Духовный путь Сергея Есенина

Поэт не испытывал больше иллюзий, хорошо различал безрадостные последствия, которые несет его участникам русский бунт:

Эх, удаль! Цветение в далях!

              Недаром чумазый сброд

Играл по дворам на роялях

Коровам тамбовским фокстрот.

              За хлеб, за овес, за картошку

              Мужик залучил граммофон, –

Слюнявя козлиную ножку,

              Танго себе слушает он.[39]

Эпический мир «Анны Снегиной» выглядел томительно грустным, почти безнадежным. Поэма и осталась бы такой, не окажись в ее художественном строе также и другого, спасительного начала. Самое главное, о чем говорил тут Есенин, собственно, и заключалось не в этих описаниях раскола, но в изображении внутренней жизни героя, его любви, всего, что ее разбудило, наполнило и заставило прозвучать.

История отношений приехавшего навестить родное село «знаменитого поэта» и его соседки-помещицы неуловимо напоминала прежнюю «любовь хулигана» из более раннего поэтического цикла. Тут была важна не та мимолетная вспышка страсти, о которой художник предпочитал говорить отточием в тексте поэмы, а нечто иное, что навеки соединило сердца двоих. Любовь, которая не сбылась и, пожалуй, не могла сбыться в мятежной России, а все-таки, едва замеченная, прошла с ними через целую смуту. Над ней оказались не властны ни мировые потрясения, ни протянувшиеся между ними границы. Они стали один другому «как родина и как весна». Привязанность героя к милой с детства земле, ее людям, ее прошлому – все собралось в этом чувстве. Любовь к женщине, земные переживания вместили в себя голос вечности.

«Анна Снегина» — итоговая поэма, поэма окончательных определений. Надо лишь уметь их прочесть в полном объеме. В ней часто возникала перекличка с далекими, даже самыми ранними есенинскими образами. И уже навсегда в ней ожила, утвердилась Божественная любовь. Лирическое начало произведения словно стремилось исцелить собой то гнетущее, страшное, что несло начало эпическое, вдохнуть забытую истину в это угрюмое, испепеленное ненавистью пространство. Оно звучало как призыв к национальному примирению и возрождению в подлинно русской духовности. Здесь не было «Руси уходящей» или «Руси приходящей», но говорила, жила подспудно единая возвышенная Русь. Не случайно, хотя и всего однажды, появились в поэме старые, простые слова: «родина кроткая». В них заключался, как прежде, великий смысл.

Последняя пора жизни Есенина стала временем подлинного расцвета его лирического дарования. В течение 1924–1925 годов им были написаны многие десятки «малых шедевров». И почти на каждом из них лежал отсвет вечной правды и красоты. Не осталось и следа от вызывающей страстности революционной эпохи. Ей на смену пришло подчас печальное, но все же по-настоящему глубокое умиротворение. Сентиментальная жалость уступила место высокому и чистому милосердию. Именно тогда были созданы те самые прославленные стихотворения поэта, которые русский народ всегда безошибочным в таких случаях чутьем признал своими народными песнями: «Письмо матери», «Клен ты мой опавший, клен заледенелый...» Обретение себя, возвращение к живым светоносным истокам означало теперь уже раз навсегда состоявшуюся встречу поэта с его родными обителями.

На дворе стояла другая эпоха. В Россию пришла новая экономическая политика. Не одни коммунисты и комсомольцы; безбожные собственники (что может быть страшнее?) заправляли теперь на селе. В суровой, выхолощенной повседневности о подобной встрече нечего было и мечтать. Но в области сокровенной она происходила необходимо и неизбежно. Вековая народная нравственность, особый склад национального характера («нежность грустная русской души»), неподвластные никаким «душеустроителям», получили в поэзии Есенина самое прямое свое выражение. И пусть его деревня, его Русь представали чаще всего далекими, несбыточными снами, они все равно были реальнее того, что творилось наяву. Искусство мастера не только по форме напоминало дедовские напевы, оно несло в себе тот же неистребимый дух. В нем совершалось продолжение, развитие самых подлинных родовых начал:

С теми же улыбками, радостью и муками,

Что певалось дедами, то поется внуками.

Безусловно, поэт чувствовал, что, оставаясь верным своему дарованию, не умея и, по самому строгому счету, не желая приноровить его к «потребностям эпохи», он оказывался в положении почти безвыходном. Не случайно в эти годы творческого подвига он ненадолго «оттаивал сердцем» именно вдали от центральной России: среди любивших его поэтов Грузии, рабочих на бакинских нефтяных промыслах. В тех краях, откуда великая Родина могла показаться по-прежнему созвучной его поэтическому миру. Не случайно стремился он уехать еще дальше – в Персию. Но каждое возвращение в Москву, в Константиново вызывало у него новые тягостные настроения. Живое слово пробивалось через такие преграды, что в позднем творчестве Есенина просто не могла не звучать постоянная нота собственной обреченности. В некоторых самых поздних его стихах он выглядел непомерно усталым. Правда и то, что иные мотивы «Москвы кабацкой» нет-нет и просыпались в них.

Два дня в ноябре 1925 года Есенин посвятил завершению поэмы «Черный человек», в которой воплотился кризис, разъедающий душу. Черный цвет как выражение гибели души давно привлекал поэта («бродит черная жуть по холмам»), но выражение «черный человек»  напоминает «Моцарта и Сальери». Разгадку появления этого образа оставил друг Есенина – С.Городецкий, вспоминавший, как Есенин у него дома читал книгу К.Н.Батюшкова об одном странном человеке: «В нем два человека: один – добр, прост, весел, услужлив, богобоязлив, откровенен до излишества, щедр, трезв, мил; другой – злой, коварный, завистливый, жадный, мрачный, угрюмый, недовольный, мстительный, лукавый, сластолюбивый до излишества, честолюбивый. Этот человек, то есть черный, – прямой урод…Оба человека живут в одном теле…Дурной человек все портит и всему мешает: он надменнее сатаны, а белый не уступает в доброте ангелу-хранителю…».[40]  Этот отрывок произвел на Есенина сильнейшее впечатление, но его «черный человек» не  совпадает со «странным человеком» Батюшкова. У Есенина «черный человек» – это проснувшаяся совесть,  которая беспощадно судит его от лица детства – чистого, невинного, трепетного, судит за алкоголь, за позу «улыбчивого и простого», за скандалы и тщеславие.

Слушай, слушай!

Хрипит он, смотря мне в лицо,

Сам все ближе

И ближе клонится,–

Я не видел, чтоб кто-нибудь

Из подлецов

Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей… [41]

«Желтоволосый мальчик» из детства бросает трость, чтобы нанести удар черной совести человека, «шарлатана и скандалиста», потерявшего опору в Боге.

Так состоялась попытка прорыва Есенина из духовного тупика, через покаяние – от мыслей о смерти к просветлению.

И никакая усталость больше не могла омрачить подлинную природу есенинской поэзии. Чем обреченнее на земле она звучала, тем сильнее слышалась в ней тоска по иному, лучшему из миров. И уже не только земное, материальное небо, но бесконечные духовные Небеса осеняли ее своим «несказанным светом»:

Над окошком месяц. Под окошком ветер.

Облетевший тополь серебрист и светел.

Дальний плач тальянки, голос  одинокий –

И такой родимый, и такой далекий.[42]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

           Сергей Есенин погиб ночью с 27 на 28 декабря 1925 года в номере ленинградской гостиницы «Англетер» («Интернационал») при загадочных и темных обстоятельствах. Странным образом случилось это ровно (день в день!) в сотую годовщину восстания декабристов — первой на Руси видимой попытки революционного переворота, почти на том же самом месте. Официальная версия того, что произошло в эту ночь, однозначно утверждала: самоубийство. На протяжении многих десятилетий она оставалась едва ли не общепризнанной. Современные исследователи (криминалисты в том числе) нередко утверждают: есть веские основания, чтобы усомниться в ее добросовестности и достоверности. Доказательства, хотя и косвенные, насильственной смерти поэта и в самом деле столь многочисленны, что сделанный по горячим следам вывод о «наложении рук» выглядит очень уязвимым. Будет ли истина когда-нибудь установлена бесспорно, со всей неопровержимостью фактов, – этого нам знать не дано.

        Вопрос о последних минутах великого русского поэта не есть между тем только вопрос восстановления исторической правды. Если он собственными падениями и взлетами выразил путь своего народа, то и последний его миг, в определенном смысле, явился воплощением русской судьбы в ее наиболее важных, устремленных в будущее чертах. Огромное движение, проделанное Есениным за его жизнь, главные итоги этого движения слишком противоречат мысли о его самоубийстве. Одухотворенность поздней его поэзии способна убеждать: не участь висельника Иуды, а честная мученическая смерть во искупление грехов была уготована ему в конце.

         Разве нет у нас права предположить, что слуги «прескверного гостя» (какие бы причины ни скрывались за их действиями) решили уничтожить светлый дар, который оказался в итоге им не подвластен? И в этом случае кончина Есенина обретает великий смысл, во всем сопричастный его родине, даже в самой смерти вечно побеждающей своих ненавистников. Потому что можно уничтожить сосуд, наполненный светом, но сам свет, саму любовь убить невозможно. Не эти ли очевидные истины заставили священника после разговора с матерью поэта, несмотря на то, что церковь, исключая особые случаи, не молится о самоубийцах, совершить заочное отпевание раба Божия Сергия?

         Есенин — не просто классик отечественной литературы. Весь XX век, минуя клевету, годами длившееся умолчание, любые попытки «ограничить» его творчество, он продолжал оставаться для россиян самым необходимым, дорогим собеседником. Так же, как люди одной с ним эпохи, мы по-прежнему переживаем им сказанное как сокровенное, свое. Поэзия Есенина с полным правом принадлежит каждому из нас и одновременно тому целому, что составляем мы вместе как народ. Не будем заблуждаться: этот «тихий лирик», этот «златовласый юноша» есть воистину значительная фигура в духовной истории нашего отечества. Переболевший всеми «болями» своего времени, знавший, как мало кто другой, прямые пути к потаенной судьбе России, он - одно из тех явлений, что вселяют надежду в ее подлинное возрождение. Всем смутам и крушениям вопреки.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.       Бавин С. Семибратов И. Судьбы поэтов серебряного века  – М., Книжная палата, 1993

2.       Бельская Л.Л. Песенное слово. Поэтическое мастерство Сергея Есенина – М., Просвещение, 1990

3.       Бондаренко М. «А душу можно ль рассказать?»  Поэзия  Сергея Есенина в школе – Литература в школе, 2004, №6

4.       Гулин А. «В сердце светит Русь…» Духовный путь Сергея Есенина – Литература в школе, 2001, №6

5.       Есенин С. А. Синь, упавшая в реку. Поэзия.Проза. – М., Правда, 1985

6.       Захаров А.Н. Художественно-философский мир Есенина - Литература в школе, 2004, №2

7.       Кошечкин  С.П. Весенней гулкой ранью… – М., Детская литература, 1984

8.       Лазаренко Г. П. Русская литература. ХХ век  11 класс – М.,Дрофа,1998

9.       Прокушев Ю. Л. Колыбель поэзии – М., Детская литература, 1982

10.   Русская литература ХХ века. 11 класс. Ч 1. Под. ред. Агеносова В.В. – М., Дрофа, 2003

[1] Кошечкин  С.П. Весенней гулкой ранью… – М., Детская литература, 1984, - С 20

[2] Есенин С.А. Полн. Собр. Соч. – Т.5. - С. 194

[3] Захаров А.Н. Художественно-философский мир Есенина – Литература в школе, 2004, №2, - С 10

[4] Захаров А.Н. Художественно-философский мир Есенина – Литература в школе, 2004, №2, - С 10

[5] Там же. – С.11

[6] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 29

[7].Прокушев Ю.Л. Колыбель поэзии – Москва, Детская литература, 1982, - С 20

[8] Прокушев Ю.Л. Колыбель поэзии – Москва, Детская литература, 1982, - С 20

[9] Там же, - С 32

[10] Кошечкин С.П. Весенней гулкой ранью -  М., Детская литература, 1984. – С 13

[11] Бавин С. Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века – М., Книжная палата, 1993, - С 26

[12] Кошечкин С.П. Весенней гулкой ранью -  М., Детская литература, 1984. – С 18

[13] Прокушев Ю.Л., Колыбель поэзии -  М., Детская литература, 1982, - С 82

[14] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 133

[15] Там же, - С 139

[16] Прокушев Ю.Л. Колыбель поэзии. -  М., Детская литература, 1982, - С 87

[17] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 54

[18] Русская литература ХХ века. 11 класс. Ч 1. Под. ред. Агеносова В.В. – М., Дрофа, 2003, - С 245

[19] Русская литература ХХ века. 11 класс. Ч 1. Под. ред. Агеносова В.В. – М., Дрофа, 2003, - С 245

[20] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 599

[21] Прокушев Ю.Л., Колыбель поэзии -  М., Детская литература, 1982, - С 94

[22] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 619

[23] Бельская Л.Л. Песенное слово. Поэтическое мастерство Сергея Есенина – М .,Просвещение, 1990, - С 42

[24] Лазаренко Г.П. Русская литература. ХХ век. 11 класс. – М., Дрофа, 1998, - С 81

[25] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 135

[26] Кошечкин С.П. Весенней гулкой ранью -  М., Детская литература, 1984. – С 62

[27] Кошечкин С.П. Весенней гулкой ранью -  М., Детская литература, 1984, - С 63

[28] Бельская Л.Л. Песенное слово. Поэтическое мастерство Сергея Есенина – М., Просвещение, 1990, - С 132

[29] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 166

[30] Русская литература ХХ века 11 класс. Под ред. Агеносова В.В. – М.,  Дрофа, 2003, - С 251

[31] Русская литература ХХ века 11 класс. Под ред. Агеносова В.В. – М.,  Дрофа, 2003, - С 248

[32] Бондаренко М. «А душу можно ль рассказать?»  Поэзия  Сергея Есенина в школе – Литература в школе, 2004, №6, - С 30-34

[33] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 350

[34] Там же,  - С 351

[35] Лазаренко Г.П. Русская литература. ХХ век. 11 класс. – М., Дрофа, 1998, - С 87

[36] Гулин А. «В сердце светит Русь…» Духовный путь Сергея Есенина – Литература в школе, 2001, №6, - С 17

[37] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 296

[38] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 297

[39] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 467

[40] Лазаренко Г.П. Русская литература. ХХ век. 11 класс. – М., Дрофа, 1998, - С 86

[41] Есенин С.А. Синь, упавшая в реку. Поэзия. Проза. – М., Правда, 1985, - С 233

[42] Там же, - С 392