Духовный путь Сергея Есенина

Попрощался он со своими литературными «собратьями» в статье «Быт и искусство» (1921), которая еще раз высветила в поэте талант аналитика, теоретика, каким он проявил себя в 1918 году в статье  «Ключи Марии»,  сформулировав свои взгляды на русскую поэзию как поэзию, имеющую истоком народно-поэтическое творчество с отразившейся в нем народной философией. Поэзия самого Есенина – лучшее подтверждение этой взаимосвязи.

В одном из положений статьи «Ключи Марии» говорится: «Все от дерева – вот религия мысли нашего народа… Вытирая лицо свое о холст с изображением дерева, наш народ немо говорит о том, что он не забыл тайну древних отцов вытираться листвою, что он помнит себя семенем надмирного древа и, прибегая под покров ветвей его, окунаясь лицом в полотенце, он как бы хочет отпечатать на щеках своих хоть малую ветвь его, чтоб, подобно древу, он мог осыпать с себя шишки слов и дум и струить от ветвей - рук тень-добродетель».[20]

Становится понятно, почему в есенинской лирике образ дерева – один из постоянных. Например, с периодом зрелости, ухода, прощания соотносится клен: «Тихо льется с кленов листьев медь». Вспомним, как выделяется это дерево в окружении других, тоже покрытых осенним нарядом. Клен среди них – это великолепие красочных переливов, с которыми ничто сравниться не может. Великость этой яркой вспышки сродни высоте человеческих ощущений в зрелости, сродни буре поэтического вдохновения. Поэтому, наверное, клен становится как бы поэтическим двойником Есенина, проходящим через все его творчество – от «клененочка» («Там, где капустные грядки…») до клена («Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»).

Деревья, цветы, травы, реки, закаты, пашни – во всем он открывает «душу живую», все находится с ним в родстве, в дружбе, доверяет ему свои тайны, как и он  – свои заветные думы.

3. ТЕМА РОССИИ  КАК ВЫСШИЙ СМЫСЛ ЛИРИКИ ЕСЕНИНА

В 1916 г. Есенин был призван в армию, но в боевых действиях не участвовал – служил санитаром в Царском Селе. Сразу же после Февральской революции он оставил армию, дезертировал, уехав в родную деревню.

В «годину невзгод», с началом мировой войны вошла в поэзию Есенина тема Родины. Поэт пришел к ней от простеньких пейзажных зарисовок, от колоритных бытовых сценок, которые все чаще осмысливались им как характерная принадлежность русской природы и русского быта. В есенинских стихах 1914 года возникает обобщенный образ русской земли с ее лесом, с ее спокойными реками, лениво текущими в отлогих берегах: «Не видать конца и края –// Только синь сосет глаза». Толчком к этому обобщению, возможно, послужила разлука с родимым краем, которая усилила любовь к нему и позволила окинуть взором всю Россию. Ведь «большое видится на расстоянье» - и в прямом, и в переносном смысле, как скажет впоследствии сам поэт.

Образ  родины невозможно представить без таких всем нам знакомых примет, как «синий плат небес» и «береза-свечка в лунных перьях серебра» в самых ранних стихах поэта, потом «солончаковая тоска» и «известка колоколен» (1915-1916), а в зрелые годы – «костер рябины красной» и «низкий дом с голубыми ставнями», «неуютная жидкая лунность», «в залихватском степном разгоне колокольчик хохочет до слез». Трудно представить себе Россию Есенина и без такой картины.

Синее небо, цветная дуга.

Тихо степные бегут берега,

Тянется дым, у малиновых сел

Свадьба ворон облегла частокол.

Так, рождаясь и вырастая из пейзажных миниатюр и песенных стилизаций, тема родины вбирает в себя русские пейзажи и песни, и в поэтическом мире Сергея Есенина эти три понятия: Россия, природа и «песенное слово» - сливаются воедино. Поэт слышит или слагает песню «про отчий край и отчий дом», а в это время в тиши полей разносится «рыдалистая дрожь неотлетевших журавлей». Это есенинская Русь, «это все, что зовем мы родиной...».

Позже Есенин вспоминал: «Резкое различие со многими петербургскими поэтами в ту эпоху сказалось в том, что они поддались воинствующему патриотизму, а я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму... У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов на тему «гром победы, раздавайся», но поэт может писать о том, с чем он органически связан».[21]

В статье «Быт и искусство» Есенин писал: «У собратьев моих нет чувства родины, во всем широком смысле этого слова, поэтому у них так и несогласованно все. Поэтому они так и любят тот диссонанс, который впитали в себя с удушливыми парами шутовского кривляния ради самого кривляния».[22]

О себе Есенин говорил, повторяя, как заклинание:

Я люблю родину.

Я очень люблю родину.

Эта мелодия в многозвучии поэзии Есенина является самой главной, проникновенной, в ней слились свободолюбивая мысль и нежное чувство. Чувство Родины  было краеугольным камнем  его миропонимания. «Нет поэта без родины» – таково его убеждение. Родина – его опора, источник, где он черпал свои силы, Это компас, по которому он сверял каждый свой шаг.

В 1915–1916 г.г. Есениным были созданы многие замечательные стихотворения: «Край любимый! Сердцу снятся... », «Ты поила коня из горстей в поводу». », «В хате», «Сыплет черемуха снегом... », «Корова», «Устал я жить в родном краю... », «Не бродить, не мять в кустах багряных... », «О красном вечере задумалась дорога... » и ряд других, в которых нашли подлинно поэтическое выражение важнейшие черты лирики Есенина: трепетная любовь к России и к родной Рязанщине, милосердие, чувство общности со всем живым на земле. В 1916 году вышел в свет включающий стихи этих лет первый сборник «Радуница», в котором поэту удалось заявить о себе в полный голос.

Так постепенно складывается в есенинской поэзии из мелких черточек образ России: пейзажи, обычаи, отдельные эпизоды истории и современной жизни. Если в историческом прошлом поэт ищет и находит примеры героической борьбы за свободу и независимость родины («Песнь о Евпатии Коловрате», «Ус», «Марфа Посадница»), то в настоящем Русь видится ему «покойным уголком», где «все благостно и свято», где «хаты – в ризах образа», а «ивы – кроткие монашки». Обвиняя народников в приукрашивании народа («Идеализация народничества 60-70-х годов мне представляется жалкой пародией на народ… Для них крестьянин – это ребенок, которым они тешатся, потому что к нему же не привилось еще ничего дурного» - 1915)[23], молодой Есенин и сам не избежал его идеализации. Рекруты у него веселые, старики улыбающиеся, девушки лукавые; мирные пахари собираются на войну «без печали, без жалоб и слез».

Край родной! Поля как святцы,

Рощи в венчиках иконных.

Я хотел бы затеряться.

В зеленях твоих стозвонных.

Правда, в этих описаниях смиренной, благочестивой Руси столько искренности и непосредственности, что они порой превращаются в страстные гимны во славу отчизны.

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»,

Я скажу: « Не надо рая,

Дайте родину мою».

Но в есенинские песни о родине все чаще проскальзывают задумчивые и печальные нотки, как легкое облачко грусти на безоблачно-синем небе его юношеской лирики: «Сердце гложет плакучая дума… Ой, не весел ты, край мой родной». «Плакучую думу» внесла в поэзию Есенина прежде всего начавшаяся война, умножившая народные тяготы и горести. «Край ты мой заброшенный, // Край ты мой, пустырь», «горевая полоса», «печальные места», «воют в сумерки долгие, зимние // Волки грозные с тощих полей», «загыгыкали бабы слободские, // Плач прорезал кругом тишину», «машет саваном пена с озер», - так теперь описывает поэт родную сторону.

Читаешь стихи,  написанные до 1917 года, и начинаешь понимать смысл загадочной есенинской строки: «И дремлет Русь в тоске своей веселой». Такой видел Есенин свою Русь – не в безысходной трагической тоске от бедности, неурожаев, смертей, а в ожидании и надежде на лучшее, за которыми – скромность, нетребовательность к жизни, как в молитве: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь».[24]

В 1917 году в есенинскую поэзию врывается вихрь революционной бури, открывая в ней новую страницу. Поэт прощается с «прекрасной, но нездешней, неразгаданной землей» и приветствует новую Русь – «буйственную», «отчалившую», «воспрявшую». Затем будет постигать «коммуной вздыбленную Русь» и мечтать о «каменной» и «стальной» мощи родной стороны, разлюбив «бедность полей» и нищету деревни

Октябрьскую революцию поэт принял, по его же словам, «с крестьянским уклоном». Стремясь отозваться на революционные события, он обращается к мифологии, библейским легендам, что нашло отражение в его богоборческих и космических стихотворениях и маленьких поэмах: «Преображение» (1917), «Инония» (1918), «Иорданская   голубица»    (1918).

Поэт не скрывает своего ликования, наблюдая крушение старого мира, в порыве радости порывает с традиционными религиозными верованиями, но при этом широко использует религиозную лексику. Конкретная действительность, реальные события отягощены у него неожиданными метафорами, библейскими образами, туманными символами. И в то же время отчетливо прослеживается и «крестьянский уклон». Так, в «Инонии» (что значит – иная страна) поэт воспринимает будущее как некое идиллическое царство крестьянского благополучия:

В синих отражаясь затонах

Далеких моих озер,

Вижу тебя, Инония,

С золотыми шапками гор.

Вижу нивы твои и хаты,

На крылечке старую мать;

Пальцами луч заката

Старается она поймать…

Новый на кобыле

Едет к миру Спас.

Наша вера – в силе.

Наша правда – в нас! [25]

Однако довольно скоро Есенин начал понимать: ни космической революции, ни мужицкому раю не суждено осуществиться. В одном из писем поэта 1920 г. читаем: «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал... Тесно  в  нем  живому».[26] Эти   настроения не только не исчезли со временем, но усугублялись. По словам одного из друзей поэта, Есенин при встрече с ним «говорил о том, что все, во что он верил, идет на убыль, что его, «есенинская», революция еще не пришла, что он совсем один».[27]

Есенина часто упрекали в том, что понятие родины было связано для него с крестьянским миром, что его охватывала печаль, когда он видел, как рушатся вековые устои деревенской жизни, как деревянная Россия отступает перед натиском железного города. Сам Есенин называл себя «последним поэтом деревни», хотя искренно стремился постигнуть и воспеть «вздыбленную» революцией Русь.

Я человек не новый!

Что скрывать?

Остался в прошлом я одной ногою,

Стремясь догнать стальную рать,

Скольжу и падаю другою…

Яркий образ «Руси уходящей» дал Есенин в стихотворении «Сорокоуст» (1920). Историю его создания раскрыл сам поэт: «Трогает меня... только грусть за уходящее, милое, родное, звериное, и незыблема сила мертвого, механического. Вот Вам наглядный случай из этого. Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же? Видим, за паровозом что есть силы скачет маленький жеребенок, так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребенок был для меня наглядным,  дорогим,  вымирающим образом деревни... »:[28]

Видели ли вы,

Как бежит по степям,

В туманах озерных кроясь,

Железной ноздрей храпя,

На лапах чугунных поезд?

А за ним

По большой траве,

Как на празднике отчаянных гонок,

Тонкие ноги закидывая к голове,

Скачет красногривый жеребенок?

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?

Неужель он  не  знает, что  живых  коней

Победила стальная конница?

Неужель он не знает, что в полях бессиянных

Той поры не вернет его бег,

Когда пару красивых степных россиянок

Отдавал за коня печенег?

По-иному судьба на торгах перекрасила

Наш разбуженный скрежетом плес,

И за тысчи пудов конской кожи и мяса

Покупают теперь паровоз.[29]

1921 – 1923 годы характеризуются двойственным отношением Есенина к советской действительности, на которую он смотрит глазами своих противостоящих друг другу героев «Страны Негодяев» - бандита Номаха (Махно) и комиссара Рассветова. «Последний поэт деревни» потерял почву под ногами. Позже свои переживания он опишет в «Письме к женщине»: «И я склонялся над стаканом, чтоб, не страдая ни о ком, себя сгубить в угаре пьяном». «Хулиган»,  «забулдыга»,  «скандалист», «московский озорной гуляка» – как только ни крестит себя  вчерашний «пророк», недавно звавший людей в райскую Инонию с «золотыми шапками гор». Попытка уйти от трудностей жизни не только не принесла облегчения, а, наоборот, как и следовало ожидать, усугубила трагизм переживаний, выраженных Есениным в цикле стихотворений «Москва кабацкая». «Слова болят», – сказал Маяковский. В этом цикле и примыкающей к нему поэме «Черный человек» слова действительно болят невыносимо. За ними – страдания  души чистой и нежной, легкоранимой. Поэт видит гибельность пути, на который встал, и всеми силами старается выбраться из «логова жуткого» на свежий воздух, к здоровым людям. Туда, где можно «слушать песни дождей и черемух», где «волнистые дороги только радость льют живущим»…

В 1922 – 1923 годах со своей женой, американской танцовщицей Айседорой Дункан, Есенин совершил длительное путешествие в Европу и США. В одном из писем этого времени поэт отмечал: «Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом?.. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, на искусство начхать – самое высшее мюзик-холл… Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас есть душа, которую здесь за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину»[30]. То, что он увидел в Западной Европе и Америке, говоря его словами, прояснило «омуть в сердце мглистом». Поэт признавался: «После заграницы я смотрел на страну свою и события по-другому».