Русская средневековая философия

XIX-XX века. Начинается  господство человека над природой  при помощи машин, что очень  скоро оборачивается господством  машин над человеком. Возникают в том числе особые социальные машины - государственные учреждения, партии, различные объединения, создаваемые вроде бы для человека, но сразу же начинающие господствовать над самим человеком. Именно в ХХ веке появляются тоталитарные режимы. И кто-то все же должен взять верх: машина или человек.

Бердяев в 40-х  годах рисует три возможных выхода из этой ситуации:

1) фатальный  исход, гибель человечества в  атомной войне, в столкновении  двух лагерей: капиталистического  и социалистического;

2) насильственное  введение всеобщего порядка через  создание единого тоталитарного  режима, господство государственной и партийных машин над человечеством. Этот вариант в литературной форме был описан Дж.Оруэллом в романе “1984”;

3) подлинный  выход, на который надеется  Бердяев. Он состоит во внутреннем  духовном преображении человека, победе духа над техникой, в  изменении отношения к природе  не как объекту эксплуатации  и использования, но как к  одной из высших ценностей,  и в изменении отношения к  человеку, причем к любому человеку, как к высшей ценности. Это  будет означать победу культуры  над цивилизацией.

О культуре и цивилизации. Культура для Бердяева “не есть осуществление новой жизни, нового бытия, она есть осуществление новых ценностей” [3; 164]. Культура - просвет иного бытия. В то же время у культуры есть негативный, или отрицательный, аспект. Продукты культуры - новые идеи и ценности, попадая в мир объективированного бытия, в мир пространства и времени, частных интересов людей и классов, государств и партий, начинают подчиняться законам этого мира и могут становиться новой, мнимой реальностью, господствующей над человеком. Так, открытия физиков о строении атомов и о новых источниках энергии обернулись для человечества атомной гонкой вооружений, созданием химического оружия. Новые открытия в психологии могут обернуться более утонченными способами манипулирования людьми.

Необходимо признавать в человеке присутствие божественной тайны, чтобы в человеке видеть человека, а не совокупность биологических  свойств и социальных ролей. Человеческая индивидуальность жива, когда в ней  усматривают связь с сверхличными ценностями, несводимыми к биологическому и социальному в человеке. Отказ от сверхличных ценностей приводит к потере внутреннего духовного центра в человеке, и тогда на первый план выступает не главное в человеке, а его периферийные функции. Потеря сверхличных ценностей, сведение человеческого бытия просто к жизни, к биологии и социальности, означает переход от культуры к цивилизации.

О различии между  культурой и цивилизацией.

Культура есть стремление достроить природу и  социальную жизнь до духовности, она  духовна и символична. Цивилизация - сама жизнь как она есть, реальность, за которой ничего не стоит. В культуре главное - духовные ценности. В цивилизации  духовность сводится либо к экономическому базису (К.Маркс), либо к инстинкту (Ф.Ницше, З.Фрейд).

Культура по истокам и целям религиозна, цивилизация  атеистична. Культура аристократична и иерархична, она есть порождение гениев. В ней неизбежно неравенство умов, талантов и индивидуальностей. Цивилизация же механистична, демократична, в ней господствуют массы, большинство, арифметическое голосование, равенство выступает в качестве идеала. Цивилизация подозрительна к таланту. Хорошей иллюстрацией этих качеств цивилизации является общество, описанное в романе Владимира Набокова “Приглашение на казнь”.

Идеи  по поводу России. Здесь мы будем опираться на его работу “Истоки и смысл русского коммунизма”.

Исходный тезис  Бердяева: в русской истории нет  органичного единства, то есть преемственности, наоборот, она развивается через  перевороты, катастрофы. Причина этой особенности русской истории  состоит в том, что слишком огромными пространствами приходилось овладевать русскому народу, поэтому велики границы, велика опасность от разных нашествий. Чтобы оградить себя от набегов каких-нибудь печенегов, приходилось их завоевывать, тем самым опять увеличивалась территория, которую снова нужно оборонять и т.д.

Эта катастрофичность развития России привела к тому, что можно различать 5 разных Россий, имеющих между собой мало общего: киевскую, татарского периода, московскую, петровскую (императорскую) и, наконец, советскую.

Противоречивость  русской души определяется столкновением  восточного и западного элементов. Бердяев также пишет о столкновении в типе русского человека первобытного, природного язычества, стихийности  и бесконечности русской земли, с одной стороны, - и православия, а также идущего от Византии аскетизма, ориентации на потусторонний мир, мистику, с другой стороны.

Можно сказать, что русский народ пал жертвой  необъятности своей земли, своей  природной стихийности. На Западе все  тесно, ограничено, сжато, поэтому все  оформлено, распределено по категориям. Эти условия существования Запада благоприятствуют внутреннему развитию, образованию и цивилизации. Ограниченность пространства заставляет развиваться  не вширь, а вглубь.

В России же необходимость  оформления огромных пространств приводит к становлению деспотичного государства. Это верно и для советского коммунистического государства, где интересы народа тоже приносились в жертву мощи государства.

Отсюда - постоянное противопоставление в России интересов  государства и народа, верхов и  низов. Примером противостояния между  государством, т.е. властью, и народом  может служить религиозный раскол XVII века, когда при патриархе Никоне началось исправление накопившихся ошибок в богослужебных книгах по греческим образцам. В принципе тут  не было ничего особенного - вера православная, взята из Византии, поэтому было решено проверить книги по первоисточникам, чтобы привести их в соответствие.

Но в народе проснулось подозрение, что происходит измена истиной вере, что государственной  властью и высшей церковной иерархией  овладел антихрист. Таким образом, приоткрылась пропасть между государственной  властью и народом. Народ сам  по себе, власть сама по себе.

Второй пример - реформы Петра I. Бердяев пишет  о том, что тактика Петра была совершенно большевистская: ставка на насилие и заимствование со стороны. Переворот Петра усилил раскол между народом и верхним культурным и привилегированным строем. Народ продолжал жить старыми религиозными верованиями и смотрел на барина, как на чуждую расу.

Итог - в ХIХ веке Россия выступает как огромное, необъятное мужицкое царство, закрепощенное, безграмотное, с народной культурой, основанной на вере. Далее над мужицким классом возвышался дворянский класс - ленивый и малокультурный, частью уже потерявший национальный образ. Далее - царь. В отношении к нему сохраняется религиозная вера. Он опирается на сильную бюрократию и очень тонкий культурный слой.

В этой структуре  самые сильные элементы: монархия, т.е. государство, и народ. Посредине  интеллигенция, стоящая перед бездной, которая всегда могла разверзнуться  и ее поглотить.

В ХIХ веке сложилась крайне нездоровая ситуация: с одной стороны, противостоящие друг другу государство, тяготеющее к западному абсолютизму, и русский народ со своей православной верой, а, с другой стороны, интеллигенция, искусственно созданная для обслуживания нужд государства. Отсюда происходит подозрительное отношение в народе, в народной массе к культуре, к ее ценности; созданная людьми не из народа, культура выступает чуждой народу.

Эти идеи Бердяева о России и ее противоречиях дают ключ к пониманию того, почему с такой легкостью в начале ХХ века произошло крушение прежней культуры в России.

Этические идеи. Рассмотрим их по книге “О назначении человека. Опыт парадоксальной этики”. В этой книге Бердяев различает три типа этики - закона, искупления и творчества.

Этика закона - это всем нам известная этика моральных норм и запретов. Она делит людей на добрых и злых. Добры те, которые выполняют нормы и запреты - не убий, не кради, не прелюбодействуй, чти родителей... Злы и греховны те, кто эти нормы не выполняет. Роль этики закона состоит в том, чтобы смирять, обуздывать и дисциплинировать инстинкты человека и организовывать порядок в жизни больших масс людей. В этом великая и вечная правда морального закона. Конечно же, я должен любить ближнего, но, даже если у меня нет этой любви, я во всяком случае должен исполнить закон по отношению к ближнему, должен быть справедлив и честен по отношению к нему. И этот ближний не должен зависеть от того, насколько лично я совершенен или несовершенен.

В то же время  этика закона не интересуется конкретным человеком и миром, для нее  важны добро и справедливость как таковые. Ее формула “Да совершится правосудие, хотя бы погиб мир!”  Этика закона регулирует жизнь абстрактной  личности, от нее ускользает конкретная человеческая индивидуальность. Закон  по своей сути всегда запугивает, он не преображает человеческую природу, не уничтожает греха, но через страх  держит грех в известных пределах. Закон стремится, пишет Бердяев, сделать человека автоматом добродетели. Этика закона возникает в дохристианских обществах и остается необходимой  на любом обозримом этапе развития человечества.

Этике закона Бердяев  противопоставляет этику искупления, которую провозгласило христианство в Новом Завете. В основе этой этики лежит не отвлеченная и всегда в конечном счете бессильная идея добра, а личное отношение человека к Богу и к ближнему. Конкретное живое существо выше всякой отвлеченной идеи, в том числе и идеи добра. Поэтому всякая нравственная задача для христианства есть неповторимо индивидуальная задача, а не механическое выполнение раз и навсегда данной нормы.

Например, есть новозаветное правило: подставь левую  щеку, если тебя ударят по правой. Правило звучит абсурдно, но эта абсурдность заставляет впервые задуматься над тем, а что действительно нужно предпринять, если ударят по щеке, нанесут обиду, оскорбление. Раньше было ясно: око за око, зуб за зуб. Действуй не размышляя, как автомат, отвечай злом на зло, и все. И вот теперь я задумываюсь впервые над тем, как же мне все-таки поступить. Тем самым я отстраняю свой гнев и мои вполне понятные эмоции, т.е. перестаю зависеть от собственной психологии, отстраняю от себя ожидание окружающих: струсит или не струсит ответить ударом на удар, отстраняю от себя также различие в социальном положении...

В результате я  оказываюсь в состоянии свободы  от всего этого. И в этой свободе  я вдруг сознаю, что нечаянным  словом оскорбил честь этого человека или честь его семьи, и он был  вынужден ударить меня, чтобы защитить свою честь. И поэтому мне необходимо не ударить в ответ, а извиниться, если, конечно, у меня хватит на это  духа. Но может быть, в этом состоянии  свободы я увижу, что передо мной хам и наглец и ответным ударом его надо поставить на место. Таким образом, нет общего и абстрактного правила, в отличие от этики закона, но есть каждый раз неповторимая ситуация, требующая единственно правильного и поэтому тоже неповторимого действия.

За основу теперь берется отношение к конкретной личности, т.е. к “ближнему”, а не к отвлеченному добру; в результате исчезает резкое деление людей на “добрых” и “злых”, ведь злодей может  превратиться в праведника, а праведник  в злодея. И до часа смерти никто  не знает, что с человеком может  произойти. Поэтому не судите, да не судимы будете.

Почему новозаветная этика называется этикой искупления? Христианство исходит из преодолимости  прошлого, оно знает тайну забвения и стирания прошлого. Это и есть тайна искупления. От прошлого не тянутся  бесконечные нити в будущее, они  могут быть перерезаны покаянием  и отпущением грехов. Человек сам  себе не может простить греха и  низости, но Христос может снять  грех и простить, поэтому человек  освобождается через Христа. Ибо  Христос пришел не для праведников, а для грешников, так как “не  здоровые имеют нужду во враче, но больные”.

Различие между  этикой закона и этикой искупления состоит еще в том, что первая требует исполнения закона и нормы  от другого. Этика искупления требует, прежде всего, строгости к себе и снисходительности к ближнему.

Бердяев также  различает этику творчества. Для этики творчества борьба со злом состоит не столько в пресечении и уничтожении зла, сколько в творческом осуществлении добра и творческом преображении злого в доброе.

Главный трагизм  нравственной жизни состоит, по Бердяеву, не только в столкновении добра со злом, но в столкновении одного добра  с другим добром или одной ценности с другой. Например, могут сталкиваться любовь к Богу и любовь к человеку, любовь к отечеству и любовь к  близким, любовь к науке или искусству  и любовь и жалость к близким. Человек жертвует любовью, в которой видит величайшую ценность и благо, во имя семьи и жалости к другим людям, страдающим от этой любви. Но и наоборот, человек может жертвовать несомненной ценностью семьи и ценностью сострадания к людям во имя бесконечной ценности любви. И никакой закон, никакая норма не в силах помочь разрешить возникший нравственный конфликт. Закон может, например, сказать, что человек не должен быть жестоким, но он не учитывает тех случаев, когда человек принужден быть жестоким вследствие неизбежности жертвовать одной ценностью во имя другой.