Тема школы и воспитания в русской литературе второй половины XX века (Н. Носов, В. Драгунский, Ю. Коваль, В. Голявкин)

Как и в своей живописи, в своих прозаических произведениях Виктор Голявкин удивляет безудержностью фантазии и неожиданность. Повторов. Никогда нельзя угадать в начале рассказа или повести, к чему клонит автор.

В статье «Из опыта прошлых лет», опубликованной в сборнике «О детской литературе» в 1983 году, В. Голявкин выделил ряд существенных для себя психологических и художественных приемов. О .юморе говорит следующее: «… юмористическое письмо, даже при обладании чувством юмора, вовсе не легче, а наоборот, требует от писателя большего вложения внутренней энергии и более сложных, утонченных чувств… Это как бы дополнительное зрение, оно дает возможность увидеть в предмете, в человеке, в событии дополнительные краски, нюансы, которые могут усложнить образ или все показать в неожиданном свете».

Прежде всего, произведения В.Голявкина привлекают юного читателя своей необычностью, незаурядностью и юмором.

Проза Голявкина всегда вызывала бурную полемику среди читателей и критиков. Простые истории, изложенные в коротких рассказах, поначалу провоцируют читателя на смех, а далее способны вызвать и слезы. Жизнь в изображении Голявкина оборачивается то комической, то драматической стороной, она будто мерцает, так что невозможно дать любому явлению одно-единственное толкование. В литературе для детей Голявкин развивает традиции чеховской прозы с ее «подводным течением», а также традиции литературы экзистенциализма. Он видит смешное и вместе с тем глубоко драматичное противоречие там, где другие ничего существенного не замечают (68).

Так, в рассказе «Пароход и лошадь» первоклассник хвалится тем, что умеет замечательно рисовать пароходы, — хвалится до тех пор, пока другой мальчик в ответ не нарисовал лошадь. «Эта лошадь была так хорошо нарисована, что я больше не хвалился своими пароходами, потому что такую лошадь я не сумел бы нарисовать никогда!» В отчаянном никогда звучит горькая догадка об ограниченности человеческих возможностей, о том, что есть в жизни непреодолимые барьеры и недостижимые мечты.

Романтизм голявкинской прозы обусловлен противоречием между изначальной дисгармонией мира и детской мечтой о гармонии. Дисгармония мира проявляется уже в самом факте противопоставления детей и взрослых: и те и другие не понимают друг друга и бывают неосознанно жестоки. Почувствовать жестокость, понять чужое незаметное страдание нужно именно читателю, поэтому автор зачастую отказывается от благополучных развязок или оставляет сомнение в их благополучности.

Мальчик хотел мяукнуть во время урока и для этого забрался в шкаф— да и заснул там. Учитель его случайно запер. Мальчику в шкафу страшно, но еще страшнее объясняться со «спасателями», от уборщицы до директора школы. Страх подавляет ребенка, совсем недавно способного придумывать всяческие веселые шутки.

• Ну, выходи, — сказал директор, — и объясни нам, что это значит. Я не двинулся с места. Мне было страшно.

• Почему он стоит? — спросил директор. Меня вытащили из шкафа.

Я всё время молчал. Я не знал, что сказать.

Я хотел ведь только мяукнуть. Но как я сказал бы об этом... (Рассказ «В шкафу»).

На такой напряженной ноте заканчиваются многие истории Голявкина, похожие поначалу на анекдоты. Жизнь и взрослых и детей трагикомична, но человек настолько свыкся с обычным порядком вещей, что не замечает абсурда ни в себе, ни в окружающем мире: «Флажки, крутом флажки, всё небо в флажках, и флажками насыщен воздух. Сидит маленький мальчик среди флажков и ест флажок» (миниатюра «Флажки, кругом флажки»). (2; 269).

Взрослые не читают детям нотации, они способны понять мотивы поступков ребят, воздействуя на них шуткой. Лирический герой Голявкина во многих смешных рассказах – клоун, шут, чудак – человек странный, неожиданный и очень добрый (рассказы «Пара пустяков», «Мы играем в Антарктиду», «Премия», «Карусель в голове»).

Книги В. Голявкина читателя знают и любят. Его рассказы перечитывают и цитируют наизусть, так как в них Писатель не обходится без шутки, без комического. Но при всем изобилии и безудержности смеха в этих произведениях не встретишь чисто комедийных ситуаций. В рассказах и повестях не бывает нагромождения комических, нелепых положений, имеющих единственную цель – заставить читателя смеяться.

Смех Виктора Голявкина всегда добрый, иногда трогательный и непременно точный. При всей комичности рассказов, каждый раз автор заставляет задуматься, увидеть себя со стороны, посмеяться и над своими собственными недостатками.

Юмор и занимательность – это порою кратчайшее расстояние между серьезной проблемой и сознанием юного читателя (55).

Особенно много рассказов В. Голявкина посвящено проблемам детей младшего школьного возраста: именно в этом возрасте наиболее силен разрыв между степенью формирования личности и способностью ребенка доказать свою значимость окружающим. Младшие школьники, подобно подросткам, переживают свою драму, а внешне это воспринимается как комедия — такой вывод можно сделать из рассказов Голявкина (2, с. 270).

2.4. Ю. Коваль: писатель-педагог в трансформации темы школы и воспитания.

Ю.И.Коваль (1938—1995) — автор повестей, рассказов, сказок для детей и взрослых. Он учился в Московском педагогическом институте имени Ленина. Во второй половине 50-х годов там сложился круг друзей, которых впоследствии назвали «московскими бардами»: Ю.Визбор (основоположник жанра авторской песни, журналист, сценарист, киноактер, 1934-1984), Ю.Ким (советский и российский поэт, композитор, драматург, сценарист, бард, 1936), П.Фоменко (российский режиссер театра и кино, педагог, 1932-2012). Формирование будущего писателя шло в том же русле «неофициальной» культуры. Помимо литературы Коваль увлекался живописью; следы этого увлечения видны в его литературных произведениях.

Начало творчества для детей было положено в татарском селе Емельянове, где Коваль учительствовал после института. Сам он считал легким хулиганством свое сочинительство тех лет — типа диктанта на правописание шипящих в конце слова: «На полу сидела мышь. / Вдруг вбегает грозный муж. / И, схватив огромный нож, / К мыши он ползет как уж».

Вернувшись из Татарии, Коваль написал несколько «взрослых» рассказов о своей деревенской жизни. В литературе же для детей он пробовал свои силы как стихотворец. Первое его детское стихотворение опубликовано в 1964 году в журнале «Огонек», и в том же году издана тоненькая книжка стихов «Что я знаю» (2, с. 275).

Повести, рассказы, зарисовки, миниатюры духовно и художественно спаяны одной внутренней темой: родина и детство. Место действия – малые уголки земли, где сосредоточился образ отчизны. И один из этих уголков – деревня с прозрачным названием Чистый Дор.

По заданию журнала «Мурзилка» в 1968 году поэт Юрий Коваль отправился в командировку на погранзаставу писать стихи о границе, а вернувшись в Москву, вместо стихов написал рассказ «Алый», принесший ему первый громкий успех. «Вот тут-то я и поймал прозу за хвост», – сказал об этом времени писатель. Жизнь погранзаставы и борьба с нарушителями границы описаны в этом рассказе, но всё же он о верности и любви человека и собаки. Молодой писатель не боялся «недетских» тем, оставался при этом искренним и поэтичным, как в описании смертельно раненого истекающего кровью пса: «Кошкин поднял его, и тепло-тепло стало его рукам, будто он опустил их внутрь абрикоса, нагретого солнцем». Рассказ издали огромным тиражом, о нём написали в газетах и журналах, кинорежиссёр Юлий Файт снял по сценарию писателя художественный фильм. После «Алого» Юрий Коваль продолжал писать и публиковать рассказы из «пограничной» серии, но сам почему-то не был ими доволен. И тогда произошло важное событие в его литературной биографии, он принял решение не работать долго в одном жанре, менять его практически в каждом новом произведении.

Образ Родины находит себя в стариках и детях, а по существу – и в детстве, потому что и у стариков характеры детские.

Четыре рассказа, привезенные из Ферапонтова, легли в основу книги «Чистый Дор» (1970). В книгах Коваля этого времени, как в размышлениях его героини девочки Нюрки, радость и печаль рядом, жизнь и смерть не противостоят друг другу, а сосуществуют на фоне вечно обновляющейся природы. В литературе для детей появился новый герой - бесхитростный и хитроватый одновременно, способный на поступки, по-детски открытый, радостно воспринимающий природу и людей. В те годы Юрий Коваль окончательно и бесповоротно решил быть детским писателем. Помогала ему в работе отчасти фантазия, но более всего память и зоркость. Он видел то, чего не видели его спутники, шедшие с ним рядом той же дорогой. В рассказах Коваля обыкновенные берёзовые веники в раскалённой бане «жар-птицами слетали с потолка», «картофельная собака» Тузик при встрече «фыркал и кидался с поцелуями, как футболист, который забил гол», яркая клеёнка с васильками в деревенском магазине ослепляла, «будто кусок неба, увиденный со дна колодца», а на воображаемых погонах дошкольника Серпокрылова «куда больше сверкало звёзд, чем в созвездии Ориона» (97).

Работая для детей, Коваль не выбирал какие-то специфически детские темы — он уважал своего маленького читателя и говорил с ним о жизни и характерах взрослых (показателен в этом отношении рассказ «Клеёнка»). Среди его взрослых персонажей выделяются дядя Зуй и старуха Пантелевна (взрослые вообще составляют большую часть героев). Все его герои, даже маленькая девочка Нюра, — натуры сильные, целостные, лишенные инфантильности. В рассказе «Вода с закрытыми глазами» семилетней Нюрке приходит мысль о смерти и взрослый рассказчик может вести с ней разговор на равных:

• Тебе-то из-за чего умирать? — спросила Нюрка.
• Есть из-за чего, — ответил я. — Хватает.
• Болтаешь, сам не зная... — сказала Нюрка.

На попечение Нюрки учитель может оставить сотню школьных кроликов. А дошкольник Витя может подстрелить из ружья ястреба. Но не это главные показатели их самостоятельности. Важнее то, что и Нюрка, и Витя, и другие дети в состоянии решить сложную нравственную проблему, например связанную с убийством птицы («Выстрел»).

Главный герой рассказов о деревне Чистый Дор — сам автор. Он живет в маленьком доме старухи Пантелевны. ходит в лес, участвует в местных событиях. Он писатель и художник и потому воспринимает деревню Чистый Дор как особый мир, который неуловимо похож на сказочный. Есть тут даже лесовик. По словам Пантелевны, он совершает разные проделки, и видела она его не раз: ведь он в магазин ходит — сахар покупать, а деньги-то сам делает! Рассказчику порой трудно разобрать, лесовик ли ему встретился или просто человек («Лесовик»). Он готов поверить и в историю о закопанных в войну оркестровых инструментах, которые звучат под землей до сих пор. Хотя ему приходит на ум реальное объяснение трубных звуков, несущихся из-за бугра: это подземный ручей захлебывается весенней водой («Под соснами»).

Вообще повседневная жизнь деревни для рассказчика интереснее любой сказки. Ему очень нравятся чистодорцы — все, от мала до велика. Вместе с ними он приходит поздравить Нюру, идущую в первый класс, и подарить ей «школьное» — два килограмма конфет-подушечек и бинокль. Вся школа помещается в одном классе, в ней всего четыре ученика и один учитель, а Нюра — единственная первоклассница, и для деревни седьмой день рождения Нюры — большой праздник (80, с. 215).

Ю. Коваль показывает, как укрупняется здесь всякое событие, какое значение придается всякой мелочи, как серьезно относятся чистодорцы и к себе, и к другим. Старухе Пантелевне нужно всем и каждому объяснить, что парень этот (рассказчик) — племянник ей, что он топор в лесу нашел, а она уж думала, что это лесовик топор унес. И сам рассказчик в конце концов начинает объяснять вместо Пантелевны: «Я племянник ей. Она топор потеряла и думает, не лесовик ли унес, а он в малине лежал. А я племянник ей».

Ю. Коваль использует повторы — и сюжетно-композиционные, и речевые, останавливается на описаниях, передает подробности разговоров — все это затем, чтобы замедлить ход повествования. Он воспроизводит тот замедленный ритм, что объединяет природу и сельского человека, — ритм, так разительно отличающийся от городского. Поедет ли дядя Зуй за стожком сена, затеют ли спилить грозному быку Буньке рога, завезут ли в магазин клеенку, настанет ли осень или разразится гроза — все становится историей, поэмой в прозе.

Сочетание эпического повествования и лирического подтекста придает глубину рассказам Ю. Коваля. Хороши у него и искрометные диалоги, и импрессионистичные описания. В диалогах раскрывается богатство народного языка, а в описаниях — богатство языка литературного, воспитанного книгой (2; 276).

Юрий Коваль не любит открытых выводов. Он рассчитывает на ум и тонкость того читателя, для которого пишет. Конечно, он учитывает особенности восприятия ребенком жизни и слова. Конечно, смысл его произведений точен, акценты расставлены четко, добро и зло резко различимы. (Он снисходителен к маленьким слабостям милых ему героев, но не прощает бессовестности – «У кривой сосны», бьет иронией и сарказмом по скупости и приобретательству – «Караси», «Картофельная собака».) И все же обращается к детям с богатым эмоциональным и духовным строем. Коваль верит в каждого своего читателя, и видит черты «маленького Пушкина» в любом ребенке. Поэтому в его произведениях есть еще одна глубина, есть подводное течение – как в «Грозе над картофельным полем», как во многих других рассказах, как в «Вороне», где странная птица всюду летала за женой Кольки-механизатора. И пусть это преследование объясняется конкретной причиной, но находится  в рассказе и второй смысл. Быть может, ребенок его пока не поймет, но когда будут прочитаны последние строки, они отложатся в детском сознании ощущением непростоты   жизни и человеческих чувств: «…Если бы за мной ворона летала, если б меня любила, я бы ей крошки хлебные сыпал…Но не меня полюбила ворона…Вот все-таки какая глупая бывает на свете любовь!»

Новый поворот жанра назрел, и в 1971 году вышел в свет пародийный детектив «Приключения Васи Куролесова». Герои и сюжетная канва были взяты из рассказов отца писателя, начальника Уголовного розыска Московской области, дослужившегося до звания полковника. Он не участвовал в битвах на фронтах, но во время войны ловил бандитов, и в 1943 году те прострелили ему обе ноги и живот. «Все мои книги он очень любил, охотно их читал и цитировал, – вспоминал писатель. – Правда, при этом говорил: „Это, в сущности, всё я Юрке подсказал“. Что и правда в смысле Куролесова и куролесовской серии». Юрий Коваль гордился своим отцом и очень ценил его колоритный малороссийский юмор. От него, очень смешливого и смешившего слушателей любым своим рассказом, писатель узнавал забавные детали уголовных историй и типичные черты представителей бандитского мира. В результате в этой и других книгах серии– «Пять похищенных монахов» (1977) и «Промах гражданина Лошакова» (1989) – бандитов не осуждает суд и не бичует сатира, они просто выпадают из жизни, как не совместимые с красотой и гармонией природы… На вечере Юрия Коваля в Детской библиотеке на сцену вышла библиотекарь с лохматой зачитанной книжкой в руках, это были «Приключения Васи Куролесова». «Сколько писателей, – сказала она, – мечтают, чтобы их книги в библиотеках были именно такими, зачитанными до дыр, в то время как у многих из них книжки стоят на полках новенькими и блестящими, потому что их не касалась рука читателя» (97).