Методы исследования электорального поведения

Вместе с тем, в России существует «раскол», отошедший на второй план как фактор электорального поведения в большинстве западных стран, - разница между избирательскими предпочтениями городского и сельского населения [17]. Наличие подобного раскола было впервые зафиксировано в 1989 г. при анализе результатов выборов депутатов Съезда народных депутатов СССР, показавшем, что «продемократический» субэлекторат концентрируется севернее 55 параллели, а «прокоммунистический» - южнее. Поэтому при анализе электоральных процессов в России сложилась устойчивая традиция связывать результаты голосования с процентной долей горожан в населении региона. Именно этот показатель соотношения числа горожан и сельских жителей берет Г. Голосов в качестве центрального понятия социологического подхода. В то же время, Ю. Шевченко исключает из электоральной формулы категорию социологического «раскола», объясняя это тем обстоятельством, что специфика посткоммунистического общества избавляет избирателя от багажа социальных связей и предопределенных решений, предоставляя ему широкие возможности для индивидуального выбора [18].

Обращение в странах  посткоммунистического блока к  центральной категории социально-психологического подхода – категории «партийной идентификации» сопряжено с большими методологическими и техническими проблемами. В странах развитой демократии партийная идентификация формируется в процессе политической социализации личности. Исследования, проведенные в ряде демократий в 60-е годы, показали, что дети уже в возрасте 10-11 лет проявляют партийные предпочтения, определенные родительской приверженностью, которая оказывает продолжительное влияние в течение всей его жизни[19]. В России же единственно возможной партией, способной оказывать долгосрочное влияние на избирателя, была Коммунистическая партия. Что же касается новообразованных политических партий, то их крайняя нестабильность влечет за собой и неустойчивость их электората, что делает невозможным применение понятия «партийная идентификация» в чистом виде.

Значит ли это, что  социально-психологическая модель голосования не применима в России? Как отмечает Шевченко Ю.Д., современный российский электорат пока еще находится на той стадии, когда идентификация возможна исключительно на базе идеологии, следствием чего является электоральная неустойчивость в стране. Данный процесс осложняется и неустойчивостью позиций самих партий, многие из которых также существуют от выборов до выборов. В то же время, исследования показывают, что субэлектораты каждого из идеологических блоков довольно стабильны, тогда как электоральная неустойчивость в самих этих блоках (перетекание избирателей от одной партии к другой) чрезвычайно высока. Это означает, что для избирателя важна не сама партия, а идейно-политическая позиция, что на следующих выборах он может предпочесть другую партию, но его приверженность исходной идеологической ориентации сохранится [20].

Как отмечают Р. Роуз и  У. Мишлер, в странах посткоммунистической Европы превалирует негативная партийная  идентификация. Это означает, что  избирателям гораздо легче понять, за какую партию они никогда не будут голосовать. Исследования, проведенные в 1995 г. в Венгрии, Польше, Румынии и Словении, показывают, что 77% опрошенных имели негативную идентификацию, и только 30% опрошенных – позитивную. Данное обстоятельство объясняется тем, что за долгие годы существования единственно возможной Коммунистической партии сама идея партии была существенно дискредитирована. Исследователи выделяют 4 типа партийной идентификации, характерных для стран посткоммунистического блока, – негативный, закрытый, апатичный и открытый.

При негативном типе идентификации избиратель может сказать, за какую партию он никогда не будет голосовать, при этом он затрудняется выбрать партию, за которую бы он проголосовал. Этот тип идентификации демонстрируют 52% опрошенных. Закрытый тип подразумевает наличие и негативной, и позитивной идентификации у избирателей, и существует в поляризованном мире электоральных отношений. Закрытая идентификация характерна для 25% респондентов. Открытый тип демонстрируют избиратели, идентифицирующие себя с определенными партиями, и при этом они не могут назвать партий, за которые бы не стали голосовать. Подобный тип характерен для обществ со стабильной партийной системой. Г. Алмонд и С. Верба характеризовали 82% американцев как избирателей с открытым типом идентификации. Результаты исследования, проведенного на материале стран посткоммунистического блока, показали, что только 5% избирателей относятся к этому типу. И, наконец, апатичный тип представляют собой избиратели, не имеющие ни негативной, ни позитивной идентификации. Данный тип характерен для 18% респондентов [21].

Наиболее разумным для  объяснения факторов электорального поведения российских избирателей, казалось бы, является применение теории экономического голосования. Одна из проблем, связанная с использованием данного подхода, заключается в том, что практически повсеместно в странах Восточной Европы и в России в частности, падение коммунистического режима и приход демократии сопровождался значительным ухудшением экономического положения как отдельных граждан, так и государства в целом. Общество привыкло жить в перманентном кризисе, и оценка деятельности любых органов власти невозможна с позиций, свойственных западным избирателям. Между тем, электоральный успех зачастую сопутствовал реформаторам и сторонникам еще более глубоких преобразований. Данное обстоятельство побудило Г. Китчельта сформулировать гипотезу о том, что, в отличие от населения западных стран, граждане новых демократий голосуют, во-первых, эгоцентрично, во-вторых, перспективно. Имеется в виду, что избиратель ориентируются в своем выборе на основе оценки того, как он лично сможет улучшить собственное экономическое положение с приходом того или иного политика.

Данное положение находит  как сторонников, так и противников. Например, результаты исследования Я. Фидрмука свидетельствуют в пользу положения Китчельта. Исходя из гипотезы о том, что решение избирателей зависит от экономической ситуации в стране на момент голосования, а также от их ожиданий по поводу будущих экономических реформ, Я. Фидрмук проанализировал тенденции в голосовании избирателей в четырех Восточноевропейских странах – Чехии, Венгрии, Польши и Словакии на протяжении нескольких электоральных циклов. Исследователь поставил своей целью проследить зависимость между экономическими реформами и результатами выборов. Результаты исследования показывают, что в посткоммунистических странах наблюдается сильная зависимость между экономическим развитием и электоральным поведением. Но «электоральное поведение в странах перехода не является ретроспективным, - избиратели поддерживают те партии, которые смогут принести им выгоду в будущем» [22].

Однако подобный подход находит и немало оппонентов. В  частности, Г. Голосов задается вопросом «почему восточноевропейские избиратели, демократический опыт которых весьма невелик, оказываются способными тщательно рассчитывать последствия своего выбора, выказывая тем самым уровни политической заинтересованности и информированности, недоступные гражданам западных стран?» [23]

Кроме того, данные по некоторым  восточноевропейским странам прямо  опровергают положение о перспективном  и эгоцентричном голосовании, указывая на ретроспективный и социотропный характер голосования.

Ю. Шевченко предлагает иной подход для объяснения электоральных предпочтений избирателей поставторитарных стран. Этот подход исследователь называет институциональным. Основой такого подхода является представление, согласно которому характер властных полномочий избираемого института оказывает существенное влияние на поведение избирателей. «Неравномерное распределение властных полномочий между исполнительной и законодательной ветвями власти порождает раздельное голосование. При выборе политического института, чьи полномочия ограничены, ведущей мотивацией оказывается инструментальная, тогда как на выборах политически более сильного института доминирует идеологическая идентификация» [24].

Подобный подход находит некоторое подтверждение в России. На выборах в Государственную Думу, являющуюся слабым политическим институтом, побеждают «оппозиционные» силы, что, согласно институциональному подходу, является следствием «наказания» за неудачных курс правительственных реформ. Тогда как при выборе Президента РФ одной из мотиваций остается идеологическая идентификация, мало связанная с текущим экономическим положением избирателей. В качестве примера данного положения Ю.Шевченко рассматривает итоги голосования в Госдуму в 1993 и 1995 гг., где наибольшее число голосов избирателей получили ЛДПР и КПРФ, и президентских выборов 1996 г.

Остается невыясненным вопрос, почему в 1999 г. на выборах в  Госдуму проправительственный партийный  блок «Единство» не только не был «наказан»  за неудавшиеся экономические реформы, а выступил более чем успешно, и на выборах президента в 2000 г. также победил ставленник Ельцина В. Путин. По мнению Ю.Д. Шевченко, «важнейшим фактором, повлиявшим на обе избирательные кампании, стали антитеррористическая операция в Чечне и вызванный ею подъем «патриотических» эмоций в стране. Влияние социально-экономических и институциональных условий на электоральные процессы имеет смысл изучать лишь в том случае, если на выборы не влияют проблемы терроризма и насилия. В этом случае, структурные и институциональные факторы отступают в тень» [25]

Вместе с тем, существует и другое объяснение данной ситуации. Некоторые исследователи рассматривают голосование на парламентские выборы в России как наиболее идеологически окрашенное и многовариантное, что не исключает возможности протестного поведения (Мелешкина Е.Ю., Малютин М. и др.). Одним из факторов, влияющих на возникновение такой ситуации является именно второстепенность выборов, обусловленная особенностями разделения властей, а также спецификой правил электоральной игры. Рядом исследователей отмечается, что в России «политические традиции придают властным отношениям такую конфигурацию, когда диспозиции политических сил относительно локусов власти, равно как и ориентации на эти средоточия власти избирателей превращаются в основные критерии электорального поведения… Ориентации избирателей в свою очередь отмечены поисками “настоящей власти” - с одной стороны, отвечающей традиции подчинения самодержцу (тоска по “доброму царю”), а с другой стороны, способной продемонстрировать свою властность (“грозу”, “крутость”)» [26]. Именно этими факторами объясняется победа «Единства» на парламентских выборах 1999 г. и в целом успех идеологически безликих партий власти, а также результаты президентских выборов 2000 г.

Заключение

Политическому режиму в  России свойственен «моноцентризм (наличие доминирующего актора, достижению целей которого не способны препятствовать все другие акторы, вместе взятые)». В России реализуется угроза президенциализма, связанная с нарушением принципа разделения властей посредством контроля над парламентом с помощью «партии власти». Опыт российских парламентских выборов 1995, 1999 и 2003 гг. подтверждает данную тенденцию.

Для оценки этого явления  интересно сравнить значения эффективного числа электоральных партий и  эффективного числа парламентских партий, подсчитанных двумя разными способами: эффективное число парламентских партий по смешанной системе (в расчет включаются количество мест, полученных партиями и по партийным спискам, и в одномандатных округах) и эффективные числа электоральных и парламентских партий по пропорциональной части избирательной системы.

Использование только пропорциональной системы позволяет властным кругам концентрировать, а не распылять  ресурсы при создании искусственных  подконтрольных «оппозиционных» партий, способных «откусить электоральные куски» от неконтролируемых или слабо контролируемых политических сил, с которыми сложно или даже бессмысленно бороться путем введения высокого 7% барьера (например, КПРФ). Этим во многом объясняется создание «Справедливой России», объединившей ресурсы «Родины», Партии жизни и Партии пенсионеров.

Таким образом, введение в России пропорциональной системы  в условиях моноцентрического соревнования может рассматриваться как способ сохранения статус-кво – доминирования  «партии власти».

Результаты предыдущих опросов общественного мнения на Северном Кавказе, проведенных информационно-аналитическим агентством «Caucasus Times» в 2004–2006 гг. и обобщенных в брошюре «Северный Кавказ: взгляд изнутри», изданной в 2007 г. в Праге, позволили сделать вывод о том, что, несмотря на затухание сепаратистского движения в Чечне и вооруженного сопротивления федеральным властям на Северном Кавказе, конфликтный потенциал в северокавказском регионе остается весьма значительным.

Это находит свое выражение  в более скрытых и косвенных формах, в первую очередь проявляясь в росте религиозного экстремизма в регионе и в падении доверия к местным и федеральным властям, а также к основным институтам государственной власти в целом. Символично, что 4 июня 2008 г. президент Кабардино-Балкарии А. Каноков на встрече с активом Союза писателей возглавляемой им республики призвал местную творческую интеллигенцию активнее бороться с религиозным экстремизмом и национализмом, фактически признав актуальность данных проблем в республике.

Парламентские и президентские  выборы в 2007–2008 гг., ставшие серьезным  испытанием для всей политической системы  России, в очередной раз обнажили отчужденность широких слоев  населения от политических процессов  в стране, их отторжение от власти, и  ярко продемонстрировали критически высокую степень недоверия и скептического отношения населения как к российским властным структурам, так и к самому институту парламентских и президентских выборов в стране. Очень рельефно подобные настроения проявились на российском Северном Кавказе, аккумулировавшем в себе все наиболее острые политические и социально-экономические проблемы современной России.

Список использованных источников

1. Анохина Н.В., Мелешкина Е.Ю. Проблемы прогнозирования электорального поведения. // Полис, 2009, №5.
2. Бикметов Р.М. Избирательный процесс, власть. // Полис, 2009., № 1.
3. Выборы депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации. 2007. Электоральная статистика. – М.: «Весь мир», 2008.
4. Гельман В.Я. Второй электоральный цикла и трансформация политического режима в России// Второй электоральный цикл в России. – М.: Весь мир, 2002., С. 13.
5. Голосов Г.В. Поведение избирателей в России: теоретические перспективы и результаты выборов в государственную думу. Полис, 2008., № 4.
6. Демидов А. Секреты избирателей // Социс, 2009., № 5.
7. Дюверже М. Разница между эффективными числами партий находятся под воздействием механического и психологического эффектов. Политические партии. – М.: Академический Проект, 2010.
8. Иванов В.Н., Семигин Г.Ю. Политическая социология. - М.: Феникс, 2010.
9. Комаровский В.С. Политический выбор избирателя. - М.: Социум, 2009.
10. Кудинов О.П., Колосова С.В., Точицкая Н.Н. Комплексная технология проведения эффективной избирательной кампании в российском регионе. М.: Банковское дело, 2005.
11. Кузнецов В.А., Мелешкина Е.Ю. Электорат провинциальной России. // Полис, 2008., № 11.
12. Макаренко Б.И. Политическое прогнозирование электорального поведения. Тула, 2008.
13. Мелешкина Е.Ю. Доминирование по-русски или мировой феномен// Политическая наука: Политические партии и партийные системы в современном мире. – М.: ИНИОН, 2009.
14. Ослон А., Петренко Е. Факторы электорального поведения: от опросов к моделям // Вопросы социологии, 2006., №5.
15. Петров Н. Анализ результатов выборов 20007 г. в Государственную Думу России по округам и регионам // Парламентские выборы 2007 года в России. – М., 2008.
16. Пищулин Н.П. Политическое лидерство и электоральный процесс. // Полис, 2009.,№ 6.
17. Римский В.Л. Электоральное поведения российских граждан. // Политическая наука, 2008., №8.