Жанр жития в Древней Руси. «Житие Феодосия Печерского»

Наибольшей подвижностью и многообразием отличились рассказы о чудесах, совершаемых святым при жизни и после смерти. Они являлись обязательным компонентом жития и часто представляли собою протокольно-деловую запись либо остросюжетный рассказ о помощи святого людям, попавшим в критическую ситуацию, будь то неизлечимая болезнь или пропажа жизненно необходимого, засуха или шторм, вражда или клевета. Прав Ф.И. Буслаев, полагавший, что «в статьях о чудесах угодников иногда в замечательно ярких очерках выступает частая жизнь наших предков, с их привычками, задушевными мыслями, с их бедами и страданиями» [Коровина В.И., с.72].

В византийских житиях чувствуются  приемы античного биографического  жанра, прежде всего жизнеописаний  Плутарха и авантюрных романов позднеэллинского периода со всем комплексом многочисленных приключений: бурями, разбойниками, зловещими убийствами, чудесными исцелениями и т. п. Примером этому может служить большинство житий так называемого “Супрасальского сборника”, переведенного с греческого на древнеболгарский уже в IX--Х вв. трудами книжников Преславской школы и Симеонова кружка.

В отличие от византийских житий оригинальные славянские жития  обычно гораздо меньше места уделяют  приключенческим моментам. В их сюжетах  большое значение имеет психологическая мотивировка действия. На ней держится основной конфликт в той части биографии героя, которая описывает его жизнь дома до ухода от мира: борьба между ним и его родителями, особенно матерью, удерживающей его дома. В этих житиях особенно часто встречается реалистическая детализация, становящаяся одним из постоянных приемов житийного канона.

Возникновение житий  из разных источников уже в византийской литературе вело к появлению определенных разновидностей в самом житийном жанре. Обогащение жанровой схемы происходит и при ее переходе в другие культуры. В каждой народной литературе создавались новые варианты, становились излюбленными свои приемы изображения, свой тип героя и т. п.

Например, русские жития  отходят от старых схем в сторону  большей драматизации описания святого, зачастую из всего жизнеописания выбираются только наиболее драматические, впечатляющие эпизоды: вводятся внутренние монологи, эмоциональные диалоги, зачастую меняющие даже тип повествования. Оно превращается в простой рассказ, богатый историческими и бытовыми наблюдениями, в военно-патриотическую повесть, в поэтическую сказку, в семейные памяти и мемуары.

На базе житий, внутри самого жанра происходит процесс  формообразования, и отдельные жития  приближаются все больше к различным литературным или фольклорным жанрам. Одни жития начинают походить на рассказы, другие на бытовые, исторические, воинские,  психологические повести, третьи на остросюжетные новеллы, четвертые на поэтические сказки, некоторые принимают вид забавных небылиц, иные имеют легендарный характер или приобретают подчеркнуто проповеднически поучительное звучание, другие не отказываются от занимательности и определенных элементов юмора и иронии. Все это разнообразие, нарушающее канонические рамки религиозного жанра, отрывает его от церковной линии и приближает к светским повестям и рассказам.

Судьба древнерусских  жанров сложилась по-разному: одни из них ушли из литературного обихода, другие приспособились к изменившимся условиям, третьи продолжают активно  функционировать, наполняясь новым содержанием. Литературные путешествия XVIII столетия, очерковая литература XIX – XXI веков восходят к традиции древнерусских хождений, одного из самых устойчивых жанровых образований Средневековья. Истоки русского романа исследователи находят в бытовых повестях XVII века. Поэтика оды в литературе русского классицизма, безусловно, складывалась под влиянием произведений ораторского искусства Древней Руси.

Традиции ораторской прозы Киевской Руси нашли свое преломление  в поэтике «Слова о полку Игореве» и «Слова о погибели земли Русской», подготовили почву для возникновения одного из самых загадочных прекрасных явлений древнерусской литературы – послания к князю Даниила Заточника. Пережив расцвет в XII в. и явив миру талант Кирилла Туровского, а в XIII в. – Серапиона Владимирского, к XIV столетию красноречие начинает уступать место публицистике, чтобы в конце XVII в. с новой силой возродиться в творчестве писателей самых разных  идеологических и литературных позиций – от протопопа Аввакума до Симеона Полоцкого. В петровскую эпоху традиции древнерусской ораторской прозы питают проповедническое искусство Феофана Прокоповича, Стефана Яворского, Гавриила Бужинского.  Рассматривая древнерусское красноречие в контексте мировой литературы, И.П. Еремин пришел к выводу, что ораторская проза Киевской Руси – «последнее звено той цепи, древность которой исчисляется в пятнадцать столетий и которая уцелела до XI – XII вв.н.э. только потому, что одному из «варварских» народов, пришедших на смену античному миру, удалось вернуть ей – пусть ненадолго – прежний блеск» [Еремин И.П., с.80].

Таким образом, древнерусская  литература не мертвое явление, а  живое и плодотворное. Она передала по наследству русской литературе нового времени высокий духовный настрой и «учительный» характер, идеи патриотизма и гуманного отношения к людям независимо от их национальной принадлежности и вероисповедания. Многие жанры литературы Древней Руси, претерпев эволюцию, обрели вторую жизнь в литературе XVIII – XXI веков [Боева Л.С., с.8].

Главная характеристика житийного жанра, вытекающая из религиозно-мифологического мировоззрения его авторов - это символический характер образности. Все средневековое искусство, по своей сущности тяготеет, к символике, элементы реалистичности, беллетристичности и т. п. выступают обычно как нарушение общей нормативной поэтики, отступление от метода. Тем не менее, иногда эти отступления повторяются столь часто, что, в конце концов, становятся своего рода закономерностью. Наличие подобных отступлений, как и символическая образность, вытекает также из особенностей мировоззрения древних авторов. Мировоззрение средневекового человека характеризуется своеобразным дуализмом; наряду с религиозно-мифологическими воззрениями, в нем проявляли себя и обусловленные действительностью, жизненной средой реально-исторические взгляды. Именно на этом основывается постоянное наличие реалистических элементов уже в наиболее древних житийных повестях [Дмитриев Л.А., с. 129].

Попытка представить  себе схему развития житийного жанра, конечно, условную и ограниченную, как всякая схема, привела бы нас к изображению не прямой линии, а спирали. Уже в первых житиях преобладают реалистические элементы, черты действительной жизни. Вслед за этим житийный жанр канонизируется, в нем резко возрастают нормативные элементы, идеализированное изображение, символика. По мнению Иванова: «В последний период в житиях снова происходит нарастание жизненного, реального; жития трансформируются в жанр светской повести» [Иванов А.И., с.30].

Необходимо отметить, демократический характер многих житийных персонажей и ситуаций. Зачастую агиографы обращались к устному народному творчеству, обогащая свое произведение фольклорными приемами изображения. Самые популярные житийные герои переходили в фольклор, делаясь персонажами духовных стихов, народных житий или даже сказок (например, “Житие Петра и Февронии” и др.). “Житийный автор создавал произведение со своеобразной героикой, так что, можно сказать, житийный жанр представлял собой героический эпос средневековой христианской литературы” [Буслаев Ф.И.,с.44].

Подобно тому, как мы говорим об эпосе в литературном творчестве, мы можем говорить об эпосе древнерусской литературы. Эпос – это не простая сумма былин и исторических песен, они рисуют нам целую эпическую эпоху в жизни русского народа.

§ 1.2. Типология житий. Появление первой житийной литературы на Руси.

Древняя Русь оставила в  наследство огромный массив житийной литературы, весьма разнообразной, не смотря на жанровую нормативность. Проблема типологии житий в достаточной мере не разработана учеными. Трудно выделить универсальный принцип классификации агиографических произведений, поэтому за основу берутся самые разные признаки, как собственно литературные, так и внелитературные. Различают переводные и оригинальные жития. Руководствуясь географическим принципом, т.е. учитывая место создания памятника или место подвижничества героя, выделяют жития киевские, новгородские, московские, севернорусские и т.п. Признавая неразвитость авторского самосознания в середине века, тем не менее говорят о жанрово-стилевой близости житий, созданных Нестором и Епифанием Премудрым, книжниками школы митрополита Макария и писателями-старообрядцами. Как составитель жития святых Епифаний Премудрый, живший сначала в одном монастыре с св. Стефаном Пермским, а потом монастыре Сергия, - написавший жития обоих этих святых.                 Продолжатели этих трех писателей вносят в свои труды новую черту – автобиографическую, так что по «житиям», ими составленным, всегда можно узнать автора. Из городских центров дело русской агиографии переходит в XVI в. в пустыни и отдаленные от культурных центров местности. Авторы этих житий не ограничивались фактами жизни святого и панегириком ему, а старались знакомить с церковными, общественными и государственными условиями, среди которых возникала и развивалась деятельность святого.

Жития этого времени  являются, таким образом, ценными  первоисточниками культурной и бытовой  истории древней Руси.

Новую эпоху в истории  русских житий составляет деятельность всероссийского митрополита Макария. Его время особенно обильно новыми «житиями» русских святых, что объясняется с одной стороны усиленною деятельностью этого митрополита по канонизации святых, а с другой – составленными им «великими Минеями-Четиими». Минеи эти, в которые внесены почти все имевшиеся к тому времени русские жития, известны в двух редакциях: Софийской и более полной – московского собора 1552 г. Столетием позже Макария, в 1627 – 1632 гг., появились Минеи-Четии монаха Троице-Сергиева монастыря Германа Тулупова, а в 1646 – 1654 гг – Минеи-Четии священника Сергиева посада Иоанна Милютина. Эти два сборника отличаются от Макариева тем, что в них вошли почти исключительно  жития и сказания о русских святых. Тулупов вносил в свой сборник все, что находил по части русской агиографии, целиком; Милютин, пользуясь трудами Тулупова, сокращал и переделывал имевшиеся у него под руками жития, опуская из них предписания также похвальные слова [Робинсон А.Н., с.15-18].

Агиографические произведения часто группируют по типу героев, ибо поэтика жития во многом зависела от того, был ли святой рядовым монахом или игуменом монастыря, князем или иерархом церкви. Однако эта классификация весьма условна, так как в разряд княжеских житий попадают жизнеописания и мучеников, и воинов, и святителей. Видимо, лучше за основу типологии брать тип деятельности святого и различать жития затворников и столпников, мучеников и юродивых, воинов и основателей монастырей.

От древнейшей поры по сравнению с последующим временем  до нас дошло сравнительно небольшое количество житийных произведений. Характерно, однако, что в первую очередь у нас написаны были жития, посвященные светским представителям господствующего класса, именно княжеские жития.

Христианство на Руси – официальная религия, оно насаждалось «сверху», поэтому первые русские святые – князья, а сам тип княжеского жития необычайно продуктивен [Серебрянский Н.И., с.66-72].

Прежде всего претендовали на причисление к лику святых и  создание житий князь Владимир, крестивший Русь, и его бабка – княгиня Ольга, первой из русских правителей принявшая христианство. Однако их жития складываются позднее, очевидно, это связано с языческим прошлым князей, требовалось время, чтобы забыть или оправдать жестокость Ольги в ее борьбе с восставшими древлянами, любовь к мирским радостям жизни Владимира, до крещения проводившего время в военных походах и пирах с дружиной, окруженного многочисленными женами и наложницами.

Далее в XI начале XII вв. создаются первые русские жития «Сказания» и «Чтения о святых мучениках Борисе и Глебе (жития – мартирия), а также жития о «подвижниках», церковных деятелях Антония (до нас не дошло) и Феодосия Печерских. Древнейшим русским житием было, видило, «Житие Антония Печерского» - монаха, первым поселившегося в пещере и своим поступком подавшего пример к основанию пещерного скита, превратившегося затем в прославленный Киево-Печерский монастырь. Однако «Житие Антония Печерского» до нас не дошло, хотя нет оснований сомневаться в том, что оно существовало.

Выдающимися литературными  достоинствами отличаются жития  киево-печерского монаха Нестора (не ранее 1057 - нач. XII в.), созданные по образцам византийской агиографии. Его «Чтение  о житии Бориса и Глеба» вместе с другими памятниками XI-XII вв. (более драматичным и эмоциональным «Сказанием о Борисе и Глебе» и продолжающим его «Сказанием о чудесах Романа и Давида»). Эти «Жития» представляют собой агиографический тип жития – мартирия (рассказ о мученической смерти святого). Они образуют широко распространенный цикл о кровопролитной междоусобной войне сыновей князя Владимира Святославича за киевский престол. Борис и Глеб (в крещении Роман и Давид) изображены мучениками не столько религиозной, сколько политической идеи. Предпочтя смерть в 1015 году борьбе против старшего брата Святополка, захватившего власть в Киеве после смерти отца, они утверждают всем своим поведением и гибелью торжество братолюбия и необходимость подчинения младших князей старшему в роде для сохранения единства Русской земли. Князья-страстотерпцы Борис и Глеб, первые канонизированные святые на Руси, стали ее небесными покровителями и защитниками.

После «Чтения» Нестор создал на основе воспоминаний современников  подробное жизнеописание Феодосия Печерского, ставшее образцом в жанре преподобнического жития. Произведение содержит драгоценные сведения о монастырском быте и нравах, об отношениях к монахам простых мирян, бояр и великого князя.

«Житие Феодосия», хотя и являлось по существу первым русским житием сообщило завершенность биографическому жанру. Рассказ о человеке ведется в этом произведении путем выделения только некоторых моментов его жизни: тех, в которых он достигает как бы наивысшего своего самопроявления.

Из «Жития» мы узнаем многое об окружающем его бытии и целиком погруженных в этот быт людях. Здесь и быт богатого провинциального дома в Васильеве, -  дома, руководство его властной матерью. Кое-что мы можем узнать о положении слуг. Бегство Феодосия в Киев рисует нам торговый обоз с тяжело нагруженными товарами телегами. Но описание быта ведется очень сдержанно, только в той мере, в какой это необходимо для сюжета, - сюжет же всегда над незначительностью и суетностью «мимотекущей» жизни. В обстановке временного усматривается вечное, в случайном – значительное. Благодаря этому быт оказывается обряжен в церемониальные формы высоких церковных добродетелей. Это как бы те ветхие и бедные реликвии, которые лежат в драгоценных сосудах и которым поклоняются пришедшие в монастырь странники.