История античной философии

-        Не  пекись  о  снискании  великого  знания: из  всех  знаний  нравственная  наука,  быть  может,  есть  самая   нужнейшая,  но  ей  не  обучаются.

     Сегодня  абсолютно   невозможно  сказать, какие из  сотен подобных  заповедей  восходят  к  самому  Пифагору.  Но  совершенно  очевидно,  что  все  они  выражают  вечные  общечеловеческие  ценности,  которые  остаются  актуальными  всегда,  покуда  жив  человек.

3.4 Ранние пифагорейцы.

Ранние пифагорейцы воспринимали число как божественное начало, сущность мира, а в исследованиях числовых отношений видели средство спасения души, некий религиозный ритуал, очищающий человека и сближающий его с богами. Это философско-религиозное учение о том, что «мир есть число», ускоряло перевод математики из области практически-прикладной, вычислительной в сферу теоретическую, в систему понятий, логически связанных между собой процедурой доказательства. Мир целостен, гармоничен, в нем все взаимосвязано. В то же время «мир есть число», значит, все числа связаны между собой, а занятия математикой позволят эти связи установить, прояснить их логическими доказательствами. Кто изучит и поймет божественные числовые отношения, тот сам станет божественным (подобно Пифагору), а его душа перестанет переселяться в другие существа (реинкарнация) и возвысится до абсолютного блаженства. Так закладывались философско-религиозные предпосылки математического и естественно-научного познания.

3.5 Числовая гармония мира. Музыкально-числовой Космос Пифагора.

Пифагоризм  создает  определенную  логическую  схему  мироздания,  соотнесенную  с  нравственной  оценкой.  Эта  сторона  дела  представлена  в  учении  о  противоположностях,  что представляется   так:  предел  и беспредельное,  нечетное  и  четное,  единое  и  многое,  мужское  и  женское,  покоящееся и движущееся,  светлое  и  темное,  хорошее  и  дурное,  четырехугольное  и  разностороннее.

     Дело  не  просто  в  противопоставлении  -  противоположности  соединяются.  Говоря  о  Пифагоре  как  основателе  гражданского  воспитания,  Ямвлих  приписывал  ему  мысль  о  том,  что  ни  одна  из  существующих  вещей  не  является  чистой,  все  смешано, и  с  землею  огонь,  и  огонь  с  водой,  и  воздух  с  ними,  и  они  с  воз-духом,  и  даже  прекрасное  с  безобразным,  и  справедливое  с  не-справедливым.

Идея  гармонии.  Ее  истоки  можно  искать,  если  не  у  самого Пифагора,  то  у Алкмеона Кротонского,  представителя  пифагорейской  медицины.  Этот  врач  рассматривал  все  сущее  как  продукт  соединения,  смешения,  гармонического  слияния  противоположностей. Он  считал,  что  сохраняет  здоровье  равновесие  сил  влажного,  сухого,  холодного,  теплого,  горького,  сладкого  и  пр.,  а  господство  одного  из  них  есть  причина болезни.  Здоровье – есть  соразмерное  смешение  таковых  сил.  Это  соразмерное  смешение  и  получило  у  пифагорейцев  название  “гармония”,  став  одним  из  основных  понятий  их  учения:  все  на  свете  обязательно  гармонично.  Гармоничны  боги,  гармоничен  космос, т.к. все составляющие  его моменты абсолютно  согласованы  в  единое  и нераздельное  целое.  Гармоничны  государство  и  царь,  потому  что от  него  зависит сила  скрепления  всех  людей  в  единое  целое. В результате применения пифагорейских чисел к конструкции бытия получается музыкально-числовой космос, со сферами, расположенными друг в отношении друга согласно числовым и гармоническим отношениям.

"Филолай [помещает] огонь посредине вокруг центра, который он называет Гестией [очагом] вселенной, домом Зевса, матерью и алтарем богов, связью и мерою природы". "И еще другой огонь [принимает он], – огонь, лежащий выше всего и объемлющий [вселенную]. Центральный [огонь] есть первое по природе; вокруг него пляшут в хороводе десять божественных тел: небо, расположенное за сферою неподвижных звезд, пять планет, за ними солнце, под солнцем луна, под ней земля, под последней антихтон [противоземлие], за ними всеми огонь Гестии, занимающий место вокруг центра. Итак, самую высшую часть периферического [огня], в которой находятся элементы в состоянии совершенной чистоты, он называет Олимпом, пространство же движущегося Олимпа, в котором расположены пять планет вместе с солнцем и луною, [он называет] Космосом; лежащую же под ними подлунную часть [пространства], что вокруг земли, где [находится] область изменчивого рождения, [он называет] Ураном. И относительно расположенных в порядке небесных тел бывает мудрость, относительно же беспорядочного мира рождающихся [вещей] – добродетель, [причем] первая [из них] совершенна, вторая несовершенна". Все стихии также пронизаны этим музыкальным числом. "Пифагор говорит, что есть пять телесных фигур, которые называются также математическими: из куба [учит он] возникла земля, из пирамиды – огонь, из октаэдра – воздух, из икосаэдра – вода, из додекаэдра – сфера вселенной [т.е. эфир]".

Уже из этого фрагмента видно  все своеобразие пифагорейской  концепции, в которой так причудливо объединились музыка, математика и астрономия. В платоновском "Тимее" мы находим эту музыкальную космологию в виде целой системы. В этом виде она и осталась в памяти человечества. И даже в ХХ веке многочисленные "теософы" и "астрологи" черпают отсюда богатый и весьма выразительный по своему внутреннему и внешнему стилю материал.  

4.Италийская философия. Элеаты.

Италийская философия: под этим понятием  объединяют пифагорейскую и элейскую школы античности. Место  возникновения италийской философии — греческие колонии Южной Италии и Сицилии, время — конец VI в. до н. э. Италийская философия испытала влияние ионийской  философии, возникшей раньше. На ее развитие оказали влияние  также и публичная религия, модель которой представлена пантеоном богов у Гомера, и религия  мистерий (орфизм, дионисийский культ). Это обусловило большее внимание италийцев, по  сравнению с ионийцами, к религиозно-нравственным вопросам. Они поднимают проблемы души, ее смертности или бессмертия,  отношения Бога и человека и т. п. Все это постепенно переводит философию с проблем «физиса» на проблемы человека и  общества. Другая ветвь италийской философии — школа элеатов. Она сформировалась и развивалась в Элее. Главные представители школы Ксенофан (565 — 470 гг. до н. э.), Парменид, Зенон, Мелисс. Учение элеатов стало новым шагом на пути развития философского знания.

Элеаты в качестве субстанции всего  сущего выдвинули бытие. Они же поставили  вопрос о соотношении бытия и  мышления, т. е. основной вопрос философии. Ученые считают, что элеаты закончили  процесс формирования философии.

4.1 Учение о космосе как о целостном континууме.

Ксенофан воспринимал космос как бога. А именно: вечный, единый, однородный и шарообразный бог-космос ни беспределен, ни ограничен. Ибо беспредельным может быть лишь несуществующее: оно не имеет ни середины, ни начала, ни конца. Следовательно, поскольку бог (космос) существует, он должен быть ограничен. С другой стороны, ограничено то, что имеет вне себя нечто иное, ограничивающее его. Значит, единое должно иметь вне себя нечто иное, т. е. бытие оказывается не единым, а множественным. Став перед дилеммой: единое бытие или неограниченно, т. е. оно есть небытие, или ограниченно, и тогда оно не может быть единым (одним, единственным) бытием, Ксенофан, согласно анонимному автору трактата, избрал невозможность приписывать бытию (богу-космосу) как конечность, так и бесконечность.

4.2 Мифопоэтический взгляд Ксенофанта Колофонского на сущее.

Определение «сущее» нам знакомо и привычно, но когда мы говорим таким образом о бытии и об едином, мы принимаем их как частные определения, стоящие рядом со всеми прочими определениями. Здесь, напротив, смысл тот, что все другое не обладает действительностью, а есть лишь видимость. О нашем представлении мы при этом должны забыть: мы знаем бога как дух, но так как греки имели перед собой лишь чувственный мир, мир созданных фантазией богов, и не находили в этом удовлетворения, то они отбросили все это как неистинное и пришли, таким образом, к чистой мысли. Это громадный шаг вперед; мысль, собственно говоря, лишь в элеатской школе выступила, таким образом, свободно и самостоятельно. Бытие, единое элеатской школы, есть лишь это погружение в бездну абстрактного, рассудочного тождества. Это — первое, к чему приходит рассудок, и эта мысль есть также последнее, к чему он возвращается, как это доказывает новейшее время, когда дух понимается лишь как высшее существо. Если мы говорим о боге, что это высшее существо существует вне нас, что оно выше нас, что мы ничего не можем о нем познать кроме того, что он существует, то он лишен определений, ибо если бы мы знали его определения, то это было бы познанием. В таком случае истина состоит лишь в том, что бог есть единое, не в том смысле, что существует лишь один бог (это — другое определение), а лишь в том смысле, что он тождествен с собою.

4.3 Учение Парменида о Едином.

чение о всеединстве, построенное  им по методу строгого выведения, заимствованному  из математики, по форме своей обличает в нем ученика пифагорейской  школы, тогда как особенности  его умственных построений явно свидетельствуют о том, что он не мог найти полного удовлетворения в содержании пифагорейства. Таким образом, если его система в основе своей опирается на пантеизм Ксенофана, а формой обязана математике Пифагора, то направление ее определяется еще третьим учением системой; Гераклита. Ибо «учение о вечном потоке» эфесского мудреца всего глубже поразило мысль Парменида, вызвало в нем самые глубокие сомнения и привело его, как и его последователей, к тому роду выводов, в котором всего разительнее сказался своеобразный характер умозрения элеатов. Однако эти сомнения и; вытекающие из них отрицания мы выслушаем сперва из уст младшего представителя школы, так как его ясная и обстоятельная проза в данном случае желательнее тесной, громоздящей доводы на доводы, скупой на -слова дидактической поэзии его учителя. «Ибо, - говорит Мелисс,- если земля, вода, воздух и огонь, а также железо и золото воистину суть, если одно живо, другое мертво, одно бело, другое черно, и если подобно этому все вещи, которые люди считают истинно сущими, действительно существуют, и мы правильно видим и слышим их, тогда всякая из них должна бы быть такой, какой она явилась нам впервые; она не должна превращаться или изменять форму, а быть всегда тем, что она есть. Мы же утверждаем, что мы правильно видим, слышим и познаем, и однако нам кажется, что теплое становится холодным и холодное-теплым, твердое-мягким и мягкое-твердым, что живое умирает и возникает из неживого, что все изменяется, и что нет ничего схожего между тем, какой была вещь и какой стала. Самое твердое железо стирается на пальце, который оно окружает в виде перстня, а также и золото, и драгоценные камни, и все, что мы считаем самым твердым, из воды же, напротив того, возникает суша и камни. Итак, из этого следует, что сущего мы и не видим, и не познаем». Здесь предъявляется двоякое требование к объектам чувственного восприятия: ненарушимое постоянство существования и ненарушимое постоянство свойств. Будучи строго взвешены, эти ответы признаны слишком легковесными и в том, и в другом отношении: им ставится в вину как то, что они преходящи, так и то, что они изменчивы. Если эти два требования, касающиеся двух различных суждений, сливаются здесь воедино, то в этом повинно не осознанное еще в те времена двоякое значение слова «быть», которое употребляется то в смысле существования, то как простая связка (Солнце есть; Солнце есть небесное тело). Мы можем оставить в стороне вопрос о том, насколько правомерно было отнесение всего преходящего и изменчивого к области призрачности и небытия. Ничего нет понятнее искания надежного, так сказать, устойчивого объекта познания и, с другой стороны, столь же понятно, что ввиду несовершенства господствовавшего тогда учения о веществе невозможно было найти его в предметах чувственного восприятия. Нынче древесный лист зеленый и полон соков, завтра он желтеет и засыхает, а еще позже становится бурым и свертывается. Где же найти сущность вещи, как уловить и закрепить в ней непреходящее? Гераклит объединил сумму этих ежедневных наблюдений, расширил их область, перенеся их за пределы опытных восприятий, и возникшим из них сомнениям сообщил парадоксальный, тревожащий мысль характер. Этим не только была отнята всякая почва у стремления к познанию (поскольку оно не довольствуется спокойным созерцанием закономерной смены всего совершающегося), но и глубоко задета естественная жажда внутреннего, чуждого противоречий, единства мышления. «Все вещи чувственного мира объяты неустанным изменением» - уже и это воззрение смущало дух, но против положения: «вещи существуют - и не существуют» восставал сам здравый разум, - и тем яростнее, чем строже была умственная дисциплина, пройденная философом. Естественно, что самый пылкий протест вызывало оно в умах, прошедших пифагорейскую, т.е. главным образом математическую школу. Поэтому немудрено, что ученик пифагорейцев, Парменид, видел «два пути» заблуждений: с одной стороны - в обычном миросозерцании, верующем в реальность чувственного мира, с другой - в учении Гераклита. Против этого последнего направляет он самые ядовитые стрелы своей полемики. Те, «кому бытие и не-бытие являются попеременно то тождественным, то не тождественным», представляются ему «одновременно слепыми и глухими, беспомощно цепенеющими, - заблудшим, темным родом», он называет их «о двух головах» (мы бы сказали, с головой Януса), намекая этим на двуликость, являемую вещами в их учении; их, «незнающих», увлекает в своем движении учение о потоке вещей, - «вспять ведет их путь», подобный пути, проходимому их первостихией.

Как ни знаменательны для умонастроения  элеата как эти нападки, так и все его отношение к гераклитизму, еще поучительнее и любопытнее представляется нам его борьба с другим и злейшим противником, с ходячими взглядами людей. Глубокое внутреннее возбуждение чуется за бурным потоком изречений и стихов, которые, как непрерывно следующие один за другим тяжкие удары молота, должны в основе потрясти и искоренить обычное миросозерцание с его верой в реальность чувственных объектов, их возникновения, уничтожения, и вообще какого бы то ни было передвижения и изменения. «Как может сущее быть уничтожено, - как может оно возникнуть во времени? Если оно возникло, то было время, когда его не было, и также, если его возникновение когда-либо предстоит. Какое начало найдешь ты для сущего? Как и откуда могло бы оно возрасти? Не дозволю тебе утверждать или думать, что оно произошло из несущего, ибо невыразимо и немыслимо не-сущее. И ради какой нужды могло оно быть призвано к жизни именно в такое-то время, а не в иное?.. Но и то допустить, что из сущего может возникнуть с ним рядом другое сущее - возбраняет тебе здравый рассудок». В чем же, однако, обратная и положительная сторона всех этих отрицаний? Сущее не только «не возникает и не уничтожается», и, следовательно, оно «безначально и бесконечно», ему не только чужды «перемещения в пространстве» и «изменчивость окраски», но оно вместе с тем есть ограниченное и мыслящее существо, «неразложимое целое, однородное, в себе самом покоящееся, всюду равное самому себе, не более сущее здесь, чем там, подобное массе равномерно закругленного и всюду равного себе шара». При этих словах читатель испытывает как бы некоторый толчок, пробуждающий его от «воздушных» мечтаний: только что мысль его вольно унеслась в звездные дали - и вот уже снова охватывают ее тиски действительности. Кажется, будто сам Парменид отважился на полет Икара, обещавший унести его за пределы опытного мира в сферу чистого сущего; но силы изменили ему на полпути, он падает обратно в привычные низины телесного существования. И действительно, хотя его «сущее» и проложило путь родственным ему концепциям позднейших онтологов, но само оно отличается от них еще слишком явным отпечатком земного; не в святая святых метафизики вводит оно, а только в ее преддверие.

4.4 Диалектика Зенона Элейского. Апории Зенона.

Свои взгляды он излагал в форме диалогов. Вначале он предлагает противоположное утверждение тому, что он желает доказать, а затем доказывал, что истинным является противоположное противоположному утверждение.

Сущее, по Зенону, имеет материальный характер, оно находится в единстве и неподвижности. Известность он приобрел благодаря попыткам доказать отсутствие множественности и движения у сущего. Эти способы доказательства получили название эпихерм и апорий. Особый интерес представляют апории против движения: “Дихотомия”, “Ахилес и черепаха”, “Стрела” и “Стадион”.

В этих апориях Зенон стремился  доказать не то, что в чувственном  мире движения нет, а то, что оно  мыслимо и невыразимо. Зенон поставил вопрос о сложностях понятийного  выражения движения и о необходимости  применения при этом новых методов, которые позже стали связывать с диалектикой.

4.5 Значение элеатов в истории философии.

Элеаты явились сознательными  защитниками единства всего существующего; они же открыли глубокие противоречия, коренящиеся в обычном, основанном на восприятии представлении о вселенной. Антиномии пространства, времени и движения как определений действительно сущего были раскрыты элеатами с большим диалектическим талантом. Наконец, элеаты первые вполне отчётливо различили действительно существующее, постигаемое мыслью, от явления, с которым человек знакомится благодаря чувствам.

Нельзя утверждать, что элеаты справились с задачей, поставленной ими, правильно  представили отношение единства к множественности или нашли  выход из антиномии ограниченности и бесконечности бытия; решение этих вопросов не может быть выведено из начал элеатской философии. Вполне естественно поэтому, что элеатская школа постепенно переходит в эристику, софистику и сливается с другими направлениями. Главнейший недостаток Элейской школы заключался в том, что, будучи по направлению чисто метафизической, она в то же время желала быть и учением натурфилософским и смешивала понятия двух порядков. Тем не менее, влияние элеатов велико; их понимание истинно сущего отразилось на Эмпедокле, Анаксагоре и Демокрите; они имели влияние и на Сократовскую диалектику, и на Платоновское учение об идеях, и на метафизику Аристотеля.

5.Философское учение Анаксагора.

Существенный вклад в возможность  плюралистического видения мира внес Анаксагор (ок. 500 — 428 гг. до н. э.), который значительную часть своей жизни прожил в Афинах в период их наивысшего экономического и политического могущества. В своей философии он стоял на позициях стихийного материализма.

5.1 Анаксагор в истории философии.

В качестве основы и движущей силы всего сущего он выдвинул ум, который является у него не столько духовным, сколько материальным началом, движущей силой. Анаксагор считал, что небесные светила — это не божества, а глыбы и скалы, оторвавшиеся от Земли и раскалившиеся вследствие быстрого движения в воздухе. За это учение Анаксагор был привлечен к суду деятелями афинской аристократии и изгнан из Афин.

Одним из центральных вопросов, волновавших  Анаксагора, был вопрос о том, как  возможно возникновение сущего. Ответ  на этот вопрос он дает такой: все возникает из подобного себе, т. е. из качественно определенных частиц, которые он именует “семенами” — гомеомериями. Они инертны, но приводятся в движение разумом.