответствует  эта «компьютерная стилистика»  теории? Ответить на этот вопрос помогает следующая аналогия с алгеброй. Алгебра  как искусство решения конкретных квадратных уравнений идейно существовала до создания нынешнего формального  аппарата. Но рождение ее связывают  с возникновением системы, позволяющей  генерировать методы решения крупных  типов задач. Когнитивизм делает заявку на метод серийного, если угодно «промышленного», решения задач  о человеческой мысли, а заодно порождает  целую серию новых проблем.

1.2. «Когнитивная  наука»

«Когнитивная наука» –  исследование разума (intelligence) и разумных систем, при котором разумное поведение  рассматривается как что-то вроде  вычисления [Simon, Kaplan 1989, c.1]. От предшествующих подходов к когниции ее отличает степень  проникновения идей и техник «вычисления». Последний термин берется не в  чисто арифметическом смысле, а как  аналог операций, осуществляемых компьютером [Z.W.Pylyshyn 1989, c.51].

Ясно, что такая дисциплина должна быть комплексной. Например, ее можно представить как «федерацию»  наук, не связанных строгими уставными  отношениями. В эту «федерацию»  входят: искусственный интеллект (или  «прикладная философия»), языкознание, психология и неврология [M.A.Arbib 1985, c.28] (другой вариант административного  деления: физиология, психолингвистика и математика [G.Kegel 1986, c.28]). Искусственный  интеллект нацелен на имитацию человеческого  интеллекта с помощью компьютера в решении задач вообще. «Когнитивная лингвистика» – филиал когнитивной  психологии, использующей арсенал переработки  языковой информации для построения моделей, имитирующих внешние проявления человеческого поведения при  решении интеллектуальных задач. Наконец, неврология, или теория мозга, должна сводить поведение человека и  животных к схемам взаимодействия элементов  нервной системы.

Общий знаменатель такой  комплексной когнитивной науки  – построение моделей познания и  интеллекта, с перспективой воплощения их на компьютере. Итак, предметом исследования являются: человеческая когниция (т.е. взаимодействие систем восприятия, репрезентирования и продуцирования информации) и ее «технологическое представление» [G.Kegel 1986, c.30].

Когнитивная психология 1960-х  гг. – и в этом ее заслуга перед  остальными когнитивистскими дисциплинами – продемонстрировала возможности  информационно-поискового подхода  к человеческой ментальности, возможности  нового научного метаязыка. Понятие  обработки информации, заимствованное из теории информации, где оно применялось  к физическим системам передачи сообщений, было приложено к человеку. Общая  идея трансформировалась в следующее  положение: организмы используют внутренние представления (репрезентации) и осуществляют «вычислительные» операции над этими  представлениями. Когниция теперь –  объект регулируемого (по правилам) манипулирования  репрезентациями, в полной аналогии с современными компьютерами.

Этот теоретический эксперимент, выявивший гибкость нового научного метаязыка 

-19-

в описании психических процессов, создал предпосылки для когнитивистского подхода к объекту и результатам  исследований в смежных дисциплинах. И, конечно же, в лингвистике, поскольку  во всем комплексе наук о человеке сталкиваются, в первую очередь, с  отношениями между языком и другими  человеческими видами деятельности и процессами. Язык даже в большей  степени, чем культура и общество, дает когнитивистам ключ к человеческому  поведению [W.Croft 1991, c.273].

1.3. «Когнитивная  революция»

Так мы подходим к феномену, получившему название «когнитивная революция». Не будем, впрочем, слишком  серьезно воспринимать термин «революция»  в данной связи: никаких разрушений и ниспровержений предыдущего уклада теоретической жизни в науках о человеке когнитивизм, к счастью, не принес. В 1950-60-е годы, богатые  политическими и социальными  потрясениями, это слово стало  избитым комплиментом, раздаваемым  направо и налево, ср.: «генеративная революция», «революция в биологии», «экономическое чудо» (в Японии и ФРГ), «революция в психиатрии» [F.A.Albersnagel 1987, c.8] и т.д. Что же происходило с когнитивизмом?

До когнитивистов стремились открыть общие логические законы, действительные для всех биологических  видов, материалов, веков и стадий знания, в отвлечении от содержания [H.Gardner, Wolf 1987, c.306]. Теперь же главные  принципы привязываются к человеческой когниции. «Революционерами» 1956-72 гг. были Дж.Брунер, Дж.Миллер, У.Найссер, Ж.Пиаже, А.Ньюэлл, Г.Саймон и др. [G.A.Miller 1979]. По степени теоретической и личностной солидарности когнитивизм вполне сопоставим с бихевиоризмом в психологии 1940-х – ранних 1950-х гг. Именно междисциплинарность названного периода предопределила аксиомы когнитивизма [H.Gardner, Wolf 1987, c.117], а именно:

1. Исследуются не просто  наблюдаемые действия (т.е. продукты), а их ментальные репрезентации,  символы, стратегии и другие  ненаблюдаемые процессы и способности  человека (которые и порождают  действия).

2. На протекании этих  процессов сказывается конкретное  содержание действий и процессов,  а не всеядный «навык» бихевиористов.

3. Культура формирует  человека: индивид всегда находится  под влиянием своей культуры.

Чего-либо революционного в  этих установках мы, конечно же, не находим, – кроме, может быть, выраженного антибихевиоризма. Собственно говоря, поводом для именования нового направления «революцией» и явилось это «анти-»: революционеры, что ни говори, должны же против чего-нибудь выступать. «Революционеры»-когнитивисты стремились вернуть мысль (mind) в науки о человеке – после «долгой холодной зимы объективизма» [J.S.Bruner 1990, c.1]. Они стремились не реформировать бихевиоризм, а вытеснить его как методологию научного исследования [J.S.Bruner 1990, c.3-4].

К середине 1950-х годов  появилась заманчивая перспектива  объяснить мыслительные процессы через  «правила преобразования мысленных  представлений», аналогичные трансформационным  правилам в первых версиях генеративной грамматики. Эти правила вырисовывались из наблюдений над усвоением языка  детьми [S.Pinker 1984, c.1]: складывалось впечатление, что дети каким-то единообразным  способом приходят к овладению своим  родным языка и что этот универсальный  «алгоритм» овладения языком состоит  во введении новых правил во внутреннюю грамматику ребенка. Обобщая эти  наблюдения, пришли к выводу о том, что эти правила очень похожи на все, что управляет и неречевыми видами деятельности, придает им продуктивность и выглядит иногда как непроизвольное, неконтролируемое поведение, отражаясь  на структуре восприятия, памяти и  даже на эмоциях [Fodor, Bever, Garrett 1974, c.6-7].

Основанная на подобных соображениях когнитивистская методика близка по духу деятельности лингвиста, когда  тот, интерпретируя текст, анализирует  причины правильности и осмысленности  предложений (на основе опроса информантов  и/или интроспективно) и прибегает  к гипотетико-дедуктивным построениям [A.I.Goldman 1987, c.539]; см. также [M.Devitt 1990, c.371]. Исследование того, как человек оперирует  символами, осмысляя и 

-20-

мир, и себя в мире, объединяет лингвистику с другими дисциплинами, интерпретативным путем изучающими человека и общество.

Наш основной тезис в этой связи таков. «Когнитивная революция» была одним из проявлений общей тенденции  к интерпретативному подходу  в различных дисциплинах. Это  стремление выявить механизмы интерпретации  человеком мира и себя в мире, особенно ярко выраженное в лингвистическом  «интерпретационизме» («интерпретирующая  семантика»), в философской и юридической  герменевтике, в литературоведческих  теориях читателя (reader criticism). Однако когнитивизм меньше по объему этого  интерпретационизма, не исчерпывает  его.

1.4. Направления  критики когнитивизма

Когнитивная наука как  проект исследования человеческой когниции актуальна и практически важна. Однако она связана с неизбежными огрублениями. Вот почему часто можно слышать следующие «типовые» замечания в ее адрес:

1. Уход от проблем «значения» к «информации», от «создания» значения – к обработке информации – дань моде, технократизму, т.е. огрубление, жертва человеческим для облегчения технической реализации модели. На деле же значение и информация – совершенно разные вещи. Ведь значение присуще даже неинформативным сообщениям. Для системы обработки информации безразлично, обрабатывается ли сонет Шекспира или матрица чисел. Важно лишь, чтобы сообщение было информативным, т.е. контрастировало на фоне альтернативного выбора знаков, укладывалось в составленный заранее код. При информативном взгляде предполагается кодекс предопределенных возможностей выбора, за пределами которых нельзя вообще говорить об обработке информации в терминах элементарных операций (входящих в предопределенный же набор отношений), производимых над фиксированными и произвольными по своей природе единицами. Информационной системе – в отличие от системы значений – внеположены такие понятия, как неопределенность, полисемия, метафора и коннотации [J.S.Bruner 1990, c.4].

2. Замысел когнитивной  науки интересен, но реализации  уводят далеко в сторону к  чему-то слишком технократичному,  менее человеческому. Вряд ли  когниция в классическом смысле  слова может быть приравнена к зеркальному отражению, которое-то и моделируется в терминах информационно-поисковой парадигмы. Более правдоподобен тот взгляд, что человеческое познание (как и язык, миф и искусство) – не зеркало, всего лишь отражающее внешнюю и/или внутреннюю сущность предметов, которые обладают своей структурой еще до акта нашего познания; его скорее можно сравнить с источником света, создающим предпосылки для человеческого восприятия. Чем лучше освещение, чем сильнее источник, тем четче мы видим предмет [E.Cassirer 1923, c.26] (ср. противоположный подход: «Идея, будто познание может «создавать» всеобщие формы, заменять первичный хаос порядком и т.п., есть идея идеалистической философии. Мир есть закономерное движение материи, и наше познание, будучи высшим продуктом природы, в состоянии только отражать эту закономерность» [В.И.Ленин 1909, с.165]). По Кассиреру, всякое познание покоится прежде всего на поиске единого принципа, объединяющего в одно целое разнородные наблюдения. Единичное не должно оставаться единичным, оно должно быть подведено под какую-то категорию, в которой представлено как элемент либо логической, либо телеологической причинно-следственной структуры [E.Cassirer 1923, c.8].