Изучение ритуально-магической составляющей основных этапов свадебной игры на факультативных занятиях в средней школе

У ворот трава шелковая, Кто траву топтал, А кто травушку вытоптал? Топтали травушку Все боярские сватья. Сватали за красную девушку, Спрашивали у ближних соседушек: - Какова, какова  красна девушка? - Ростом она, ростом

Ни малая, ни великая, Личиком, личиком Бело-круглоликая, Глазушки, глазушки, Что ясного сокола, Бровушки, что у чёрного соболя, Саша девка бравая, В косе лента алая.

Если невеста была согласна, то отец говорил: «Волей выбрала молодца – не взыскивай с отца», а свату выдавали платок невесты в качестве залога, что означало, что предложение принято. Этот платок передавался жениху.

Признаком отказа невесты являлось возвращение подаренного ей сватом пирога. Но сваты старались сделать так, чтобы невеста согласилась принять предложение о женитьбе. Для этого у них существовали свои секреты. Заходя в избу, сваты начинали шуметь-греметь, через порог переступали правой ногой, садились обязательно под матицу – балку, связывающую стены дома. Сваха в доме невесты старалась дотронуться до печки. Обращаем внимание, что многие обряды, связанные с печью совершались на протяжении всей свадьбы, как в доме родителей, так и в доме жениха. Если предложение было принято, сваты довольные уезжали домой, ехали открыто по улице, а если предложение было отклонено, то тогда возвращались домой украдкой, огородами.

     Что касается магических свойств самих участников обряда, то считалось, что сверхъестественными способностями девушка обладает уже к моменту сватанья.  Так, в русских приговорах сообщалось, что её нет дома, ибо она убежала лисой, куницей, «горностаюшкой», «серым заюшкой»; отлетела белой лебёдкой, малой «птиценькой», уплыла «уловной рыбинькой» и т.д.  Н. А. Лысюк  приводит мнение В. И. Ерёминой о том, что в подобных случаях мы сталкиваемся со «сказочной интерпретацией древних представлений о душе-птице, покидающей пределы этого мира, соединённых с реликтовыми формами тотемных представлений о приобретении покойным облика своего тотема».11

Рассмотрим следующую песню, записанную от Анненковой Ирины Ивановны в местечке Свобода Золотухинского района в 2002 году:

Летал, порхал соловьюшка по саду.

Скучно, грутсно молодому жить одному.

«Ух, кабы Чечётушка да была со мною,

Проговорил бы всю ноченьку да с тобою,

Говоирил бы всю осеннюю, не умолкая».

Ходил, гулял Викторушка по терему, Скучно, грустно молодому одному. «Уж, кабы Еленушка со мною, Говорила бы песнею, не умолкая». Викторушка у Еленушки спрашивал: «А в кого же ты, Алёнушка, хороша, Лицом бела, брови чёрны, зубы белы?» «Викторушка, у меня батюшка был хорош,

Викторушка, у меня матушка была хороша. Лицом бела, брови  черны, зубы белы. В воскрсеный день меня матушка родила, С милами, с белилами купала, В бумажные пелёночки свивала, По три няньки, по три мамки стояло, В дощатой колыбельке качалась. С того-то я, Викторушка, хороша».

      В этой песне раскрыта зооморфная природа будущих молодоженов. Но оригинальным является сравнение жениха с «соловьюшкой», а невесты с «чечётушкой». В следующей части песни в качестве персонажей  выступают Викторушка и Еленушка, таким образом,  данное сравнение создаётся при помощи синтаксического параллелизма. В иносказательной форме Викторушка узнаёт от Еленушки о её семье.

Смотрины — свадебный обряд, во время которого сваха/сват, жених, родители жениха могли увидеть будущую невесту и в работе, как мастерицу (ковроткачество, прядение, вышивки и т. д.).  Для девушки смотрины были первым свадебным испытанием. Невесту наряжали в самое лучшее платье, на лицо набрасывали покрывало и приглашали в помещение, где собрались гости. Смотрительница заводила беседу с девушкой, стараясь выяснить, насколько будущая невестка умна, хороша, прилежна. В некоторых случаях девушка должна была продемонстрировать свои трудовые навыки и показаться во всех своих платьях. Когда жениху позволялось присутствовать на смотринах, то могли попросить его пройтись с невестой, чтобы оценить, как они выглядят вместе. Во время смотрин девушка хранила полное молчание: болтливость накануне свадьбы считалась большим недостатком. Но на этом этапе родители невесты еще имели право отказаться от жениха. Для этого невеста уходила в чулан и сбрасывала с себя наряд. Если родителей жениха не устраивали результаты смотрин невесты, то им  запрещалось распространять информацию о неудачных смотринах, чтобы не отбить от девушки других женихов.

     Действия, совершаемые во время смотрин в Курской области, назывались «смотреть двора». Особенно это было важно в том случае, если сваты приезжали из чужой деревни. «Смотреть двора» жениха ходил отец невесты, иногда в сопровождении матери. Если у невесты не было отца,  то вместо него шёл старший брат или иной мужчина из числа родственников невесты. Смотрины тоже сопровождались песнями. Например, в Солнцевском районе Курской области невеста, провожая родных смотреть дом жениха, пела песню, записанную от Лидии Ивановны Постниковой в селе Шумаково Солнцевского района в 1990 году:  

                 Ой, поедешь глядеть дома, да не выбирай жа, мой батюшка, богатства,

Да не выбирай жа мене человека, чтобы ростом – приростом, красотою,

Не с богатством мне жить, а с человеком,

Не с высокими хоромами, а с советом.

 

     Осматривали жилой дом и все хозяйственные постройки, включая конюшню и хлев. Расспрашивали о состоянии домашнего скота и о том, чем его кормят, а также интересовались домашней утварью. Родители невесты хотели знать, в какой дом отдают свою дочь и в каких условиях ей предстоит жить. Невеста в свою очередь изготовляла подарки для жениха и его семьи. Это были постельные принадлежности, скатерти, полотенца, собственный гардероб и отдельно оговорённые подарки для каждого члена семьи.

      В результате осмотра хозяйства приходили к выводу – стоит ли девушке выходить замуж за того человека, которого ей  предложили сваты. Если родителей невесты устраивало хозяйство жениха, то они приглашали семью жениха на смотрины к себе. В дом невесты отправлялась специальная смотрительница, в роли которой выступала какая-нибудь родственница или мать жениха, позже приходила вся семья жениха, включая его самого.

      Что касается современного свадебного обряда, то в нём сватовство утратило свою обрядовую и праздничную семантику. В наше время, прежде чем вступить в брак, парень и девушка встречаются очень долго, знакомство с родителями и само сватовство происходит вполне естественно и теряет своё обрядовое значение. Если сватовство проходит, то констатируется только факт его проведения, не упоминается ни о каких специальных действиях. Ритуально-праздничное начало сохраняется лишь в селе. Сватовство чаще всего представляет обычную встречу родных с целью знакомства. Эти встречи называют по-разному: сговор, помолвка, обручение. Таким образом, порядок действий свадебного обряда в наше время нарушен, смешиваются два действия - сватовство и сговор.

      § 1. 2.  Рукобитье как кульминационный этап предсвадебной игры

      Вторым этапом предсвадебной игры является вечер «помолвки» жениха и невесты. Он  имел различные названия: «сговор», «сговорки», «вечерины», «пропой», «богомолье». В Курской области этот вечер называли «рукобитье». Во время этого обряда договаривались о сроке свадьбы, о предстоящих расходах, количестве подарков, о кладке (форма материального обеспечения невесты со стороны родственников жениха) и приданом. При рукобитье распределяли «чины» будущей свадьбы. Отцы жениха и невесты били друг друга по рукам, нередко для этого надевая холщовые рукавицы. Все это должно было означать крепость и обязательность выполнения договора. Рукобитье также было первым официальным свиданием жениха и невесты в том случае, если до этого они не видели друг друга. У всех сословий жених дарил невесте кольцо с камнем, а родители благословляли невесту на брак. Заключению брака могли помешать чрезвычайные обстоятельства, а расторжение помолвки женихом считалось оскорблением невесты.  В один из последних дней перед свадьбой отец жениха, или старший и ближний его родственник приезжал в дом невесты, чтобы окончательно установить день свадьбы. 

После сговора невеста считалась просватанной, и начинались приготовления к свадьбе. В честь просватанья исполнялись песни, например, такие, как записанная от Варвары Тимофеевны Федяниной в городе Щигры Щигровского района в 1999 году:

Черныя кудрицы за стол пошли, Русую косыночку за собой повели, Чёрные кудри косу спрашивают: «Русая косынка, где ты была, да что делала?»  «Я была в высоком терему,

Муку сеяла, пироги ставила». – «Русая косынька, да на что пироги?» - И чёрныя кудрицы, ко мне гости будут, Гости будут, молодой, все подруженьки».

В песнях были символически изображены перемены в жизни невесты:

А ты, яблонька, ты, кудрявая, Да, люли, люли, ты, кудрявая, А и весело во саду шумишь, Во саду шумишь рядом с грушею. А ты год стоишь и другой стоишь, А на третий год я срублю тебя, Я срублю тебя под самый корень.

А ты, Марьюшка, ты, Ивановна, Ты сидишь, сидишь в родном тереме, А ты год сидишь и другой сидишь, А на третий год отдают замуж, Отдают замуж за Ильюшеньку, За Ильюшеньку, за свет Петровича.

 

      В этот период невеста находилась в центре событий. Как упоминалось выше, в первой половине свадебного обряда, до переезда в дом жениха, его главные действующие лица являются чужеродными элементами для невесты. И жених, и невеста оказываются в какой-то враждебной среде, являясь угрозой,  как друг для друга, так и для всех присутствующих, поэтому боятся притронуться к чему-либо. Подобная чужеродность проявляется в ужасающей, часто «звериной» проекции молодой.  Ссылаясь на точку зрения Сумцова Н. Ф., Лысюк Н. А.  пишет: «В то же время ощущается особое уважение к молодой, которое в значительной мере основывается на её магической потенции. С одной стороны, эта сила разрушительная – перед девушкой, идущей под венец, расступаются горы, разлетаются скалы; с другой – благодатная, жизнеутверждающая – перед нею зеленеют луга, расцветают сады».12 В Курской области (в Железногорском, Хомутовском, Дмитриевском районах) невеста – это существо высшего порядка – Диво дивное; Красота, которую хочет украсть злодей-погубитель. Но у неё странный статус - она никому не принадлежит: ни родителям (невеста уже «оторвалась» от дома, и вышла из-под власти родителей), ни роду (ещё). Семантика смерти-развоплощения проявляется и в утрате невестой личностных черт, индивидуального внешнего облика. На языковом уровне это представление сохранилось в анонимности обоих действующих лиц обряда  (их называют общим именем – «молодые») и в утрате имени девушки в русском языке (М. Фасмер усматривает в этом табуирование для защиты от злых сил): невеста – «неизвестная». Существует несколько происхождения слова «невеста». «Наиболее предпочтительным представляется такое объяснение: слово невеста образовано с помощью приставки «не-» от той же древней праславянской основы, что и слова «весть», «ведать», т. е. невеста  буквально «незнакомая», «неизвестная». Это связано с представлениями о бракосочетании, о невинности, непорочности невесты. В наименовании «молодой»/»молодая» фиксируется семантика незрелости, невзрослости, а также возможности развития, становления, а в слове «невеста» проективно отображается возможность приобретения нового имени, что на глубинном уровне соответствует выходу из смертного состояния. Это, на наш взгляд, нашло полноценное выражение в более позднем обычае смены имени супругой – принятии фамилии мужа».13 С образом невесты соотносится местоимение «я», выделяя её из всего свадебного рода.  «Я» - концепт формируется  и при помощи характеристик и самохарактеристик невесты: я, «молодешенька», «кручинная девица», «горепашная» и др.

В присутствии соседей невеста сидела где-нибудь у печки, или в «куте» - здесь опять наблюдается связь с образом печки. Далее невесте следовало плакать и «причитать», обращаясь к отцу с жалостивыми просьбами не отдавать её замуж. «Причитать невесте полагалось по традиции. Она должна была плакать, если даже выходила замуж с радостью за любимого. Здесь опять же действовало представление, что обряд надо строго соблюдать, чтобы обеспечить благополучие. Говорили: «Не повоешь за столом (то есть на свадьбе), наревешься за столбом» (то есть тайком в замужестве).

      В своих причетах и песнях, певшихся от её имени, невеста обращалась к «родному батюшке» и к «родной матушке», спрашивая, чем она не угодила родителям, но при этом требуя благословение. Приведём в пример песню, записанную орт Анны Тимофеевны Туголуковой в селе Николаевка Курчатовского района:

Благослови меня-ка, господи, Пресвятая Мать, Богородица, Благослови, кормилец батюшка И родимая моя матушка, Мне садиться-то, красной девице, Мне во место-то во печальное, Во печальное да горе-горькое! Вы, соколики, братцы милые И голубушки невестушки,

Осердилися да распрогневались На меня, на красну девицу: Вы пропили меня, желанные, За стакан за зелена вина: Знать, не слуга я была, не работница, Не посылочка была для вас скорая, Обносила вас, желанные, Обносила платьем цветным, Вас объела куском сахарным.

 

      В других песнях девушка упрашивала родителей «подержать» её дома ещё хотя бы год: «Хоть одно летечко тёплое, да и зимушку холодную, не приведу вам, молодёшенька, убытку-то великого, заработаю себе хоть скрутушку добрую».

Девушка выражала также нежелание присоединиться к предсвадебному пиру, так как её настроение не соответствовало застолью, и праздник был не для жениха и невесты, а для сватов и родственников молодых. Это показано в примере, записанном от Дарьи Григорьевны Сорокиной в селе Умские Дворы Фатежского района в 2007 году:

 

Пропил ты меня, батюшка, За винную чарочку – Молодёхоньку, зеленёхоньку! Не дал ты мне, батюшка, На резвы ноги поднятися, С умом-разумом собратися. Не сажай-ка ты меня, батюшка,

За столы за дубовые, За скатерти бранные, За яства сахарные – Не в сады-то меня сажаешь, Сажаешь в горе во великое!