Романтическая поэтика в романе Германа Мелвилла "Моби Дик, или Белый Кит"

       Американские романтики не просто читали Шекспира и не только вычитывали у него то, что было им особенно близко. Они, если можно так выразиться, «вчитывали» в Шекспира  пантеизм, своеобразную романтическую символику и трансцендентально-эмблематичское истолкование природы и человеческого сознания. Один из важнейших признаков величия Шекспира Эмерсон видел в том, что Шекспир (подобно Данте и Гомеру) знал, «что дерево имеет смысл не только потому, что на нем растут яблоки, а хлеб — что его можно есть, и земля — что ее можно пахать и строить на ней дороги: что все эти вещи приносят второй и более прекрасный урожай человеческому сознанию, являясь эмблемами его 

мысли и выражая всей своей естественной историей определенный молчаливый комментарий  к человеческой жизни».

        Внимание  Г.Мелвилла привлекали определенные проблемы в творчестве Шекспира, как самые общие, так и более конкретные: проблема соотношения добра и зла в современном мире, сложность и противоречивость человеческой натуры, природа человеческой мудрости и человеческого безумия, мотивы общественного поведения человека, характер связей, определяющих общественную жизнь, соотношение государственных и частных интересов и — превыше всего — проблемы человеческой нравственности.

       Но не только  Шекспир повлиял на творчество  Мелвилла. Фенимор  Купер также  являлся кумиром писателя. Купер был основоположником американского морского романа. Образно говоря, «Редберн», «Белый бушлат» и «Моби Дик» являются литературными потомками куперовского «Лоцмана». Что бы ни говорил Мелвилл о трудностях, связанных с непоэтичностью китобойного промысла, самую возможность написания романа о китобоях ему, несомненно, открыл Купер, автор первых экспериментов в этой области («Морские львы» и «Колония на кратере»). И то обстоятельство, что Мелвилл рецензировал «Морских львов» в 1849 году, имеет, по всей вероятности, самое непосредственное отношение к замыслу «Моби Дика». Однако, если взглянуть шире, мы увидим, что Купера и Мелвилла связывают не только море и киты. В истории американского романа эпохи романтизма эти два писателя исполняли роли прямо противоположные. И в этой противоположности заключена незримая диалектическая связь между ними. Купер, стоявший у истоков американского романа и не без оснований считающийся его «отцом», был по своему художественному темпераменту экспериментатором. Один за другим он вводил в американскую литературу различные типы романа: исторический («Шпион», «Лайонел Линкольн, или Осада Бостона»), нравоописательный, морской («Лоцман», «Красный.корсар», «Морские львы»), сатирический («Моникины»), социальный («Дома»), роман-утопию («Колония на кратере») и т. д.

        Одним из важнейших элементов развития романтической мысли в Америке было открытие, а затем исследование социального зла, сопутствовавшего буржуазно- демократическому прогрессу. Несовпадение просветительского идеала с реальной практикой буржуазной демократии

сделалось очевидным уже вскоре после войны за независимость. Оно было зафиксировано в произведениях первых американских романтиков — Френо, Ирвинга, Купера. Тем не менее представление об американской общественной системе как о наилучшем устройстве общества сохраняло свою силу по меньшей мере до середины тридцатых годов XIX века. Всякое же зло мыслилось в ту пору как временное отклонение от нормы, случайное нарушение справедливого принципа — то есть как явление чужеродное и преходящее. Однако уже следующее поколение романтиков должно было отказаться от подобного представления. Действительность рисовалась им воистину шекспировским смешением свободы и тирании, прогресса и ретроградства, богатства и нищеты, бескорыстия и стяжательства. Общественное зло стало восприниматься теперь не как отклонение от нормы, но как составная ее часть, как неотъемлемый элемент системы.

       На протяжении своего развития романтизм в США претерпевал определенную эволюцию. С начала 20-х годов XIX века писатели-романтики целой когортой выступили как зачинатели самобытной американской литературы, которая была насущной потребностью только что сложившегося самосознания нации. Фронт работ был намечен: художественное и философское освоение Америки — ее природы, истории, нравов, социальных отношений — дело, частично начатое поэтами и прозаиками конца XVIII—начала XIX века, предтечами американских романтиков, такими, как Ф. Френо, Х.Г. Брэкенридж, Ч. Брокден Браун.

     Теперь же движение за освоение национального достояния, определяемое ныне как романтический нативизм (от англ. "native" — "родной", "национальный"), получило невиданный прежде размах. Романтики с невиданным энтузиазмом предались исследованию своей родной страны, где ничего еще не было осмыслено, а многое просто неизведанно, и открытия подстерегали на каждом шагу. Страна Америка располагала огромным разнообразием климатов и пейзажей, культур и жизненных укладов, специфических социальных институтов.

      Первопроходцами романтического нативизма в США были В. Ирвинг и Дж. Фенимор Купер, а к концу десятилетия национальная литература уже могла похвастаться несомненными достижениями, среди которых числились "Книга эскизов" (1820) В. Ирвинга, "Стихотворения" У.К. Брайента, три романа будущей куперовской пенталогии о Кожаном Чулке — "Пионеры" (1823), "Последний из могикан" (1826), "Прерия" (1827), а также "Тамерлан и другие стихотворения" (1827) Э. По.

      В начале 1830-х к стремительно нараставшему романтическому движению примкнули писатели Юго-запада (Кеннеди, Симз, Лонгстрит, Снеллинг), а чуть позже литераторы Новой Англии (молодой Готорн, Торо, Лонгфелло, Уиттьер). К 1840-м романтизм в США обретает зрелость и первоначальный нативистский энтузиазм уступает место иным настроениям, но нативизм как таковой не исчезает вовсе, а остается одной из важных традиций американской словесности.

       В сущности говоря, строго научное, объективное исследование американского романтизма, опирающееся на основные методологические принципы марксистско-ленинской науки, началось сравнительно недавно. Здесь в первую очередь следует отметить труды советских американистов,

в короткое время создавших солидный «плацдарм» для многочисленных и  разнообразных работ об американской литературе. Едва ли историк американской литературы может сегодня успешно работать, не учитывая трудов М. П. Алексеева, М. Н. Бобровой, A. А. Елистратовой, Я.Н.Засурского, М. О. Мендельсона, А. Н. Николюкина, А. С. Ромм,

А. К. Савуренок, Р. М. Самарина, Н. И. Самохвалова, А. И. Старцева,

B. Н. Шейнкера и многих других.  Появилось значительное количество монографий и статей, посвященных творчеству американских романтиков,

были изданы коллективные сборники. Наконец, следует упомянуть опубликованный в 1968 году труд А. Н. Николюкина «Американский романтизм и современность», где содержится первая попытка обобщить опыт изучения американского романтизма советскими специалистами. Что касается изучения творчества Мелвилла в отечественной американистике, то оно пока еще делает первые шаги.

Учить справедливости и стойкости в испытаниях – одна из благородных задач искусства. Этой задаче и служили книги Германа Мелвилла, и в каждом, кто их читал, остается отблеск их света.

По-моему мнению, Мелвилл – великолепен  в описании моря. Для него оно священно. Произведение «Моби Дик» описывает дружбу, любовь, приключения и море. Казалось бы, все как обычно, но именно этого мы ждем, когда берем в руки книгу Мелвилла. Благодаря ему читатели тоже становятся мечтателями. А этого так не хватает нам на сегодняшний день.

Глава 3. «Моби Дик» как  романтическая поэтика

          «Моби Дик, или Белый Кит» (1851) - произведение уникальное,  написанное вопреки всем существующим понятиям о законах жанра. Американские критики середины XIX века сочли эту книгу «странной». Ощущение «странности», возникающее при чтении мелвиллского шедевра, сохраняется и сегодня.

        Многие читали этот всемирно известный роман, главным героем которого является свирепый кит, либо смотрели фильм Френсиса Копполы «Моби Дик», насыщенный компьютерными спецэффектами и потрясающими натурными съемками. Но мало кто знает, что кашалот, потопивший судно, не выдуман Мелвиллом. Прототип его действительно существовал.

         Американское китобойное судно «Эссекс» 20 ноября 1820 года добывало китов в южной части Тихого океана. Охота была неудачной, только однажды на горизонте мелькнули фонтаны кашалотов. Но стоял штиль, и китобои не могли преследовать великанов, уходивших на север. Вдруг матрос, с верхушки мачты следивший за обстановкой, закричал: «Киты! Целое стадо!». Немедленно на воду были спущены три вельбота. Первым командовал капитан «Эссекса» Джордж Поллард, командиром второго был первый помощник капитана Оуэн Чейз, третьего - второй помощник Мейзер Джой. Китобои дружно навалились на весла, и вельботы, стремительно рассекая воду, стали приближаться к стаду морских исполинов. Более половины команды, насчитывающей 52 человека, остались на «Эссексе».

       Старые морские волки знали, что в первую очередь необходимо загарпунить крупных самцов. Не дай Бог вначале убить самку или детеныша - стадо разнесет утлые суденышки в щепы. Оуэн Чейз выбрал самого крупного самца длиной примерно 85 футов (25 метров) и метнул в него первый гарпун. Раненый монстр заметался, забил по воде своим гигантским хвостом. Могучим ударом он повредил шлюпку. Старший помощник приказал обрезать гарпунный линь, и вельбот направился к судну.

        Два других вельбота остались на месте, так как люди боялись приближаться к раненому чудовищу. Кашалот тем временем, словно торпеда, понесся к «Эссексу» и нанес ему сильнейший удар головой в борт. Раздался треск досок обшивки, и в трюм хлынула вода. Кит повторил атаку. После второго сокрушающего тарана «Эссекс» был обречен...

       Только восьми  китобоям удалось спастись. Они-то  и поведали миру о катастрофе. Именно эпизод нападения кита на судно и использовал в своей книге бывший моряк-китобой Герман Мелвилл.

        Тем не менее,  белый цвет кита долгое время  считался полным абсурдом - пока  в 1974 году канадские моряки  не заметили кита-альбиноса в Атлантике. Морское чудовище преследовало их судно много часов. За это время была получена радиограмма от ученых с просьбой во что бы то ни стало поймать живым редчайший экземпляр. Кита удалось загнать в залив и опутать сетями. Оказалось, это была молодая самка. Долгое время пленница жила в специальном бассейне под наблюдением зоологов. Так что и белый кит оказался не выдумкой.

      Роман о Белом Ките – трудная книга и не поддается беглому чтению. Тому есть две причины. Первая связана с тем, что каждая из 135 глав романа побуждает к размышлению и это, вероятно, высшая похвала, какую можно воздать любимому произведению искусства. Мысли, возникающие у читателя в процессе чтения, касаются не только содержания романа, но также собственной жизни, своего времени, предназначения на земле, закономерностей в поведении людей, общих принципов бытия человечества.

       Вторая причина заключается в качестве самого романа, его организации, структуре, способе изложения материала. Последовательность расположения глав и даже форма характеризуется своего рода, пересказами, разрушающими инерцию повествования. Стоит, например, читателю увлечься описанием морской стихии, как автор «подсовывает» ему классификацию китов, эпическое повествование о корабельной жизни перебивается монологами, диалогами и даже целыми сценами в  духе трагедии, за которыми следуют отвлеченные рассуждения.  Череда сюжетов и форм течет непрерывными потоками: диалоги, монологи, суховатые научные рассуждения, описание деталей китобойного промысла, размышление о человеческой судьбе, об истории народов и государств, исследования религиозных систем – все это идет по видимости бессмысленно, в сущности, продиктовано особой глубиной логики авторской мысли.

        Писателя мучили проблемы структуры, композиции, сюжета, построения характеров, внутренней логики, которая могла бы привести разнородные элементы в систему, и т. д. Более того — подо всем этим лежал фундамент мучительнейших размышлений о самых сложных сторонах американской общественной действительности, о странных и часто непонятных Мелвиллу трансформациях американской буржуазной демократии, о непостижимых зигзагах национальной историй, о темных силах, таинственным образом подчинивших себе, как ему казалось, нравственное развитие нации, о диких по своей жестокости законах, принятых конгрессом, о глубоких внутренних противоречиях, существовавших в общественном сознании, в общественной практике, а также между сознанием и практикой. Короче говоря, это были размышления, составившие содержание «Моби Дика». Внимание Мелвилла привлекало в первую очередь то, что было близко к его собственным мыслям. Иногда Мелвилл заражался способом шекспировского мышления, подхватывал понятия, которыми оперировал Шекспир, исследовал «методику провозглашения истины». Но исходной точкой мысли всегда оставалось сознание самого Мелвилла. В этом отношении следует согласиться с Матиссеном, который неоднократно говорил о том, что «мелвилловское ощущение жизни было глубоко затронуто Шекспиром», но что искусство Мелвилла основано не на Шекспире, а на собственном понимании природы и человека.