Социология

Между эндогенной и экзогенной концепциями эволюции имеется весьма существенное различие. Эндогенисты ближе к биологической трактовке, так как уподобляют общества и индивидов внутри них конкурирующим организмам, которые стремятся вытеснить и даже по возможности уничтожить друг друга. Диффузия же культуры, по сути, не имеет аналогов в биологической эволюции. Она подразумевает способность «конкурентов» не просто сотрудничать (случаи симбиоза широко известны в растительном и животном мире), но и учиться друг у друга.

Следует отметить, что сегодня  влияние эволюционистских теорий в  социологии в значительной степени  ослабло. Исключение составляет всплеск, который наблюдался среди американских функционалистов в 1950-х и 60-х годах. Это оживление иногда называют неоэволюционизмом. В основе данного течения лежит утверждение о тенденции к утилизации принципов естественного отбора и адаптации, вытекающих из эволюционной теории в биологических науках. Функционализм использовал организмическую модель общества и находил в дарвиновской теории объяснение того, каким образом изменяются и выживают социальные организмы, совмещая эти объяснения с собственными базовыми положениями.

Исходный пункт состоял  в утверждении необходимости  адаптации обществ к своему окружению. Окружение включает как природную среду, так и другие социальные системы. Изменения в обществе, исходящие из какого бы то ни было источника, обеспечивают базовый материал эволюции. Эти изменения, которые наращивают адаптивную способность общества, измеряемую протяженностью его собственного выживания, отбираются и институционализируются, следуя принципу выживания наиболее приспособленных.

Социологический функционализм  определял в качестве основного  источника адаптации дифференциацию, т. е. процесс, посредством которого основные социальные функции разделялись и назначались к исполнению специализированными коллективностями в автономных институциональных сферах. Функциональная дифференциация и следующая параллельно ей структурная дифференциация предоставляют возможность каждой функции осуществляться наболее эффективно. При этом антропологические подходы часто ссылались на специфическую эволюцию (адаптацию индивидуального общества к его конкретному окружению), в то время как социологи сконцентрировали внимание на общей эволюции, которая представляет собой эволюцию высших форм в рамках развития человеческого общества в целом. Эта общая перспектива предполагала нелинейное направление изменений и тот факт, что некоторые общества расположены на шкале прогресса выше, нежели другие, – предположения, которых не делали представители специфической эволюции.

Завершая разговор о проблемах  теорий социальной эволюции, попытаемся в нескольких словах сказать о  перспективах ее дальнейшего развития. Речь идет о переносе акцентов с  признания в качестве центрального критерия непрерывно возрастающих производительных сил на проблемы иного порядка. Эти  проблемы достаточно тесно связаны  с идеями выдающегося русского мыслителя  В. И. Вернадского о ноосфере.

Вернадский рассматривает  человечество как некую целостность, возникшую внутри биосферы Земли, но приобретающую все большую автономность от нее. Разумеется, автономность эта  имеет свой предел, поскольку самоорганизация  любого живого вещества (во всяком случае, до поры до времени) имеет своими пределами  ресурсы планеты, на которой она  обитает. Вернадский усматривает единство эволюции и истории в том, что  жизнь, как и человечество, – планетные явления. Живое вещество, преобразуя косное вещество планеты, образует биосферу, человечество же, преобразуя не только косное вещество, но и биосферу (к которой оно само принадлежит), формирует ноосферу.[281]

«Давление» живого вещества на окружающую среду осуществляется через размножение; научная же мысль, создавая многочисленные технологические  устройства, по существу, ведет к  новой организации биосферы. Будучи частью биосферы, человечество должно соблюдать «правила» включенности вещества в биосферный круговорот. В то же время наличие разума как  бы выводит человека из круга непосредственного  подчинения этим правилам. Пока человек  ощущал себя частью природы, пока мощь его научной мысли и сила ее воздействия на природу были несравнимы с планетарными силами, он мог чувствовать  себя частью окружающей природной среды. Сегодня положение существенно  меняется прямо на глазах: происходит не только уничтожение отдельных  видов животных и растений (а вместе с этим – и нарушение структуры  биосферы), но и истощение невозобновимых минеральных и органических ресурсов. Возникает ситуация, названная экологическим кризисом (некоторые ученые мрачно рассматривают его как преддверие экологической катастрофы), ведущим к нарушению гомеостазиса в планетарном масштабе.

Возникает объективная необходимость  определить границы этому дестабилизирующему воздействию разума. Однако это может  сделать лишь сам разум – путем  осознания заданных биосферой параметров, за пределами которых не может  осуществляться нормальная жизнедеятельность  вообще. Другими словами, то, что  «прежде рассматривалось лишь как  условия жизни человека – природа  и демографический фактор, сегодня  превращается в исторические пределы, ограничивающие человеческий разум  как геологическую силу».[282]

§ 2. Марксистские концепции социальной революции

Под революцией часто понимается любое (как правило, насильственное) изменение характера правления  данным обществом. Однако социологи обычно иронически относятся к такого рода событиям, как coups d'etat (в дословном переводе с французского – государственный переворот), именуя их «дворцовыми революциями». В социологическое же понятие «революция» вкладывается принципиально иной смысл: это происходящее в течение определенного (обычно короткого по историческим меркам) периода времени тотальное изменение всех сторон жизнедеятельности общества – и экономической, и политической, и духовной, т. е. коренной перелом в характере всех социальных отношений. «Дворцовые революции» если и ведут к каким-то существенным социальным изменениям, то они почти всегда относятся исключительно к политической сфере, практически не влияя (или же влияя весьма слабо) на другие области социальной жизнедеятельности.

В социологии не существует теорий, которые претендовали бы на формулировку общих предложений, содержащих истину обо всех революциях – как  о современных, так и в общеисторической ретроспективе. Существующие же социологические концепции социальной революции достаточно отчетливо подразделяются на марксистские и немарксистские.

Сразу отметим, что в современной  социологии вплоть до недавнего времени  доминировали, – как по распространенности, так и по степени влияния – главным образом, марксистские концепции социальной революции. Именно в марксистской теории проводится четкое разграничение между политическими переменами в правлении и радикальными изменениями в жизни общества: вспомним разделение между базисом и надстройкой, о котором шла речь в предыдущей главе. В широком методологическом смысле революция есть результат разрешения коренных противоречий в базисе – между производственными отношениями и перерастающими их рамки производительными силами.

В одной из своих работ, посвященных анализу ситуации в  Индии, К. Маркс утверждал, что периодические  изменения в правлении, смена  королевских династий не могут сами по себе привести к изменению природы  общества и характера преобладающего в нем способа производства. Революция  же, по Марксу, представляет собой именно переход от одного способа производства к другому, как это имело место, например, при переходе от феодализма к капитализму, происшедшему благодаря  буржуазной революции.

Центральным в марксистской теории социальной революции является вопрос о борьбе основных антагонистических  классов. Непосредственным выражением упомянутого выше противоречия в  экономическом базисе выступает  классовый конфликт, который может  принимать разнообразные формы  – вплоть до самых «взрывных» в  социальном смысле. Вообще говоря, в  соответствии с марксистской теорией  вся человеческая история – это  не что иное, как история непрерывной  классовой борьбы.

Из двух основных антагонистических  классов один всегда является передовым, выражающим насущные интересы и потребности  социального прогресса, другой –  реакционным, тормозящим (исходя из собственных  интересов) прогресс и упорно не желающим уходить с исторической авансцены. В чем состоит задача передового (для данной общественно-экономической  формации) класса? Прежде всего, в перехвате  исторической инициативы у своего антагониста  и в сломе его гегемонии. Сделать  это непросто, ведь в «арсенале» господствующего класса – не только экономическая и военная мощь, но также вековой опыт политического  правления, а главное – тотальное  владение информацией, знаниями, культурой. Следовательно, для выполнения своей  исторической миссии передовой класс  должен решить как минимум две  задачи. Во-первых, ему необходимо получить соответствующие знания, т. е. образование. Здесь в качестве учителей и наставников обычно выступают наиболее дальновидные и мудрые представители старого класса, которые, переходя в стан сторонников передового класса, таким образом, играют роль своего рода Прометеев, похищающих у владык Олимпа божественный огонь и несущих его людям. Во-вторых, передовому классу нужно быть готовым к активному применению насилия, так как старый класс без боя не сдаст своих позиций.

В конце Х1Х века в рамках самого марксизма возникло влиятельное  течение, основоположником которого был  ученик и соратник К. Маркса Э. Бернштейн. Он решил применить основные положения марксистской теории к анализу тенденций, которые сложились в развитии западноевропейского капиталистического общества на границе двух веков.[283] Основная идея Бернштейна сводилась к следующему: сохранить верность основам марксистских теоретических постулатов, но в то же время «ревизировать», т. е. пересмотреть некоторые радикальные политические выводы из них, касающиеся ближайших и перспективных тактических действий социал-демократов. Такой подход вызвал бурю негодования среди «правоверных» марксистов. Тогдашний лидер германской социал-демократии К. Каутский опубликовал работу под названием «Анти-Бернштейн»[284] (видимо, перекликавшуюся со знаменитым трудом Энгельса «Анти-Дюринг»), в которой, по сути, отлучил Бернштейна от марксизма. Между тем анализ исторических событий с высоты столетия, прошедшего с тех пор, показывает скорее правоту «ревизиониста» Бернштейна, нежели «ортодоксального марксиста» Каутского.

Не будем касаться всех фрагментов этой дискуссии. Отметим  лишь те из них, которые имеют непосредственное отношение к теме нашего разговора. Бернштейн усомнился в неизбежности революционного взрыва, который, по Марксу, должен в ближайшее время смести капиталистический строй и установить диктатуру пролетариата. Напротив, считал он, статистические данные о  развитии капитализма в Западной Европе свидетельствуют о противоположных  тенденциях и показывают, что переход  к социализму будет относительно мирным и займет сравнительно долгий исторический период.

Ранние этапы капиталистической  индустриализации действительно характеризуются  довольно жестким социальным конфликтом и в промышленности, и обществе в целом, и этот конфликт временами  угрожал кульминировать в революцию. По мере того как капитализм созревал, конфликты стихали и становились  менее угрожающими. Основным социологическим  объяснением этого процесса является институционализация конфликта. Предполагается, что одной из причин жесткого характера  конфликта было разрушение доиндустриальных социальных связей и нормативного регулирования  на заре капитализма. С завершением  перехода к зрелой индустриальной эпохе  развиваются новые регуляторные и интегративные институты. Институционализация  проистекает из отделения и автономии  политического конфликта от социального, и первый перестает накладываться на второй. Рост гражданских прав означает, что интересы, которые доминируют в промышленности, больше не управляют политикой. Гражданство также интегрирует рабочих в обществе.

К категории институционализации  относится еще один процесс: развитие специализированных институтов для  урегулирования конфликтов в промышленности, если уж она отделена от политики. Государство, как своеобразный социальный арбитр, вырабатывает нормы и правила, по которым должны разрешаться противоречия между работодателями и наемными работниками. Коллективные сделки между  работодателями и тред-юнионами –  это новые функции тех социальных институтов, в рамках которых ведутся  переговоры и сглаживаются противоречия между капиталистами и рабочими.

Необходимо подчеркнуть, что свои выводы Бернштейн относил  исключительно к развитым индустриальным странам Запада. Это логично вытекало из марксистской концепции, именно в  этих странах капитализм как общественно-экономическая  формация созрел в более полной мере и создал весомые предпосылки  для перехода к более прогрессивному способу производства. В соответствии с логикой самого Маркса социалистическая революция должна была состояться прежде всего в самых развитых странах, ибо «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия в недрах самого старого общества».[285] Таким образом, строго следуя концепции Маркса, социалистические революции должны были первоначально совершиться в развитых индустриальных обществах Запада – там, где для них в максимальной степени созрели объективные предпосылки. (К слову сказать, и Каутский позднее пересмотрел собственные взгляды на теорию и практику марксизма, за что и получил от Ленина обвинение в ренегатстве.)