Социология

Отметим, кстати, что и  в марксистской схеме ядром базиса выступают отнюдь не производственные отношения, а именно производительные силы, т. е. совокупность личностно-квалификационных, технических и технологических факторов данного способа производства. Одним из исходных положений формационного подхода является тезис о том, что производительные силы представляют собой наиболее подвижный, динамичный элемент базиса (именно поэтому они в какой-то исторический период и приходят в противоречие с более громоздкими и инертными производственными отношениями, «перерастая» их рамки). Хотя, увы, «ни сам Маркс, ни последующие марксисты не разработали достаточно универсальным образом технологический аспект общественного производства, несмотря на постоянные утверждения о первостепенной важности этого аспекта».[291]

С 60-х годов ХХ века, начиная  с работы У. Ростоу «Теория стадий экономического роста», периодизация исторического развития стала осуществляться при помощи идеально-типологического выделения различных обществ в зависимости от уровня экономического роста и социокультурных условийразличных стран и регионов. В основе этой типологии лежит дихотомия традиционного и современного обществ. Причем второй из выделенных типов сегодня все чаще подразделяется на индустриальное и постиндустриальное общества. Однако, если быть до конца последовательными, традиционное общество, охватывающее огромный исторический период, включающий в себя, в соответствии с формационным подходом, рабовладельческий и феодальный этапы, вряд ли может рассматриваться как «стартовое». В самом деле, насколько правомерно было бы отнести к традиционным обществам, к примеру, племена африканских бушменов, австралийских аборигенов или обитателей других труднодоступных районов, где сохраняются во многом нетронутыми первобытнообщинные отношения? Поэтому нам представляется целесообразным поставить в начало этой цепочки «примитивное общество». Правда, это понятие, пришедшее из эволюционной антропологии, воспринимается и используется в социологии весьма неоднозначно.[292] Тем не менее мы приняли его в качестве исходного и ниже попытаемся обосновать и аргументировать этот выбор, показав более или менее четкие критерии, отделяющие примитивные общества от традиционных.

Переход от одного типа общества к другому совершается в результате глобальной революции определенного  типа. Общую схему прогрессивного (восходящего) развития человеческих обществ  можно изобразить графически (рис. 21).

Рис. 21. Схема прогрессивного развития человеческих обществ

Как мы уже говорили, под  «революцией» в социологии понимают, как правило, протекающее в течение  сравнительно краткого исторического  периода резкое изменение всех или  большинства социальных условий. Однако в истории человечества имели  место и революции другого  рода. Они, может быть, были и не столь  резкими, т. е. происходили не в течение короткого– во всяком случае, сравнимого с жизнью одного поколения– отрезка времени, а могли занимать жизнь нескольких поколений, что в историческом смысле тоже не так уж и много. Однако влияние, которое они оказали на судьбы человечества, было, пожалуй, гораздо более весомым и мощным, нежели воздействие любой социальной революции. Мы ведем речь о коренных переворотах в характере производительных сил, которые можно было бы назвать глобальными революциями. «Глобальными» мы называем их потому, что, во-первых, их развитие не знает национальных границ, протекает в различных обществах, локализованных в разных концах планеты, примерно по одинаковым законам и с одинаковыми последствиями, и, воовторых, эти следствия сказываются не только на жизни самого человечества, но и его природного окружения. Важнейший фактор таких революций – коренное изменение технологий, что указывает на их тесную связь с производительными силами.

Трудно сейчас сколько-нибудь точно назвать хронологическую  дату (или хотя бы временной период) начала аграрной революции. Пользуясь периодизацией Г. Моргана и следовавшего за ним Ф. Энгельса, можно было бы указать на среднюю ступень варварства, которая «…на востоке начинается с приручения домашних животных, на западе – с возделывания съедобных растений».[293] Благодаря этим поистине историческим изменениям в технологии человек становится единственным на планете живым существом, которое начинает в какой-то степени выходить из рабского подчинения окружающей природной среде и перестает зависеть от превратностей и случайностей собирательства, охоты и рыбной ловли. Самое главное: «…увеличение производства во всех отраслях – скотоводстве, земледелии, домашнем ремесле – сделало рабочую силу человека способной производить большее количество продуктов, чем это было необходимо для поддержания ее».[294] Австралийский археолог В. Чайлд, который и назвал такую революцию «аграрной» (хотя есть и другой термин для ее обозначения – «неолитическая», указывающий на начало ее в эпоху неолита), считал, что именно благодаря ей совершился переход от варварства к первым рабовладельческим цивилизациям. В результате чего возникло классовое деление общества и появилось государство. Мы не будем слишком подробно рассматривать последствия этого события для всех сфер социальной жизни, однако бесспорно, что они были поистине колоссальными.

Мы не можем знать, когда  именно, но, вероятно, достаточно рано – вначале в животноводстве, а  затем в растениеводстве –  начинается селекционная работа. Во всяком случае, деятельность библейского Иакова по скрещиванию белых овец с черными (ему было обещано его тестем Лаваном вознаграждение и приданое в виде стада овец только с пестрым окрасом) относится уже к весьма высокому уровню такого рода познаний в животноводстве[295] и в чем-то уже предвосхищает современную генную инженерию. Здесь налицо целый ряд параметров научного знания (хотя и на элементарном уровне): и эмпиричность, и эмпирическая проверяемость, и обобщаемость, и другие.

Отметим еще один существенный момент. Все примитивные племена  и народы, находящиеся на этапе  дикости, в отношении устройства социальной жизни более схожи, нежели отличны друг от друга по условиям своей жизнедеятельности, независимо от того, в какой части света, в  какой затерянной местности они  пребывают. У них практически  одинаковые социальные институты, нравы  и обычаи. Они пользуются одними и теми же технологиями и инструментами  для добывания пищи. У них очень  схожи и представления о мире вокруг себя, и религиозные ритуалы.

Различия начинаются в  период зарождения аграрной революции, на переходе от низшей ступени варварства к средней, когда впервые явственно  проявляются интеллектуальные возможности  человека. И здесь более отчетливо, чем в предшествующие тысячелетия, начинают проступать и различия в природных условиях среды обитания. «Старый свет, – отмечает Ф. Энгельс, – обладал почти всеми поддающимися приручению животными и всеми пригодными для разведения видами злаков, кроме одного; западный же материк, Америка, из всех поддающихся приручению млекопитающих – только ламой, да и то лишь в одной части юга, а из всех культурных злаков только одним, зато наилучшим, – маисом. Вследствие этого различия в природных условиях население каждого полушария развивается с этих пор своим особым путем, и межевые знаки на границах отдельных ступеней развития становятся разными для каждого из обоих полушарий».[296]

Преимущественные занятия  того или иного племени или  народа каким-то конкретным видом сельскохозяйственного  труда создают новый вид разделения труда и накладывают глубокий отпечаток на характер направления  развития всей культуры в целом. Скотоводческие племена ведут преимущественно  кочевой образ жизни, а земледельческие  – все более оседлый.[297] Это создает потенциальные возможности для возникновения у земледельческих народов вначале небольших поселений, а затем и городов как центров культурного и интеллектуального развития.

Укрепление и развитие социального прогресса, достигнутого с помощью аграрной революции, вероятно, заняло у человечества путь длиною в несколько тысячелетий. Отдельные открытия, усовершенствования и изобретения (связанные с техникой и технологией как аграрного, так и промышленного производства), которые совершались на этом пути, разные по значимости и влиянию на жизнь общества, иногда были поистине гениальными, однако в целом это влияние и вызванные им социальные изменения вряд ли можно отнести по их характеру к революционным. И все же эти изменения, постепенно накапливаясь, наряду с социальными изменениями в других сферах жизнедеятельности приводят в конечном счете к следующей глобальной революции.

Если история не сохранила  для нас сведений о том, когда  и где началась аграрная революция, то время и место начала следующей  глобальной революции – промышленной (или индустриальной) можно назвать  с гораздо более высокой степенью точности – конец XVIII века, Англия. Ф. Энгельс называет даже год, в который  появились два изобретения, ставшие  своего рода капсюлем, воспламенителем  этой революции, – 1764 год от Рождества Христова. «Первым изобретением, вызвавшим решительное изменение в положении рабочего класса, была дженни, построенная ткачом Джемсом Харгривсом из Стандхилла близ Блэкберна в Северном Ланкашире (1764). Эта машина была грубым прототипом мюль-машины и приводилась в движение рукой, но вместо одного веретена, как в обычной ручной прялке, она имела шестнадцать-восемнадцать веретен, приводимых в движение одним работником».[298]

В том же 1764 году Джемс  Уатт изобрел паровую машину, а  в 1785 – приспособил ее для приведения в движение прядильных машин. «Благодаря этим изобретениям, которые в дальнейшем все совершенствовались, машинный труд одержал победу над ручным трудом».[299] Эта победа одновременно обозначила старт стремительного и гигантского взлета социального интеллекта в человеческой истории.

Здесь хотелось бы сделать  небольшое отступление, чтобы более  рельефно показать одну из главных  особенностей индустриальной революции, сыгравшей решающую роль во всем дальнейшем развитии человечества. Если спросить любого представителя нашего поколения, кто был изобретателем паровой  машины, восемь из десяти непременно назовут  Ивана Ползунова: так утверждали все отечественные учебники истории. В самом деле, проект пароатмосферной машины был заявлен И. И. Ползуновым в 1763 году – на год раньше Уатта. Однако судьба сыграла с ним злую шутку: он жил в стране, которой было еще сравнительно далеко до наступления индустриальной революции, и его паровой двигатель так и остался, выражаясь современным языком, лабораторной, экспериментальной моделью. Между тем паровая машина Уатта уже через двадцать лет нашла промышленное применение, а Уатт вместе со своим компаньоном М. Болтоном стал преуспевающим фабрикантом, занявшись серийным выпуском паровых двигателей. Уатт, кстати, вошел в историю не только как талантливый изобретатель (чье имя запечатлено сегодня на каждой электрической лампочке в виде указания на ее мощность в «ваттах»), но и как один из основателей школы «раннего научного менеджмента». Точно так же весь мир знает в качестве изобретателя самолета не В. Можайского, как писали отечественные учебники истории, а братьев Райт. Изобретателем же радио в глазах всего мира (за исключением России) является не Попов, а Маркони.

Показателен и пример с  изобретением электрической лампочки накаливания, патент на которую был  получен в 1876 году российским электротехником  П. Яблочковым. Мало кто знает, что  эта лампочка имела ресурс работы менее часа. За доработку ее взялся Томас Эдисон, в результате чего из его лаборатории вышел промышленный образец с ресурсом не менее 6–7 часов  и главное – сравнительно недорогой  и технологичный в массовом производстве (эти сведения прозвучали в одной  из телепередач «Очевидное– невероятное»); стоит ли удивляться, что, по мнению любого болеееменее образованного западного обывателя, изобретателем электрической лампочки является Эдисон.

Данные примеры лишний раз показывают одну из наиболее характерных  черт индустриальной революции: она  впервые в истории тесно связала  промышленное внедрение технических  инноваций с экономической эффективностью и тем самым открыла глаза  множеству предприимчивых людей  на огромное значение интеллектуальной (а значит, в практическом смысле бесполезной, как казалось прежде) продукции. На этих примерах вырисовывается важная социальная закономерность: любой интеллектуальный продукт – будь то техническое  изобретение, научная концепция, литературное произведение, идеологическая теория или политическая доктрина – является произведением своей эпохи. Он, как правило, появляется на свет и получает признание почти всегда вовремя: именно к тому времени, когда созреет спрос на него – появятся (и в достаточно большом числе) потребители, т. е. люди, способные оценить его и использовать в своей жизни и практической деятельности. В случае «преждевременных родов» судьба, увы, может «даровать» такому продукту забвение (особенно в тех случаях, когда он не запечатлен на материальных носителях).

Итак, машинный труд одержал  победу над ручным трудом. Последовавшие  за этим технические, технологические, даже политические и особенно экономические  события нарастали поистине лавинообразно, и даже самое краткое, беглое описание их занимает у Энгельса (введение к  работе «Положение рабочего класса в  Англии») полтора десятка страниц. Мы остановимся на различных характерных  особенностях этого процесса в следующей  главе, отметив лишь, что к числу  важнейших из этих особенностей относится  появление фабричной системы, а  также резкое возрастание внимания предпринимателей к достижениям  научно-технической мысли и достаточно энергичное внедрение этих достижений в производственную практику. Данный процесс повлек за собой довольно быстрое и значительное расширение круга людей, профессионально занимающихся изыскательскими, конструкторскими и  технологическими работами. Возросло и внимание к развитию фундаментальной  науки, на которую и государство, и частное предпринимательство  стали выделять существенное количество финансовых средств.

Закон экономии времени. Большинство социальных последствий промышленной революции «простирается» вплоть до нашего времени и заслуживает, без сомнения, более пристального рассмотрения. Однако внедрение достижений человеческого интеллекта непосредственно в производительную сферу, т. е. в машинное производство, носит весьма противоречивый характер. С одной стороны, машинный труд быстро одерживает окончательную победу над ручным, что в огромной степени снижает стоимость всех производимых продуктов. Потребитель от этого выигрывает в невиданных прежде масштабах. Именно благодаря этой победе промышленная революция дала мощный толчок развитию производительных сил, несоизмеримому со всей предшествовавшей историей. Такая революция и впрямь походит на взрыв. За каких-то полтора века появляются – и притом в огромных количествах – машины, оборудование, станки невероятной мощности и производительности: начинает работать в полную силу закон экономии времени.

Революционный переворот  в промышленности характеризуется  повышением производительности труда  во всех сферах общественного производства. Если на заре индустриальной революции, в 1770 году, производительность технических  устройств превышала производительность ручного труда в 4 раза, то в 1840 году – уже в 108 раз.[300]

И речь не только о том, что  достигает невиданных прежде высот  производительность «живого» труда. Складывается впечатление, что время вообще сжимается  до немыслимых прежде пределов. Так, благодаря  появлению в массовых масштабах  скоростных средств передвижения резко  сокращаются казавшиеся прежде бескрайними  просторы нашей планеты. И на путешествие  вокруг света, занявшее у Магеллана  почти три года, герой Жюля Верна Филеас Фогг затрачивает всего восемьдесят дней – и это уже не фантастическая, а вполне реалистическая проза конца XIX века.

В контексте рассматриваемой  нами проблемы развития социального  и индивидуального интеллекта особое значение имеет резкое возрастание  скорости распространения информации и усиление ее циркуляции. Если прежде простое письмо могло годами идти от отправителя к адресату, то теперь эта скорость сравнялась вначале  со скоростью средств передвижения вообще, а затем значительно превзошла  их благодаря появлению новых  средств массовой коммуникации, таких  как телеграф, радио, Интернет, сравнявшись  практически со скоростью света.

Строго говоря, любой закон  должен устанавливать необходимую, устойчивую и повторяющуюся связь  между теми или иными явлениями  в природе и обществе. Таким  образом, вформулировке любого закона всегда должны присутствовать как минимум указания: 1) на те явления, между которыми устанавливается связь; 2) на характер этой связи. Без такого указания, вероятно, нет и самой формулировки закона (чем, на наш взгляд, взначительной степени страдали в недавнее время формулировки «экономических законов социализма»). Закон экономии времениили, как его чаще называют, закон возрастания производительности (производительной силы) труда – можно представить в терминах трудовой теории стоимости: «…чем больше производительная сила труда, тем меньше рабочее время, необходимое для изготовления известного изделия, тем меньше кристаллизованная в нем масса труда, тем меньше его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше рабочее время, необходимое для изготовления изделия, тем больше его стоимость» (курсив наш. – В. А., А. К.).[301]