Социология

Эти процессы эволюции и  дезинтеграции Спенсер в своих  «Основных началах» иллюстрирует многочисленными  примерами процессов перехода самых  разнообразных форм материи из однородного (гомогенного) состояния в неоднородное (гетерогенное).

В ходе эволюции совершается  перераспределение движения. Скажем, частицы вещества, входившие в  состав расплавленной массы планеты, находились в беспорядочном, хаотичном  движении. По мере остывания этой массы  образовывалась тонкая, но постепенно утолщавшаяся твердая кора. Движения отдельных ее частей – поднятия и опускания, растяжения и сжатия – становились все более упорядоченными, приобретали ритмичнооколебательный характер. То же самое совершалось и с жидкой, и с газообразной оболочками Земли.

Сходные процессы протекают  и в живых организмах. Усиление интеграции, разнородности и определенности влечет за собой перераспределение  связанного движения (речь идет не только о простейших механических, но и  о более сложных формах движения – как любого изменения в пространстве и времени), т. е. энергии и ресурсов, и в конечном счете и составляет то, что именуется развитием функций.

Важнейшим проявлением усиления разнородности выступает дифференциация частей единого целого и выполняемых  ими в этих рамках функций. Это  достаточно сложное, неоднозначно понимаемое в разных контекстах понятие. В онтогенезе (т. е. в процессе развития индивидуального организма) под этим понимают превращение отдельных, первоначально одинаковых, не отличающихся друг от друга клеток зародыша в объединения специализированных клеток тканей и организма, выполняющие принципиально отличные друг от друга функции. А в филогенезе (процессе исторического развития целого рода организмов) этим термином обозначают расчленение единой большой группы (рода) организмов на множество подгрупп, различающихся по своим функциям (виды), – процесс, называемый видообразованием. Спенсер ввел в социальную теорию понятие социальной дифференциации, применив его для описания универсального для всей общественной эволюции процесса возникновения специализированных институтов и разделения труда.

По мере развития общества, считал Спенсер, комплексы социальных деятельностей, выполнявшихся прежде одним социальным институтом, распределяются между другими – вновь возникшими или прежде существовавшими институтами. Дифференциация представляет собой  возрастающую специализацию различных  частей общества, создавая тем самым  внутри общества все большую гетерогенность.

Например, было время, когда  семья обладала вначале и репродуктивными, и экономическими, и образовательными, и отчасти политическими функциями. Однако по мере развития обществ комплексы  различных социальных деятельностей, выполнявшихся прежде одним социальным институтом – семьей, становятся разделенными между другими институтами. Во всяком случае, всовременных обществах специализированные институты трудовой деятельности и образования определенно развиваются вне семьи.

Теперь мы вместе со Спенсером  можем дать наиболее общее определение  того процесса, который называется эволюцией: «Эволюция есть интеграция вещества, которая сопровождается рассеянием[278] движения, втечение которой вещество переходит из состояния неопределенной, бессвязной разнородности в состояние определенной связной разнородности, а сохраненное веществом движение претерпевает аналогичное превращение».[279]

В то же время следует  отметить, что, обращаясь к социальной эволюции, Спенсер не согласен с  идеей непрерывного и единообразного линейного развития. В соответствии с такой идеей различные дикие  и цивилизованные народы должны были бы размещаться на противоположных  ступенях одной общей исторической шкалы. Он же считает, что «истина  заключается скорее в том, что  социальные типы, подобно типам индивидуальных организмов, не образуют известного ряда, но распределяются только на расходящиеся и разветвляющиеся группы».[280]

Вообще эволюционная теория развития включает в себя целый ряд  принципов, которые используются в  различных формах. Хотя полного согласия по вопросу о сущности эволюционной теории не сложилось, тем не менее можно говорить о двух основных типах эволюционной традиции в социологии. Первый тип постулирует нелинейную, но достаточно упорядоченную прогрессивную природу социальных изменений. Второй тип основан на прямых аналогиях с процессом эволюции растительного и животного мира.

Мощным толчком для  появления и бурного развития второго типа эволюционных концепций  послужила дарвиновская теория естественного  отбора. При этом основные принципы эволюционизма как социальной теории основывались на убеждении, что прошлое человечества в целом и любого отдельно взятого общества можно восстановить. Во-первых, изучая одновременно сосуществующие с индустриальными примитивные общества, а во-вторых – по тем реликтовым или рудиментарным пережиткам и обычаям, которые сохранились в развитых обществах (подобно тому, как палеонтолог по нескольким сохранившимся окаменелым костям восстанавливает облик доисторического монстра). Наиболее последовательных сторонников эволюционной традиции нередко, и видимо, небезосновательно, подвергали критике за несколько вольное обращение с историческими фактами и активное использование метода «ножниц и клея», т. е. за склонность к произвольной подборке примеров из различных эпох и обществ, вырванных из целостного социального контекста.

В наибольшей степени различные  теории социальной эволюции господствовали в социологии в конце XIX-начале ХХ веков. Среди них одной из наиболее влиятельных был социал-дарвинизм. Эта доктрина (кстати, практически ничего общего не имеющая с самим Ч. Дарвином и Г. Спенсером) принимала различные формы, но большинство вариантов сводилось к двум основным положениям. Первое положение – в развитии обществ существуют мощные и практически непреодолимые силы, подобные силам, действующим в живой и неживой природе. Второе положение – сущность этих социальных сил такова, что они продуцируют эволюционный процесс (в направлении прогресса) через естественную конкурентную борьбу между социальными группами. Наиболее приспособленные и удачливые группы и общества, выигрывая такого рода борьбу, дают жизнь новым поколениям, обладающим более сильными адаптивными свойствами, и тем самым повышают общий уровень эволюции общества, что выражается в выживании наиболее приспособленных. У некоторых авторов, в особенности у Л. Гумпловича и в некоторой степени у У. Самнера, эта концепция приобретала расовые обертоны: утверждалось, что некоторые расы, обладая от природы признаками превосходства, прямо-таки с неизбежностью призваны господствовать над другими.

Острый спор по поводу правомерности  эволюционных теорий не утих и по сей  день. Обычно он вращается вокруг проблемы применимости дарвиновских принципов  к эволюции человеческого общества, имеющего все же качественно иную природу. В самом деле, если строго придерживаться этих принципов, то мы должны рассматривать общество как  некую совокупность элементов (или же свойств), лишенную какой-либо упорядоченности. В природе отбор идет вслепую, стихийно и хаотично отфильтровываются лучшие образцы различных видов живых и неживых существ (лучшие – в смысле наилучшим образом приспосабливающиеся к изменениям окружающей среды). В таком случае и социальная эволюция представляет собой процесс изменений вследствие случайных вариаций и естественного отбора. Конкуренция между людьми, социальными группами, обществами и социальными явлениями ведет к тому, что некоторые типы социальных явлений начинают преобладать, поскольку лучше приспосабливаются (или помогают обществу приспособиться) к изменению условий, а другие, напротив, сходят на нет и отмирают.

Позитивистский социальный эволюционизм был убежден в единообразии действия законов природы в различных  мирах – физическом, биологическом  и социальном. Принципы развития, по мнению позитивистов, универсальны для  всех наук. Г. Спенсер, к примеру, сосредоточился на поисках сходств и всеобщих закономерностей эволюционных процессов. Для него социальная эволюция представляет собой пусть важную, но все же только часть Большой Эволюции, которая  изначально представляет собою некий  направленный процесс возникновения  все более и более сложных  форм существования неорганической и органической природы. Обратим  внимание, что приведенное выше определение  эволюции, данное Спенсером, в принципе универсально: оно применимо и  к эволюции неживой материи в  астрономических масштабах, и к  эволюции биологических организмов, и к эволюции человеческих сообществ. Процесс любой эволюции по Спенсеру состоит из двух взаимосвязанных  «подпроцессов»:

¦ дифференциации – постоянно  возникающей неоднородности и нарастающего разнообразия структур внутри любых  систем;

¦ интеграции – объединения  этих расходящихся частей в новые, все  более сложные целостности.

Следовательно, и понятие  «прогресс» Спенсер, по сути дела, употребляет  не столько в интеллектуальном, моральном  или оценочном смысле, а скорее в морфологическом, подобно биологам, которые различают «высшие» и  «низшие» организмы по степени их сложности.

Естественно, что такого рода трактовки встретили весьма активное противодействие со стороны  многих философов, социологов и теологов. Их критическая аргументация была довольно убедительной. В самом деле, социальную эволюцию невозможно прямо калькировать с эволюции биологической. Общество – это не хаотическое, неупорядоченное  скопление индивидов. Ему всегда присущи определенные структура и организация. Поэтому вряд ли возможно трактовать социальную эволюцию и вызываемые ею социальные изменения как случайные мутации. Отбор, совершаемый в результате этого процесса, не может носить полностью пассивный характер. Общество состоит из людей, обладающих высшей нервной деятельностью и развитым опережающим отражением, а следовательно, целеполаганием. Другими словами, отбор социальных изменений производится в значительной степени самой социальной средой. Между тем среда эта, как уже было сказано, организованная, она не только производит отбор, но и сама создает нововведения или заимствует их извне, внедряет, апробирует, модифицирует и т. п. Такого рода нововведения, как правило, не являются предметом свободного или случайного выбора, поскольку в значительной степени обусловлены всем ходом предшествующего исторического развития.

Эти критические замечания  уже в значительной степени учитывали  социологи последующих поколений  – Дюркгейм, Ковалевский, Радклифф-Браун. Используя сравнительный подход, они подчеркивали важную взаимозависимость институтов внутри социальной системы. Общество рассматривалось как саморегулируемый организм, потребности которого удовлетворяются определенными социальными институтами. Индивиды же приспосабливают свое поведение к требованиями институтов, сложившихся в этом обществе. Благодаря этому они постепенно приобретают наследственную предрасположенность к определенным типам социального поведения. В чем-то этот процесс, конечно, схож с естественным отбором – в том смысле, что «полезные» обычаи и правила поведения помогают обществу выжить и более эффективно функционировать, что и определяет «положительную», прогрессивную направленность социальных изменений. Поэтому они закрепляются в последующих поколениях подобно тому, как «полезные» (т. е. позволяющие эффективно адаптироваться к изменяющимся природным условиям) физиологические характеристики закрепляются в организме и передаются его потомству.

Абсолютное большинство  теоретиков социального эволюционизма  убеждены в наличии действующего в обществе интеллектуального и технического прогресса. С наличием же морального прогресса согласны не все эволюционисты. Те, кто разделяет точку зрения о его существовании, принадлежат к течению так называемой эволюционной этики. Они исходят из того, что само наличие морали – это один из важнейших факторов выживаемости общества, поскольку она является основой взаимодействия и взаимопомощи людей. Заметим, что внутри этого течения имели место и разногласия. Одни социологи утверждали, что главное в морально-эволюционном процессе – это своего рода формирование социально-индивидуальной наследственности, когда общество, исходя из потребностей своего развития и эффективного функционирования, навязывает индивидам и социальным группам собственные требования, которые они волей-неволей вынуждены воспринимать и интериоризировать. Таким образом, индивидуальная воля и сознание оказываются как бы исключенными из этого процесса. Другие же доказывали, что подлинная социальная эволюция осуществляется только в процессе морального и рационального выбора. При этом некоторые сторонники первой точки зрения считали, что моральная эволюция вовсе не отменяет борьбы за существование, а лишь смягчает, гуманизирует ее, заставляя чем дальше, тем чаще использовать в качестве орудий борьбы мирные, т. е. моральные средства.

Среди сторонников социального  эволюционизма возникали также  дискуссии о том, какие из факторов сильнее влияют на процесс эволюции: внутренние или внешние.

Сторонники первой, или  эндогенной, концепции считали, что  развитие общества объясняется исключительно (или главным образом) решением для  данного общества проблем внутреннего  происхождения. Таким образом, социальная эволюция во многом уподоблялась органической эволюции, так как шла по тем  же стадиям – отбор наиболее приспособленных, передача по наследству качеств, помогающих выжить и адаптироваться, закрепление  их в последующих поколениях и  т. д.

Приверженцы второй, экзогенной, теории, напротив, утверждали, что основу общественного развития составляют процессы заимствования полезных обычаев  и традиций, т. е. распространение культурных ценностей из одних социальных центров в другие. Появилось даже особое течение – диффузионизм (от лат. diffusio – просачивание). В центре его внимания находились прежде всего каналы, по которым эти внешние влияния могли проникать, передаваться, внедряться в данное общество. Среди таких каналов рассматривались завоевания, торговля, миграция, колонизация, добровольное подражание и т. п. Так или иначе, любая из культур (кроме, может быть, искусственно замкнутых, отгородившихся от внешнего мира) неизбежно испытывает на себе влияние других – как более древних, так и современных им. Этот процесс взаимопроникновения и взаимовлияния в социологии называют аккультурацией. Обычно он проявляется в виде восприятия одной из культур (как правило, менее развитой, хотя иногда случается и наоборот) элементов другой. Так, американские социологи в 20-30-х годах нашего века изучали влияние на индейцев и черных американцев продуктов «белой» культуры и пришли к выводу о необходимости выделения двух групп – донорской и реципиентной.

Таким образом, диффузионизм – во многом встречный, взаимный процесс. Так, мы отмечаем, как под воздействием процесса конвергенции (о чем речь пойдет ниже) в развивающиеся общества Азии и Африки вместе с фундаментальными принципами экономики и организации производства проникают многие социальные институты и элементы общей культуры, выработанные западноевропейской цивилизацией, вплоть до господства нуклеарной семьи. Однако разве мы не наблюдаем в большинстве западных обществ повальную моду на целый ряд восточных религиозных культов (тоталитарные секты, например, изначально являются продуктом отнюдь не западной цивилизации), на восточные единоборства, медитацию, стили и направления в искусстве, несущие на себе явный отпечаток восточных традиций. Классический американский джаз, например, сложился в значительной степени под влиянием чисто африканских тенденций в музыке. О японском менеджменте давно говорят как о выдающемся социальном феномене, и делаются попытки перенесения многих его элементов на западную почву.