Мотивы лирики цветаевой

   То шатаясь причитает в поле — Русь.

    Помогите — на ногах нетверда!

    Затуманила меня кровь-руда!

  И справа и слева

  Кровавые зевы,

  И каждая рана:

  — Мама!

  ………………… 

  Все рядком лежат -

  Не развесть межой.

  Поглядеть: солдат.

   Где свой, где чужой?

  Белый был — красным стал:

  Кровь обагрила.

  Красным был — белый стал:

  Смерть побелила.

  («Ох, грибок ты мой, грибочек...»)

  После поражения Добровольческой армии Цветаева сделалась поборницей белого движения. Исторические и личные потрясения, слившись воедино (уверенность в гибели С. Эфрона), вызвали в ее творчестве ноту высокого трагического звучания.

  Центральное место в «Лебедином стане» занимают стихи о героическом и обреченном пути Добровольческой армии. В них звучит тоска по идеальному и благородному воину, они наполнены мифотворчеством. Чистота и святость дела спасения отечества утверждается Цветаевой в возвышенных образах:

    Белая гвардия, путь твой высок:

     Черному дулу - грудь и висок.

  Божье да белое твое дело:

  Белое тело твое — в песок.

  Не лебедей это в небе стая:

  Белогвардейская рать святая

   Белым видением тает, тает...

  Старого мира - последний сон:

  Молодость - Доблесть - Вандея — Дон. 

  («Белая гвардия, путь твой высок...»)

  Почти все стихи «Лебединого стана» пронизаны предчувствием поражения. Любовь, судьба родины и собственная судьба — все здесь неразделимо.

  В содержательном плане к «Лебединому стану» примыкает написанная позже поэма «Перекоп» (1928) — реквием побежденным в гражданской войне, и поэма «Красный бычок» (1928), прославляющая побежденных.

  Цветаевой удалось оставить своеобразную летопись революционных лет не только в стихах, но ив прозе (очерки «Октябрь в вагоне», «Вольный проезд», «Мои службы», дневниковые записи и заметки для собиравшейся книги «Земные приметы»). Она с жадным художническим вниманием осваивала язык улицы и использовала его для описания новой реальности. «Возможность средствами простонародной речи выразить смятение и ужас перед лицом новой повседневности — одно из открытий Цветаевой этого времени».

  Интерес Цветаевой к русским поэтическим истокам проявился в ряде стихотворений, в цикле стихов о Стеньке Разине и в поэмах-сказках с использованием фольклорных сюжетов: «Царь-Девица» (1920), «На Красном коне» (1921)», «Егорушка» (1921), «Молодец» (1922), «Переулочки» (1922). Все поэмы тесно связаны сквозными мотивами. Цветаева создает их на основе произведений устного народного творчества, черпая сюжеты главным образом из книги А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки», но сюжеты эти переиначены ею до неузнаваемости. Она использовала фольклорные речения и сказочные образы для раскрытия далеко не сказочных тем и мотивов: трагедия любви, горечь разлуки, двойственность бытия, одиночество художника, драма собственной жизни.

   Древняя Русь предстает в ее стихах и поэмах как стихия буйства, своеволия и безудержного разгула души. Это передано и напряженностью ритма, и срывами мелодики. Цветаева убирает все лишнее, спрессовывает текст, заставляет каждое оставшееся слово работать с двойной нагрузкой.

  Основные темы творчества Цветаевой конца 1910-х — начала 1920-х годов во многом объясняются обстоятельствами частной жизни. Но это и «макротемы общего модернистского мифа о фатальном самостоянии художника, его отречении от земной жизни, мифа, определяющего в 1910-1920- гг. не только русскую, но и общеевропейскую культурную парадигму».

     В последние годы жизни в России поэтическое мастерство Цветаевой приобретает новаторский характер, окончательно складывается индивидуальный поэтический язык. У Цветаевой появляются излюбленные знаки препинания (тире и восклицательные знаки), ритм стихотворного текста четко подчиняется семантике. Организуют ритм чаще всего тире-паузы, способствуя полной передаче накала чувств лирической героини, смысловой акцентуации определенных слов. Часто Цветаева использует внутристиховой перенос, создающий ритмические перебои, эмоциональную напряженность и дополнительные семантические возможности. Эксперименты Цветаевой с формой, с языком, использование новых техник (например, техники «потока сознания») для выражения ощущений, вызываемых действительностью,

разрушение композиции, сюжета, синтаксиса в их традиционном виде, безусловно, сближают ее с авангардистами. В стихах 1920-х годов все вышеперечисленные приемы будут активно использоваться и развиваться Цветаевой.

  В июле 1921 года Цветаева получает письмо от мужа из-за границы, где он находился после разгрома Белой армии. Его по просьбе Цветаевой разыскал И. Эренбург. Она сразу же принимает решение ехать к мужу и в мае 1922 года покидает Россию вместе с дочерью Ариадной. Недолгое время она живет в Берлине, а затем переезжает в Прагу, где С. Эфрон, не успевший закончить образование в России, учился в университете.

  В Берлине, который тогда был центром русской эмиграции и куда благодаря дружественным отношениям между Германией и Россией часто приезжали и советские писатели, Цветаева встретилась с Есениным, которого немного знала и раньше, подружилась с А. Белым, завязала эпистолярное знакомство с Б. Пастернаком, ответив ему на восторженное письмо о ее книге «Версты» и восхитившись присланной ей книгой «Сестра моя — жизнь». Прожив в Берлине два с половиной месяца, Цветаева написала больше двадцати стихотворений, совершенно не похожих на прежние и открывших новые черты ее лирического дарования («Берлину», «Ищи себе доверчивых подруг...», «Есть час нате слова...» и др.). Ее поэзия становится более усложненной, она уходит в тайные, зашифрованные интимные переживания. В них говорится о любви тленной и любви вечной, но эта тема теперь получает у Цветаевой новое выражение:

  Помни закон:

  Здесь не владей!

  Чтобы потом —

  В Граде Друзей:

  В этом пустом,

  В этом крутом

  Небе мужском —

  — Сплошь золотом -

  В мире, где реки вспять,

  На берегу - реки,

  В мнимую руку взять

  Мнимость другой руки...

  («Помни закон...»)

  В августе 1922 года Цветаева переезжает к мужу в Прагу. В поисках дешевого жилья они кочуют по пригородам: Макропсы, Иловищи, Вшеноры. Чешский период эмиграции Цветаевой продолжался более трех лет. Начало его было относительно благополучным: из Берлина периодически поступали литературные гонорары, правительство Масарика выплачивало «чешское иждивение» — пособие русским писателям и ученым-эмигрантам, С. Эфрон получал стипендию. Трудная в бытовом плане жизнь в чешских деревнях компенсировалась близостью к природе, пешими прогулками по горам и лесам. За эти годы Цветаева всей душой полюбила Чехию и Прагу, город, вселявший в нее вдохновение.

  В первые годы эмиграции Цветаевой удалось издать несколько книг своих стихов; «Стихи к Блоку» (1921), «Разлука» (1922), «Психея» (1923), «Ремесло» (1923). Это был своего рода пик, после которого книги Цветаевой выходили очень редко. В 1928 г. появился последний прижизненный сборник Цветаевой «После России», включавший в себя стихи 1922—1925 гг.

  В лирике Цветаевой 1920-х годов сохранились ее ведущие темы — любовь, творчество и Россия, но ее поэзия претерпевает существенные изменения. Стихи становятся сжатыми до предела, поэтическая речь напряженной, жесткой, все в стихе подчиняется пульсирующему, вспыхивающему и внезапно обрывающемуся ритму, который способствует смысловой выделенности слова. Фраза дробится на отдельные куски, и остаются только самые необходимые акценты мысли. Цветаева сознательно разрушает музыкальность традиционной стиховой формы: «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся — да!». Она активно использует выразительные возможности синтаксиса, эллиптические конструкции и незаконченные предложения, соединяет слова с помощью дефиса, создавая необычные эмоциональные эффекты («Сброд - рынок — барак»), создает неологизмы, соединяя вместе уже существующие в языке слова («вовремя-засыпай-город»), осуществляет графические эксперименты: выделение слов курсивом, расстановка специальных ударений на отдельных словах, закрепляющая за текстом определенную интонацию. К наиболее ярким отличительным особенностям художественной манеры Цветаевой относится «поэтическая этимология, а также прочие приемы, обнажающие существующие в языке или вновь создаваемые этимологические связи слова, позволяющие высветить его глубинную природу, «проявить» его скрытый смысл»²:

  Минута: минущая: минешь!

  Так мимо же, и страсть и друг!

  Да будет выброшено ныне ж —

  Что завтра б — вырвано из рук!

  («Минута»)

  И. Бродский считал, что «формально Цветаева значительно интересней всех своих современников, включая футуристов <...> Наиболее ценно, однако, что ее технические достижения продиктованы не формальными поисками, но являются побочным — то есть естественным — продуктом речи, для которой важнее всего ее предмет»³.

  В стихах этого периода отражены волновавшие ее чувства, часто разноречивые, но всегда сильные: тоска по родине («Рассвет на рельсах», «Эмигрант»), горечь от неустроенной жизни, кочевий с квартиры на квартиру («Спаси Господи, дым!..»), размышления над судьбой поэта, над его величием и беззащитностью («Поэты»). Письма к Б. Пастернаку сливаются с лирическими обращениями к нему («Провода», «Двое»). В стихотворении «Рас — стояние: версты, мили...» Цветаева использует характерный для нее прием повтора. В ее лирических произведениях «повторяются все элементы речи — звуки, слова, части слова, грамматические формы, части предложения, синтаксические конструкции»⁴. В данном стихотворении повторяются морфемы.

  Рас - стояния: версты, мили...

  Нас рас - ставили, рас - садили,

  Чтобы тихо себя вели,

  По двум разным концам земли.

  Вычленяя префикс и подчеркивая его значение, Цветаева придает ему самостоятельный смысловой вес. Здесь проявлено ее стремление к исчерпывающей характеристике предмета речи, ее умение управлять стихией языка.

  Среди произведений Цветаевой чешского периода особо выделяются «Поэма Горы» (1924) и «Поэма Конца» (1924). Эту своеобразную лирико-трагедийную поэтическую дилогию Б. Пастернак назвал «лучшею поэмой о любви». В основе сюжета этих произведений - реальная история взаимоотношений Марины Цветаевой с эмигрантом из России Константином Родзевичем. История любви передана в поэмах с исключительной силой драматического психологизма.

  Символично название - «Поэма Горы». Образ Горы — излюбленный у Цветаевой, она часто использовала этот символ для выражения своих чувств. Он вмещал разнообразное содержание — и просто высота, и путь очищения, совершенствования духа, и посредник между небом и землей, и венец достигнутого, символ высоты любви, драмы чувств. Гора обозначает резкое разделение цветаевского поэтического мира по вертикали — от земли к небу, от быта к бытию. Кроме того, Гора в поэме — это и реальная гора, которая возвышается над городом, и герой произведения, она горюет вместе с влюбленными, вторит им, и знает то, о чем они только догадываются:

                     Гора горевала, что только грустью

  Станет — что ныне и кровь и зной.

  Гора говорила, что не отпустит

  Нас, не допустит тебя с другой!

  Гора горевала, что только дымом

  Станет — что ныне: и мир, и Рим.

   Гора говорила, что быть с другими

    Нам (не завидую тем другим!)

    ……………………………….. 

  Звук... Ну как будто бы кто-то просто,

  Ну... плачет вблизи?

  Гора горевала о том, что врозь нам