Империя ангелов

75. Венера. 16 лет

Мое желание осуществилось. Родители перестали ругаться. Шесть месяцев назад, вместо того чтобы сказать «до свидания», папа закричал: «Я не могу больше жить с истеричкой и с истязающей себя голодом! Я подаю на развод, мой адвокат свяжется с вами». Мне шестнадцать лет. Я большая.

Я сама зарабатываю  на жизнь. Я не собираюсь больше попусту  молиться, желая, чтобы они помирились. Предпочитаю просить то, что будет  приятно мне самой. 
Вчера мне приснилось, что я победила на конкурсе красоты. Все были у моих ног и говорили, что я самая стройная и красивая. Кажется, это моя новая цель. Быть выбранной на конкурс «Мисс Вселенная»… Как будто члены жюри уверены, что, кроме Земли и землян, во всем космосе нет другой красоты.

76. Игорь. 16 лет

В колонии я  учусь еще лучше играть в покер. Я могу расшифровывать не только выражения лица, но и малейшие движения рук, плеч, сокращения зрачка. 
Даже не глядя на человека, я чувствую, как его брови поднимаются от удивления или удовлетворения. Я могу читать и по венам на лице: вдруг жилка забилась быстрее. Или кадык, указывающий на сглатывание. Но больше всего мне могут рассказать губы. 
Просто невероятно, как эти два розовых мускула выдают мысли моих противников. Мало кто из игроков может управлять своим ртом. Что касается меня, то я придумал одну штуку, я отпустил усы, тень от которых падает на рот. К тому же они прячут ямочку под носом, которая у меня слишком глубокая и напоминает заячью губу.

Я играю с  охранниками на сигареты. Они предлагают выпить водки, думая, что я напьюсь  и мне перестанет везти. Они не знают, что я знаком с водкой еще с материнской утробы. Я изображаю легкое опьянение. И снова выигрываю. 
– Помогите! 
Я узнаю голос Вани. Я бегу, оставив на столе «флэш», на который поставил двести сигарет. Мой друг опять влип в историю. Какой-то здоровяк уже добивает его. Как всегда, я спасаю своего друга, но Ваня, пользуясь тем, что я схватил здоровяка сзади, бьет его бутылкой по башке. Тот тяжело падает. 
Прибегают охранники. Через несколько минут появляется начальник. Он спрашивает, кто это сделал. Ваня указывает на меня. Внезапно я понимаю, что он меня ненавидит. Он ненавидит меня с Санкт-Петербурга и детдома, потому что всегда был мне всем обязан. И каждый раз, когда я приходил ему на помощь, он ненавидел меня еще больше. Не в состоянии отдать мне накопившиеся долги, он стал ненавидеть. 
Можно многое простить другому, кроме того, что он тебе помог. 
Это второй урок, который я выучил в колонии. Помогать только тем, кто может это вынести и не упрекать тебя потом. Таких людей немного. 
Дальше все происходит очень быстро. Я даже не утруждаю себя оправданиями, я знаю, они мне не поверят. Когда посмотришь на Ваню, сразу видно, что он хлюпик. Ну а я сильный, ежу понятно, кто из нас прикончил здоровяка. 
Я не хотел оставаться в этой колонии. Все так и вышло. Меня переводят на принудительное лечение в психбольницу для буйных в Брест-Литовске.

77. Сибелиус

Маленький зал  затянут в красное. Вместе со своими братьями Натали Ким пришла на сеанс  гипноза. Как и подобает настоящим  любителям спектакля, они заняли места в первом ряду. 
Выступает Сибелиус, гипнотизер из Франции. Он появляется в свете прожекторов в черном смокинге, отороченном шелком, и, как только поднимается занавес, начинает превозносить силу внушения. Он пускается в научные рассуждения, из которых следует, что достаточно заявить что-либо с сильным убеждением, чтобы люди вам поверили. Он утверждает, что способен убедить любого из присутствующих превратиться в доску. Он требует добровольца для опыта. Сбоку, хлопнув откидным сиденьем, встает молодой человек в джинсах. 
Сибелиус быстро убеждается, что подопытный поддается гипнозу. «Вы одеревенели, вы совершенно одеревенели», – чеканит он и заявляет: «Вы доска! Вы тверды, как доска, вы не можете больше двигаться, вы неподвижны, вы доска, доска!» С помощью ассистентки-подростка, которая не старше Натали, он кладет загипнотизированного между двух стульев, головой на один и ногами на другой. Затем он приглашает трех зрителей забраться на живот подопытному, который, как и положено доске, не прогибается. 
Овация. 
Натали Ким хлопает в ладоши изо всех сил. Это представление для нее является одновременно признанием ее собственных достижений. Иначе говоря, она со своими скромными средствами может то же, что и профессионал. 
Сибелиус просит подняться на сцену пять добровольцев. Натали, в индийской муслиновой юбке и топе цвета незабудок, с длинными и жесткими черными волосами, спадающими на плечи, выходит первой.

Гипнотизер  раздает добровольцам бананы и предлагает их очистить и попробовать. Один за другим, они жуют и глотают. 
– Какой вкус у этого фрукта? – спрашивает он. 
– Вкус банана, – отвечают они хором. 
– Очень хорошо. А теперь я вам скажу, что это не банан, а лимон. Лимон, лимон, кислый лимон! 
Натали внимательно рассматривает банан, который она держит в руках, и Сибелиус немедленно обращает на нее внимание. 
– У вас очень красивые золоченые очки, мадемуазель. Вы близоруки или дальнозорки? 
– У меня близорукость, – отвечает девушка. 
– Тогда очень жаль. Этот опыт нельзя проводить с близорукими. Возвращайтесь на место. Другой доброволец, пожалуйста, и по возможности без очков. 
Натали возвращается к братьям: 
– Он меня отослал обратно, потому что я обнаружила жульничество. В кожуре маленькая дырка. Он, наверное, шприцем впрыснул туда лимонный сок. 
На сцене добровольцы очищают и едят бананы, и все по очереди говорят, что действительно почувствовали вкус лимона. 
Аплодисменты. Натали Ким встает и громко заявляет: 
– Это обманщик! – в ярости восклицает она и в ответ на вопросительные возгласы раскрывает обман. 
После минутного потрясения в зале раздаются выкрики: «Верните деньги, верните деньги». Сибелиус спешит удалиться за кулисы под свист и неодобрительные выкрики. Занавес падает, а смущенные добровольцы спускаются в зал. 
Натали, пользуясь всеобщим замешательством, проскальзывает в гримерку, где артист, сидя перед туалетным столиком, снимает с себя грим, стараясь не запачкать концертный костюм. 
– Какая наглость являться сюда! Я не буду благодарить вас, мадемуазель. Вы свели на нет все мои усилия. Прошу вас, немедлено покиньте мою гримерку. 
На Натали это не производит никакого впечатления. 
– Вы дискредитируете гипноз, как жаль! Наверняка вы недостаточно в него верите, но я знаю, что он существует и что этот метод должен из цирковых номеров и сцен варьете перейти в университеты и лаборатории. 
– Вы правы, – говорит Сибелиус уже спокойнее, продолжая вытирать лицо тампоном. – Гипноз работает, но не всегда. Однако я не могу рисковать и провалить представление. Так что я вынужден принимать свои «меры предосторожности». 
– Какие меры предосторожности? 
– Поскольку вы интересуетесь гипнозом, то знаете, что он действует лишь на двадцать процентов людей. Зигмунд Фрейд убедился в этом, когда применял данный метод к своим пациентам. Так что для представлений я должен прибегать к помощи подставных лиц, за которыми следуют настоящие добровольцы. 
Натали Ким хмурит брови. 
– Значит, вы хорошо знаете гипноз? 
– Конечно! – восклицает артист. – Я изучал его очень серьезно. Я даже проводил научные опыты. 
Видя неодобрение на красивом лице собеседницы, он вздыхает: 
– Нужно ведь зарабатывать на жизнь. У меня же семья! Не судите людей по первому впечатлению. Посмотрите, как вам придется выкручиваться, когда нужно будет кормить своих детей. 
Чтобы ничего не пропустить, мы с Раулем чуть ли не прижались лбами к яйцу. Как зачарованный, мой друг заявляет, что представляется случай разгадать тайну Натали, сейчас или никогда. 
– С помощью этого шарлатана? 
– Он вовсе не шарлатан, – отвечает Разорбак. – Он даже неплохой медиум. Я чувствую, что могу на него влиять. 
– Правда? 
– Да, да, я подключился. Как к кошке. 
И правда, там, внизу, у Сибелиуса кажется началась мигрень. Когда он взялся за лоб, Натали собралась уходить. 
– Останьтесь, – говорит Сибелиус. – Вы мне не мешаете, просто… что-то говорит мне, что я обязательно должен вас загипнотизировать… 
Я начинаю улавливать идею Рауля. Действительно, это уникальный случай, чтобы узнать побольше о Натали. 
– Вы знакомы с гипнозом? – спрашивает у нее Сибелиус. 
– Да, не хочу хвастаться, но мы с братьями научились гипнозу по книге и добились довольно хороших результатов. 
Сибелиус прерывает ее: 
– Вы уже пробовали регрессию? 
– Нет, а что это? 
– Это возврат к своим предыдущим жизням, – объясняет он. 
Натали кажется заинтригованной. Ей одновременно страшно и в то же время хочется согласиться на предложение гипнотизера. 
– А это не опасно? – спрашивает она, чтобы выиграть время. 
– Не опасней, чем обычный гипноз, – отвечает артист, снова накладывая грим. 
– Что вы заставите меня снова пережить? 
– Рождение и, возможно, предыдущую жизнь. 
Рауль подталкивает девушку к тому, чтобы принять предложение. Она соглашается как бы через силу. Тогда Сибелиус закрывает на ключ дверь в гримерку, отключает телефон и приказывает девушке закрыть глаза и расслабиться. 
Опыт начинается. 
Он заставляет ее увидеть лестницу и приказывает спуститься на десять ступеней в направлении своего подсознания. Как в подводном плавании, он действует поэтапно. Спуск на десять ступеней: легкое расслабление. Еще десять ступеней: глубокое расслабление. Еще десять: легкий гипноз. Через сорок ступеней она в состоянии глубокого гипноза. 
– Увидьте ваш вчерашний день и расскажите мне. 
С закрытыми глазами Натали рассказывает про обычный день, проведенный с братьями в посольстве. Они читали книги про тибетский буддизм и шаманизм. 
– Теперь вспомните ваш день ровно неделю назад. 
Она рассказывает про другой такой же, ничем не примечательный день. 
– А теперь расскажите мне, что было ровно месяц назад. 
Немного поколебавшись, она вспоминает точно так же и год, и пять, и десять лет назад. Натали задумывается ненадолго, потом рассказывает. Сибелиус решает заставить ее пережить свое рождение. 
Голосом одновременно удивленным и возбужденным кореянка рассказывает, что видит, как она появляется из живота матери. 
– Очень хорошо. Теперь рассмотрите свое лицо зародыша и наложите на него предыдущее лицо, лицо того, кем вы были в предыдущей жизни. Всмотритесь в него, переживите его последние моменты. 
Натали начинает дрожать. У нее поднимается температура, а на щеках появляется нервный тик. Рауль указывает Сибелиусу, что именно нужно спрашивать. Он его прекрасно контролирует. 
Я спрашиваю друга: 
– А мы имеем на это право? 
– Не знаю. Посмотрим. 
Худенькое тело его клиентки сотрясается от спазмов. Девушка как будто борется. 
– Прекрати, Рауль. Ты ведь видишь, она мучается. Вели Сибелиусу прекратить этот сеанс. 
– Это невозможно. Раз уж начали, нужно идти до конца. 
Натали раскрывает глаза, но она больше не видит комнату, в которой находится. Ее взгляд повернут в прошлое. 
– Что вы видите? 
Натали кажется охваченной паникой. Она дышит с трудом, почти задыхается. На одежде проступает пот. 
– Прекрати, Рауль. Прекрати. 
– Вблизи от цели? Об этом не может быть и речи. Иначе придется все начать сначала. 
– Что вы видите? Что вы видите? – чеканит гипнотизер. 
Натали еще немного дергается, а потом успокаивается, как бы напуганная ужасным видением. Она начинает говорить другим голосом, не похожим на тот, которым говорила перед этим: 
– Я умираю. Я тону. Я задыхаюсь. Помогите! 
– Все хорошо, я здесь, – успокаивает ее Сибелиус. – Погрузитесь глубже в предыдущую жизнь, и вы выйдете из воды. 
Она берет себя в руки и медленно начинает рассказывать, как утонула. Она купалась на острове Бали и большая волна унесла ее далеко от берега. Она не могла вернуться. Она чувствовала, как вода наполняет ее легкие. Вот почему у нее эта боязнь воды и приступы астмы. 
Такое разрешение загадки предыдущей жизни придает Натали уверенности и подталкивает идти дальше. 
Она рассказывает о повседневной жизни на этом острове индонезийского архипелага, местной музыке, пище, сложных правилах жизни общества, своей карьере танцовщицы, трудностях, связанных с тем, чтобы накопить денег для покупки сценического костюма, тяжелой работе по приданию наибольшей гибкости пальцам с помощью упражнений с зернышками. 
– Есть! – ликует Рауль. – Мы в самом центре ее души. Никто кроме нее не имеет доступа к этому интимному сейфу. 
Натали рассказывает про свою жизнь балийской танцовщицы, а затем про предыдущие жизни барабанщицы с Берега Слоновой Кости, художницы-миниатюристки на Мальте, скульптора по дереву на острове Пасхи. 
Рауль концентрируется, чтобы лучше управлять медиумом. 
– Что произошло между двумя этими жизнями? – спрашивает Сибелиус. 
Натали медлит с ответом. 
– Что было между двумя жизнями? – настаивает гипнотизер. 
Молодая кореянка молчит. Она не движется и еле дышит. Она кажется безмятежной, как будто достигшей нормального состояния, которое ее больше не пугает. 
– Я… 
– Где вы были? 
– Я… я… я… была не здесь. 
– Но где? Где? На каком континенте? 
Она содрогается. 
– Не здесь. Не на Земле. 
Я почти слышу голос Рауля, умоляющего Сибелиуса. 
– Не на Земле? 
– До… этой жизни… я жила… я жила… на другой планете.

78. Энциклопедия

Три реакции. В  своей книге «Похвала бегству» биолог Анри Лабори пишет, что перед лицом  испытания у человека есть три  выбора: 1) бороться; 2) ничего не делать; 3) бежать. 
Бороться: это наиболее естественная и здоровая реакция. Тело не терпит психосоматических повреждений. Полученный удар превращается в нанесенный удар. Но такое отношение имеет несколько неудобств. Человек попадает в спираль повторяющихся агрессий. В конце концов находится кто-то сильнее и отправляет вас в нокаут.

Ничего не делать – значит проглотить свою горечь и  делать так, как будто не заметил  агрессии. Это наиболее распространенное в современном обществе отношение. Это называют «торможением действия». Ты хочешь разбить лицо противнику, но, учитывая риск показать себя в неприглядном свете, получить сдачи и войти в спираль агрессий, ты проглатываешь обиду. Теперь этот ненанесенный противнику удар кулаком ты наносишь сам себе. Подобные ситуации ведут к расцвету психосоматических болезней: язве, псориазу, невралгии, ревматизму… 
Третий путь – это бегство. Оно бывает различным. 
Бегство химическое: алкоголь, наркотики, табак, антидепрессанты, транквилизаторы, снотворное. Оно позволяет ликвидировать или, по крайней мере, уменьшить перенесенную агрессию. Человек забывает. Начинает бредить. Спит. И все проходит. Однако этот тип бегства растворяет реальность и мало-помалу индивидуум перестает выносить реальный мир. 
Бегство географическое состоит в постоянных перемещениях. Человек меняет работу, друзей, любовников, жилище. Так он заставляет свои проблемы путешествовать. Он их не решает, а лишь меняет их декорации, что само по себе уже является облегчением. 
Наконец, бегство артистическое – оно состоит в трансформации своего бешенства, ярости, боли в произведения искусства, фильмы, музыку, романы, скульптуры, картины… Все, что человек не позволяет сделать себе сам, делает его вымышленный герой. Это может впоследствии вызвать эффект катарсиса. Его получат те, чьи герои отомстят за полученные ими самими оскорбления. 
Эдмонд Уэллс. 
«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4

79. Фредди  с нами

– Другая планета! Вы шутите! 
На этот раз Фредди Мейер задет за живое. Конечно, наш друг уверен, что человечество идет к гибели, однако любопытство превозмогает. Он хочет посмотреть, как функционирует «другое человечество». Он хочет знать, свойственно ли саморазрушение всем планетам, где существует разумная жизнь, или это право зарезервировано лишь за землянами. 
Он усаживается и предлагает занять места рядом с ним. Сидячее положение на самом деле не дает особого комфорта, поскольку мы в невесомости, но мы любим эту земную привычку. Несомненно, в память о тех длинных дискуссиях, в которые мы пускались все вместе за обедом вокруг огромного стола в Бютт-Шомоне.

– Отыскать эту  планету будет нелегко, – бормочет себе под нос раввин. – Только в нашей галактике, Млечном Пути, насчитывается 200 миллиардов звезд. Вокруг каждой из них вращается в среднем десяток планет. Да, друзья, здесь работы по горло. 
Рауль напоминает, что поскольку мы нематериальны, то можем путешествовать с поразительной скоростью. 
– Да, но в космосе это все равно что медленно ходить по небольшой территории… Все относительно, – подчеркивает Фредди. 
– И потом, с чего начать? Куда направиться? Найти населенную планету среди всех ненаселенных это все равно что искать иголку в стоге сена, – жалуюсь я в свою очередь. 
Мое замечание как будто разбудило Фредди. 
– Это лишь вопрос метода. Чтобы найти иголку в стоге сена, достаточно сжечь сено и провести магнитом над пеплом. 
Его лицо сияет. Если бы он не был ангелом и слепым, я бы, наверное, узнал тот же огонь, который вдохновлял нас раньше, когда мы вместе отправлялись завоевывать неизвестные миры. 
– Ну же… вперед, чтобы отодвинуть границы неизвестного! 
Рауль, дрожа от нетерпения, добавляет: 
– Вперед, на завоевание… страны Богов!

80. Венера. 17 лет

С тех пор  как папа ушел, я живу с мамой, и это действительно не легко. Все ее ежедневные заскоки для меня просто невыносимы. 
По вечерам мы чаще всего ужинаем вдвоем и ругаемся. Мама упрекает меня в том, что я недостаточно слежу за своей фигурой. Должна признаться, что после анорексического периода у меня наступил период булимии. Именно папино отсутствие вызывает у меня голод. Я поедаю горы пирожных. Они помогают мне переносить жизнь, мать и все более невыносимую атмосферу фотостудий. 
Управлять своим телом хорошо, а распуститься еще лучше. 
Мне семнадцать лет, и кажется, что я уже много пожила и много съела. Раньше я довела свой вес до тридцати пяти килограммов. Теперь я вешу уже восемьдесят два. Надо сказать, что когда я ем, я ем. И не только пирожные. Фасоль с томатным соусом, которую я глотаю банками, не разогревая. Сахар кусками. Майонез, который я высасываю прямо из тюбика, как из соски. А потом хлеб с маслом, посыпанный какао. Я могу есть это тоннами. 
Мать говорит со мной только для того, чтобы упрекать. А я ей отвечаю, что чем больше она на меня орет, тем больше мне хочется есть. Это как эффект бумеранга. Обнаружив способность управлять собой посредством ограничения в пище, я начала испытывать все больше отвращения к своему телу. Оно мне кажется помойным ведром, которое я наполняю, чтобы наказать себя.

У меня постоянно  что-то во рту, то жвачка, то конфета, то лакричная палочка, и я не перестаю жевать. 
Как только я потолстела, модельные агентства перестали настаивать на том, что хотят меня. Были даже маленькие хитрости, когда мне предлагали напечатать мои фото после и до, чтобы потом в рекламе сказать, что это до и после. Таким образом рекламировались бы чудодейственные диеты, которые якобы помогли мне похудеть. 
Мать осыпает меня упреками. Я не только больше не зарабатываю денег, но в придачу мои пирушки стоят дорого. И чем больше мать меня поучает, тем больше мне хочется есть. 
Мое единственное утешение – Джим. Он замечательный парень. Однажды, когда мать бросала в меня тарелки, чтобы убедить в своей правоте, я хлопнула дверью, решив уйти из дома. И встретила Джима, нашего соседа. Он студент географического факультета. И поскольку я из-за своей преждевременной карьеры модели училась не слишком много, то на меня это производит впечатление. 
Мы долго говорили о разных дальних странах. Он рассказал мне, как огромен мир и как незначительны по сравнению с этим мои проблемы. Мне это понравилось. Мы целовались под луной. 
Через неделю мы занимались любовью. У меня это было в первый раз. Мне не очень понравилось. 
Я стараюсь есть меньше, но у меня это не получается. Моя борьба с едой очень напряженна. Поэтому я решаю принимать слабительное. Недавно я разработала неплохую технику, чтобы тошниться. Достаточно засунуть два пальца в горло, и все сразу оказывается в унитазе. 
Я спрашиваю Джима, не слишком ли я полная. 
– Мне нравятся полные, – отвечает он. 
Я говорю, что до того, как потолстеть, я была такой красивой, что работала топ-моделью и хотела стать Мисс Вселенной. Он отвечает, что для него я самая красивая девушка во вселенной. 
Чтобы сохранить это приятное впечатление, я предлагаю не заниматься любовью в этот вечер, и мы расстаемся, ограничившись поцелуем. Это удваивает мою решимость. Я возьму свое тело в руки. Я стану Мисс Вселенной! 
Я уговариваю мать сделать мне липосакцию. Мной опять занимается Амброзио ди Ринальди, этот Микеланджело скальпеля. Под местной анестезией я вижу все, что происходит. Мне в ляжки вставляют толстые трубки, потом включают насос. Со звуком дизельного двигателя он начинает выплевывать жидкость в прозрачные цилиндры. Вначале я удивлена тем, что он качает только кровь, и я опасаюсь, что останусь совсем без крови. Но постепенно жидкость становится прозрачнее и светлее и, наконец, делается слегка розоватой и густой. Как шантийи с гренадином. Амброзио ди Ринальди объясняет, что должен вводить трубки в различные места, чтобы не было дырок, или, как это называется на его жаргоне, «эффекта волнистого железа». 
Возможно, что Амброзио стоит очень дорого, но, к счастью, он считается мастером по борьбе с волнистым железом. 
После густой консистенция становится пастообразной. Мне удаляют излишки с ляжек, что особенно меня радует, поскольку даже в анорексический период я больше худела сверху, чем снизу. 
После выхода из клиники Джим приносит мне цветы. Но теперь, когда я худая и красивая, не может быть и речи о том, чтобы оставаться с типом, которому нравятся толстые! 
Я хочу быть Мисс Вселенная.

81. Игорь. 17 лет

Я жаловался  на колонию для несовершеннолетних в Новосибирске, и был не прав. Дурдом в Брест-Литовске намного  хуже. 
В колонии нам давали тухлые обрезки, здесь мяса нет совсем. Кажется, это возбуждает психов. 
В колонии матрасы кишели клопами. Здесь мы спим в гамаках из стальной проволоки. 
В колонии воняло гнильем, здесь пахнет эфиром. Там все было грязное, здесь все чистое. 
Я жаловался, что в колонии по ночам раздаются крики. Здесь раздается смех. Это ужасно – смех. 
Здесь у меня только один сосед. Александрей. 
Он говорит сам с собой всю ночь. Он утверждает, что мы все умрем. Что четыре всадника Апокалипсиса уже оседлали коней. Огонь, железо, вода и лед пройдут сквозь нас, и мы заплатим за свои ошибки. Потом он становится на колени и молится. Потом часами орет: «Искупление! Искупление!» – и бьет себя в грудь. Вдруг он останавливается, замолкает, а потом хнычет всю ночь: «Я умрууууууу».

Вчера Александрей  умер. Я его убил. Я против него ничего не имел. Я скорее хотел оказать ему услугу. Я его задушил носком, чтобы избавить от этой жизни, в которой он потерялся. В его взгляде я прочел скорее благодарность, чем злобу. 
После этого санитары потащили меня в отделение нервно-сенсорной изоляции. В сталинские времена это использовалось в качестве пытки. Таким образом убирают с глаз долой сумасшедших, которых невозможно контролировать. Санитары говорят, что после месяца нервно-сенсорной изоляции пациенты забывают, как их зовут. Если их поставить перед зеркалом, они говорят: «Здравствуйте!» 
Меня хватают. Я отбиваюсь. Вчетвером они заталкивают меня в камеру. 
– НЕЕЕЕТ! 
Клацает задвижка. 
Белая комната без окон. Нет ничего. Стены белые. Лампочка под потолком горит день и ночь, и выключателя нет. Никакого шума. Никаких звуков. Никаких признаков человеческого присутствия, кроме того, что через каждые восемь часов открывается окошечко и через него появляется светло-коричневая похлебка. Из чего она? Похоже на пюре, одновременно и сладкое, и соленое, вроде комбикорма для животных. Поскольку это всегда одно и то же неопределимое блюдо, я не знаю, что сейчас – завтрак, обед или ужин. 
Я теряю ощущение времени. В голове все путается. Я даже не могу покончить с собой, стучась головой о стену, – все стены мягкие. Я все-таки попробовал проглотить свой язык, но у меня еще остались рефлексы, и я начал кашлять, чтобы дышать. 
Я думал, что достиг дна. Теперь я понимаю, что можно опуститься еще ниже. 
На этот раз, даже напрягая все свое воображение, я не могу представить, как мое положение может стать еще хуже. Если я окажусь в камере пыток, там, по крайней мере, будет какое-то оживление. Там будут палачи, с которыми можно поговорить, разные инструменты и приспособления, в общем, обстановка. 
Здесь же нет ничего. 
Ничего. 
Ничего, кроме лица матери, которое появляется передо мной каждый день и говорит: «Ты был плохим мальчиком, и за это я тебя закрою в шкафу на всю жизнь». 
Со мной обращаются хуже, чем с животным. Никто бы не осмелился закрыть животное на годы в белом звуконепроницаемом помещении и продолжать его кормить. Его бы просто бросили подыхать, и все. А меня кормят, чтобы я не подох, а сгнил с головы. Здесь не лечат психов. Здесь сводят с ума нормальных людей. Может быть, это средство для контроля над населением? 
Нужно держаться. 
Такое ощущение, что у меня в голове огромная библиотека, и книги в ней постоянно падают. Есть маленькие книги, когда они падают, я забываю слова. 
Есть большие книги воспоминаний о моей жизни, и они падают. Что было раньше? Я вспоминаю покер, Петра (или его звали Борис?), троих В (Василий, Ваня… и, черт, как звали третьего, толстого?)… Я держусь за то, что не падает. В покере есть пара, две пары, каре и… (черт, как называются три одинаковые карты и две одинаковые карты?) 
В моем сознании появляются какие-то мысли, потом они начинают прыгать, как игла на исцарапанном диске, и появляются другие. Ни одну мысль я не могу додумать до конца. 
Только мать остается как приросшая, как будто ее выжгли в моем мозгу каленым железом. Я вспоминаю все выражения ее лица в день, когда она оставила меня на церковной паперти. Я держусь за эту боль. Спасибо, мама, ты хоть для этого пригодилась. Мать является единственным доказательством моей идентичности. Я определяю себя благодаря злости на нее. Может быть, однажды я забуду свое имя, не узнаю себя в зеркале, не вспомню о своем детстве, но я вспомню о ней. 
Наконец в одно прекрасное утро-день-вечер-ночь (прошла неделя, месяц, год?) дверь открывается. Меня вызывают к директору заведения. 
По дороге я наслаждаюсь любой информацией, поступающей в мозг. Запах хлорки, облупившаяся краска в коридорах, далекий смех, звук шагов по твердому полу, кусочки зарешеченного неба, руки держащих меня санитаров, мои руки, связанные за спиной смирительной рубашкой. Каждый лай: «Вперед», «За мной» – кажется мне прекрасной музыкой. 
Меня вталкивают в кабинет директора. Рядом с ним человек в униформе. Кажется, я снова и снова переживаю ту же сцену, когда какой-то милиционер спас меня на паперти, когда полковник ВВС пришел за мной в детдом, чтобы взять в семью. А этот что мне предложит? 
Директор смотрит на меня с гадливостью. Я думаю о матери. Может быть, она догадывалась, кем я стану, и хотела избавить от всех этих страданий? 
– Хотим дать тебе последний шанс исправиться. В Чечне снова начались бои. Потери больше, чем предполагалось. Армия нуждается в добровольцах. Присутствующий здесь полковник Дюкусков возглавляет спецподразделения. Так что у тебя есть выбор: остаться здесь в полной изоляции или пойти в передовые отряды спецназа.