Поэтика телесности в прозе О. Сомова (повесть «Русалка»)

ВВЕДЕНИЕ

 

Актуальность поставленной проблемы. Сомов Орест Михайлович – поэт, прозаик, переводчик, литературный критик, очеркист XIX века.

Существует генеалогическое древо рода Сомовых – древнего дворянского рода1.

Биография Сомова изучена в общих чертах. Многие факты творческой биографии Сомова в исследовании Брайловского [Брайловский, 1908], как и в монографии З.В. Кирилюк [Кирилюк, 1965], не были учтены, поскольку стали известны позднее, главным образом, благодаря разысканиям В.Э. Вацуро2.

Наиболее существенные факты биографии – арест по делу декабристов, сотрудничество с самыми различными литераторами. Судьба Сомова складывалась не совсем удачно. Арестованный после разгрома декабристов по подозрению в связи с восставшими, он был отпущен, но лишился места в Российско-американской компании и вынужден был зарабатывать себе на жизнь исключительно литературной деятельностью. После закрытия журналов «Звездочка», «Соревнователь» и «Благонамеренному» Сомов вынужден был обратиться к Булгарину и Гречу, видя в них, вероятно, недавних друзей декабристов, и в «Северной пчеле» напечатал ряд критических статей и переводов. В 1829 г. он порвал с Булгариным, одиозная репутация которого к этому времени окончательно определилась, и целиком связал свою судьбу с изданиями Дельвига – «Северными цветами», а в 1830-1831 гг. – и «Литературной газетой».

  Сотрудничество с Дельвигом (Сомов стал официальным редактором «Литературной газеты») закончилось с его смертью, которая потрясла его. По просьбе А.С. Пушкина Сомов готовит издание «Северных цветов» на 1832 г. Непривычный к коммерческой деятельности, он не сумел получить ожидаемую прибыль и был отстранен от издания, его отношения с Пушкиным, с друзьями Дельвига, недовольными неудачей, расстроились. От этой истории сохранился щемящий документ – «объяснительное» письмо Сомова. Своему литературному кумиру он писал: «Я всегда был плохим счетчиком. Покойник Дельвиг знал мою арифметическую бестолковость и потому все счета принимал на себя... Одно мне весьма прискорбно; что Вам неугодно было, при издании Северных цветов, послушаться меня и принять труд распоряжаться продажей оных... Здоровы ли Вы и все Ваше любезное семейство? – у меня все больны: о себе уже и не говорю, это письмо пишу я целую неделю; поминутные вертежи в голове и блестки в глазах не дают мне заняться и четверти часа сряду. Беда человеку семейному, обязанному кормить себя и семью свою из трудовых денег, занемочь».

  Нужда заставляет Сомова обратиться к недругам: к А.Ф. Воейкову – издателю «Литературных прибавлений» к «Русскому инвалиду», и вновь к Булгарину и Гречу3.   

Смерть Сомова остановила работу над изданием отдельного сборника его произведений. Орест Михайлович Сомов скончался 27 мая 1833 года, не дожив до сорокалетия. Лишь «Литературные прибавления», где он немного печатался, откликнулись на этот ранний уход некрологом. И там, пожалуй, впервые труженику пера было отдано должное. Его назвали «истинным жрецом муз, посвятившим всю жизнь свою единственно литературе».

Постепенно его имя забывалось и даже такой проницательный критик, как В.Г. Белинский, не признал новаторства Сомова и удивлялся его былой популярности: он считал недостаточно серьезной фольклорную, романтическую фантастику Сомова, как бы «уводящую» от современности, а его эстетическую концепцию излишне нормативной.

На сегодняшний день интересными представляются архивные разыскания. Так, любопытную гипотезу относительно автографа на издании 5 главы романа «Евгений Онегин» Пушкина выдвинули сотрудники музея книги РГБ. Орест Сомов – человек, который в свое время переписал «Онегин». В музее книги РГБ сохранился автограф Пушкина на издании пятой главы «Евгения Онегина»: «Оресту Михайловичу Сомову от А. Пушкина». Сомов к тому времени достаточно известный литератор, Пушкин отозвался о «Русалке» и «Киевских ведьмах», где действует сметливый рассказчик Порфирий Байский, весьма положительно: Пушкин явно симпатизировал alter ego писателя, о чем свидетельствует его сознательная оговорка: он назвал «Сказки о кладах» Сомова лучшим из «произведений Байского». А вот о «Романе в двух письмах» Сомова пушкинских отзывов нет4.

Не менее интересна дальнейшая судьба архива, изложенная в статье Л. Ровняской «Переписавший Онегин» [Ровняская, http://cp.rsl.ru/index.php?doc=2878].

В больше степени изучена эстетика Сомова5. Опубликовав в 1823 г. в «Соревнователе» цикл статей «О романтической поэзии», Сомов выступил не столько защитником, сколько исследователем романтизма, направления тогда нового и во многом еще непонятного для читателя, воспитанного на произведениях Карамзина.

Опираясь на труд Ж. де Сталь, он утверждал собственную теорию. Так, Сомов объясняет происхождение и основные черты романтических произве-дений, обращаясь непосредственно к чувственному восприятию читателей; отдав предпочтение «чистому восторгу», «духу поэзии», а не холодной симметрии правил: «Поэзия не архитектура, где строгий глазомер с точностью поверяет все совершенства или погрешности симметрии» [Сомов, 235].

Критикуя оба направления – классицизм и романтизм, Сомов стремится к синтезу «вкуса» и «воображения», элементов классицизма и романтизма. Развенчивая «ложное понятие о поэзии романтической», Сомов хотел уберечь поэзию от «добровольного подчинения» «новым условиям» и «новым узам» [Сомов, 271-273].  Так, в статье «Мысли о замечаниях г. Мих. Дмитриева на комедию “Горе от ума” и о характере Чацкого» он специально отмечал, что Грибоедов «соблюдал в стихах всю живость языка разговорного» [А.С. Грибоедов в русской критике, 1958, с. 27].

Выделяя в качестве главных достоинств поэзии «народность» и «местность», он одним из первых заговорил о духовной связи писателя и народа, о том, что «словесность народа есть говорящая картина его нравов, обычаев и образа жизни» [Сомов, 264]. Сомов выступает против заданности, тематической ограниченности поэзии: «Весь мир видимый и мечтательный есть собственность поэта, он... везде пьет жизнь и силу и в таинственном своем вдохновении являет... свет незримый и дивный» [Сомов, с. 269].

Эстетическая программа Сомова сложилась в тот период, когда литературное сознание неизменно опережало творческую практику.

  Основной тезис автора – «народу русскому (...) необходимо иметь свою народную поэзию, неподражательную и независимую от преданий чуждых». Путь к ее созданию Сомов видел в обращении к живым источникам народной поэзии, «нравов, понятий и образа мыслей», к сокровищам родной природы и истории.

В 1820 г. он включается в полемику с В.А. Жуковским, пародируя в стихотворении «Соложеное тесто» стихотворный перевод Жуковского из Гете «Рыбак», причем Сомов высмеивает «народный», «бытовой» язык Жуковского, его наклонность к приподнятому описанию обыденности. В 1821 г. Сомов подробно разбирает перевод Жуковского в статье «Письмо к г-ну Марлинскому»6 и предлагает пополнить этим стихотворением «литературную кунсткамеру», задуманную Бестужевым-Марлинским. Однако крайнее мнение Сомова оспорил даже сам Бестужев.

«Стихотворные опыты, неустанная работа переводчика приучили его к точности и ясности выражений, заставили овладеть разными стилями от “метафизического” языка литературного трактата до стихии живой разговорной речи. Журнальная проза Сомова – путевые письма, размышления, описания, анекдоты, “характеры”, появляющиеся в печати с 1818 г. и особенно умножившиеся после возвращения из-за границы, – развивала наблюдательность будущего повествователя и точность его описаний, приучала схватывать резкие черты оригинальных, контрастирующих между собой характеров» – подчеркивает Н.Петрунина.

Настоящего изучения творчества Сомова в отечественной науке не было: существуют прижизненные рецензии, статьи в жанре вступительных очерков творчества и отдельных аспектов его творческого наследия. Более серьезные исследования появляются лишь в начале XX века – работы В. Данилова (1908), С. Брайловского (1909). В советский период творчество Сомова остается в тени, после длительного перерыва к нему обращается       З. Кирилюк (1965). Заслуживают внимания работы М. Азадовского (1948), В. Базанова (1953), З. Каменского (1974), но в них писатель в основном рассматривался через призму декабристских тенденций, и собственно эстетическому аспекту уделялось мало внимания.

Далее всплеск интереса к творчеству Сомова пришелся на перестроечный и постсоветский периоды. Здесь нужно отметить работы Н. Петруниной (1984), В. Мусия (1989), Н. Горбачевой (1990), З. Кирилюк (1991), Е. Калининой (1991), М. Гребневой (1999), Е. Сковороды (2002).

Н. Петрунина предлагает такую типологию прозы Сомова, основываясь на ее тематике:

1. Самая обширная и важная в литературном отношении группа его произведений – «малороссийские были и небылицы», которые печатались за подписью «Порфирий Байский»7. Все они отмечены стремлением уловить и воссоздать картину народного сознания, которую автор ищет и находит в сплетении народных поверий и народно-этических идеалов правды и справедливости.

2. Другие повести Сомова («Оборотень», 1829; «Кикимора», 1830) основаны  на русских крестьянских поверьях. Простодушная вера в чудесное  включена в этих повестях в  более широкий культурный контекст, дана в ироническом восприятии просвещенного рассказчика или слушателя. 

3. Несобранный цикл Сомова  – «рассказы путешественника», повести  из западной жизни («Приказ с  того света», 1827; «Вывеска», 1827; «Странный  поединок», 1830; «Самоубийца», 1830 и др.).

К изучению поэтики фантастического обращались О.Б. Костылева, М.И. Журина, Е.В. Замятина, Н. Дроздов и др. О Сомове-критике и писателе написаны диссертации.

  Актуальность работы определяется недостаточной изученностью поэтики телесности в прозе О. Сомова.

  Тема: Поэтика телесности в прозе О. Сомова (повесть «Русалка»).

      Цель работы – исследовать поэтику телесности в повести О. Сомова «Русалка»

        Задачи вытекают из цели и конкретизируют ее.

1. изучить научную литературу по проблеме телесности,
2. проанализировать специфику телесности в повести «Русалка»,
3. выяснить, как «телесность» конкретизирует художественный метод писателя.

Объект изучения – проза О. Сомова (повесть «Русалка»).

Предмет – специфика телесности в повести О. Сомова «Русалка».

Теоретическая и методологическая база. Исследование опирается на исследования ученых по теории мифа и мифопоэтике: А. Афанасьева, Д. Зеленина, Е.Л. Мелетинского, В.Н. Топорова, Ю.М. Лотмана, Е. Фарыно, а также на труды теории и истории литературы – Ю. Манна, Н. Петруниной и др.

Методы исследования. Историко-культурный, структурно-семиотический, мифопоэтический подход и мотивный анализ.

Научная новизна. Исследована специфика поэтики телесности в повести «Русалка», что ведет к уточнению художественного метода писателя.

Практическая значимость. Материалы работы могут быть использованы в вузовских и школьных курсах истории русской литературы, мировой художественной культуры, культурологии, а также в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных «литературному быту», на практикумах по анализу текста.

Апробация. Материалы исследования докладывались на Дне Науки-2011, 2012.

Структура работы. Работа состоит из Введения, двух глав и Заключения. Библиографический список включает 60 наименований.

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА I. ТЕЛЕСНОСТЬ В КУЛЬТУРЕ КАК

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

 

Телесность – особенное явление: наиболее присущее человеку и одно из наименее известных ему.

Проблема человеческой телесности является одной из самых сложных и парадоксальных в философии и культурологии. На протяжении многих веков телесность приковывала внимание множества философов, культурологов, антропологов, психологов и других исследователей. История культуры показывает разноликость и нестандартность подходов к рассмотрению данной проблемы, проявлявших себя как на уровне обыденного, массового, так и на уровне конкретно-научного познания.

Начиная с периода античности, телесность, как ценностная характеристика человеческого бытия, являлась предметом исследования и отображения, восхищения и культивирования. Она занимала значительное место в философско-мировоззренческих системах, эстетических канонах и шедеврах художественного творчества. Идея гармонии телесного и духовного в человеке, их нерасторжимого единения являлась здесь ведущим мотивом.

Среди культурных перемен, связанных с появлением христианства, одна из самых существенных была связана именно с телом. Принципиально новый взгляд в осмыслении человека привел к оформлению понятия плотского греха и, как следствие, подавлению человеческой плоти и связанной с этим практикой воздержания.

В дальнейшем развитии историко-культурного процесса (в период Нового времени и в эпоху Просвещения) складываются оригинальные концепции человека в культуре. После появления идеи о мыслящем, но, главным образом, чувствующем человеке (И. Кант), можно проследить совершенно новое видение проблемы телесности в контексте культуры.

Первые серьезные исследования телесности начались в конце XIX века в психологии. Но единого представления о телесности в XIX веке все же нет.

К XX веку сложилась новая антропологическая парадигма видения человека, предполагающая необходимость обсуждения телесности человека наряду с понятиями психики, сознания, воображения и памяти. Этот поворот обеспечил внимание к таким вопросам как сущность человека, открытость и незавершенность человеческой природы.