Русская средневековая философия

Согласно этике  творчества, трагические конфликты  жизни разрешаются творческой свободой человека, той самой, в которой  он подобен Богу. Человеку предоставлена  свобода не только поступать хуже или лучше, но и самому решить, что есть хуже и что есть лучше, и здесь ни один человек не имеет преимущества перед другим.

Нравственный  опыт учит нас сложности и парадоксальности отношений между добром и злом сложны: со злом нужно бороться, и  в то же время к злу нужно  относиться терпимо; к злу должно быть беспощадное отношение, и в  то же время должна быть свобода  зла, хотя и небезграничная. Известно, что самые непримиримые к злу и злым совсем не являются самыми добрыми и праведными. Во имя высших целей добра, истины, веры, даже во имя Бога люди делаются жестокими и бессердечными, ничего не способными понять в других людях, никому и ничему не сочувствующими.

Парадокс в  том, что зло должно присутствовать в мире, чтобы было возможно добро. Например, совершенное общество, в  котором были бы невозможны никакие  безнравственные поступки (о чем  столько мечтали утописты), сделало  бы ненужными и невозможными свободные  нравственные усилия человека, и это  привело бы к окончательному порабощению  человеческой личности.

    Серге́й Никола́евич Булга́ков (16 (28) июня 1871, Ливны, Орловская губерния,Российская империя — 1944, Париж, Франция) — русский философ, теолог, священникПравославной Церкви. Окончил юридический факультет Московского университета, в 1890-х годах увлекался марксизмом, был близок к социал-демократам. Смысл дальнейшей мировоззренческой эволюции Булгакова вполне определенно передает заглавие его книги "От марксизма к идеализму" (1903). Он участвовал в подготовке сборников "Проблемы идеализма" (1902) и "Вехи" (1909), в религиозно-философских журналах "Новый путь" и "Вопросы жизни", работал в издательстве "Путь". Свою религиозно-метафизическую позицию Булгаков вполне последовательно выразил в двух сочинениях: "Философия хозяйства" (1912) и "Свет Невечерний" (1917). В 1918 г. он принял сан священника, а в 1922 г. выслан из России. С 1925 г. и до конца своих дней отец Сергий Булгаков руководил Православным Богословским институтом в Париже. Его творческая деятельность в эти годы почти всецело протекала в сфере богословия.

    Основные сочинение С.Н. Булгакова: "Два града", "Философия хозяйства", "Свет невечерний", "Тихие думы", "Трагедия философии, "Купина Неопалимая", "Православие". 

    Религиозно-философские  воззрение С.Н. Булгакова развивались  в русле софиологии (т.е. учение о Софии) и философии всеединства, начало которым было положено в философской системе В.С. Соловьева. 

    По  убеждению С.Н. Булгакова, София находится  между Богом и сотворенным  Им миром, между Творцом и тварью. При этом сама София не есть ни то, ни другое, а нечто совершенно особенное, одновременно соединяющее и разъединяющее и то и другое. София — это сверхтварный личностный аспект, персонифицированный в принципе женственности, который Булгаков именовал "Вечной женственностью". "Вечная женственность" есть своеобразное "материнское лоно бытия", которое принимает творческую силу Бога и воплощает ее в мире. Поэтому Булгаков придавал Софии качества "ипостаси" — четвертой ипостаси, не являющейся при этом четвертым лицом Святой Троицы. София, как ипостась, — это "идеальная основа мира", а сам мир есть лишь становящаяся София. 

    Именно  София лежит в основании "всеединства" и собственно составляет "всеединство", ибо она зачинает в себе всё, являя  собою умопостигаемый мир, одно и  все, всеединое, становясь началом  мира и его высшим совершенством. 

    В сущности, София — это Любовь, объединяющая все духовные существа свободной внутренней связью. Следовательно, всё в мире обладает софийностью, объединено софийностью. Булгаков различает бессознательный и сознательный уровни софийности. Бессознательная софийность связана с Душой мира — творческой силой, которая пронизывает весь мир и придает ему целесоообразность. София же есть исполнившаяся, достигшая самосознания, обретшая лицо Душа. 

    Итак, с одной стороны, София связует Бога с тварным миром, является своеобразной посредницей между Небом и землей. Но, с другой стороны, первозданный грех человечества приводит к тому, что София теряет прямую связь с Небом. Таким образом возникает двойственность единой Софии — София Божественная и София тварная. И задача философа найти путь к воссоединению изначально единой Софии, к соединению Софии Божественной и Софии тварной. 

    Поэтому центральной проблемой софиологии, как мировоззрения, является проблема отношений между Богом и миром, между Богом и человеком. Ведь именно человек, в котором соединяется божественное и тварное начала, способен исполнить подобную миссию. Человек — это ключевой момент в связи небесного и земного, как писал Булгаков, "абсолютное в относительном и относительное в абсолютном". Если в человеке возобладает относительное, то он превратит свое потенциальное человекобожие в эгоизм и демонизм. Значит задача человека состоит в том, чтобы соединить человеческое относительное с божественным абсолютным. Иначе говоря, Булгаков развивал идеи В.С. Соловьева о Богочеловечестве, как цели и процессе человеческой истории. 

    Но  в реальности история человечества представляет собой историю хаоса  отчужденного от Софии мира. Следовательно, земная человеческая история — это  лишь момент бытия Софии тварной, момент, который должен обязательно закончиться. Поэтому в философии Булгакова очень сильны эсхатологические настроения — он уверен в конечности мира: "Цель истории ведет за историю, к "жизни будущего века", а цель мира ведет за мир, к "новой земле и новому небу"". Эсхатология Булгакова имеет два аспекта: исторический и моральный. Исторически — мир есть процесс Богочеловеческий, в ходе которого человек возвращается к Богу. В моральном отношении — человек есть то, что должно вернуться к утраченному совершенству путем преодоления старой природы и приобретения новой природы. 

    В этом процессе человек обладает определенной активностью, которую Булгаков характеризует  термином "синергия", т.е. сотрудничество, соучастие человека с Богом. Но при  этом человек не обладает абсолютной свободой: "Свобода распространяется лишь на ход исторического процесса, но не на его исход". Наоборот, по мнению русского философа, в бытии  человека царствует необходимость, которую представляет Промысел Божий: "Промысел Божий, путем необходимости  ведущий человека, есть поэтому высшая закономерность истории". 

    Исследователи отмечают еще один важный момент в  религиозно-философских представлениях С.Н. Булгакова — учение об "апокатастатисе". Апокатастасис — это идея о конечном восстановлении и спасении всякой твари, включая и осужденных на страшные муки падших ангелов. Истоком данного учение была философия Оригена (III в.), развитая позднее Григорием Нисским (IV в.). Но уже в VI веке на Пятом Вселенском Соборе учение об апокатастасисе было осуждено официальной христианской церковью как еретическое. 

    Однако  С.Н. Булгаков принял идею апокатастасиса, ибо только она в полной мере вписывалась в его софиологическую концепцию, ведь принципы софиологии и всеединства требуют, чтобы в спасенном мире не осталось не спасенных, страдающих сущностей. По мнению Булгакова, грешные души обречены на "вечное", но не бесконечное страдание в аду. Постепенный процесс должен привести к полному спасению всей твари и обретению окончательного, вековечного всеединства и софийности в Боге. 

    С точки зрения философии всеединства  С.Н. Булгаков рассматривал и вопросы  познаваемости мира. Он считал, что  необходим синтез науки, философии  и богословия и на этой основе создание миросозерцания, которое бы позволило  человеку понять подлинные духовные ценности, найти верный путь к Богу, к самому себе и к другим людям. 

    Впрочем, как видно духовный и религиозно-философский  поиск С.Н. Булгакова был неоднозначен. Хорошо по этому поводу сказал Н.А. Бердяев: "Я отношусь очень критически к булгаковскому типу религиозной мысли и хочу религиозно ему противиться. Но путь Булгакова, искания Булгакова имеют большое значение и должны быть высоко оценены... Он очень русский, и пережитый им религиозный кризис имеет значение для судьбы русского сознания. В лице Булгакова как бы русская интеллигенция порывает со своим атеистическим и материалистическим прошлым и переходит к религиозному сознанию и христианству. Это — процесс большого углубления". 

    Лев Николаевич Толстой  не был философом, богословом в полном смысле слова. И сначала я не собирался посвящать целую встречу его религиозно-философским воззрениям. Но все-таки я вижу, что это необходимо. И сегодня мы остановимся на нем в нашем интересном и непростом путешествии по области, долгое время скрываемой от людей, интересующихся русской религиозной мыслью.

    Когда мы говорим о Толстом, то прежде всего имеем в виду писателя, автора романов, повестей, но забываем о том, что он также и мыслитель. Можно ли назвать его крупным мыслителем? Он был крупный человек, он был великий человек. И даже если мы не можем принять его философию, почти каждый из нас благодарен ему за какие-то радостные мгновения, нами испытанные, когда мы читали его повести, его художественные произведения. Мало находится людей, которые вообще бы не любили его творчества. В разные эпохи нашей собственной жизни Толстой вдруг открывается нам с каких-то новых, неожиданных сторон. 

    Если  это так, то имеем ли мы право рассуждать, как рассуждают некоторые люди: Толстой  был гений литературы, а то, что  он писал что-то скучное по философии  и религии, — это лучше не затрагивать, и хорошо, что это никогда не включают в собрания сочинений, кроме академического? (А академическое — это малодоступное грандиозное 90-томное собрание, с которым работают в основном специалисты-литературоведы и историки.) Поэтому неудивительно, что на протяжении всего времени, прошедшего после смерти Льва Николаевича, особенно в советский период, мало кто серьезно обращал внимание на эту сторону его творческой деятельности. 

    Но, друзья мои, это великая неблагодарность! Я говорю вам это совершенно искренне. Являясь православным священником, членом той Церкви, которая издала определение, отлучающее Толстого от Церкви, я тем не менее подчеркиваю, что это вовсе не означает, что мы должны быть несправедливы к этому человеку и перечеркнуть то, что волновало этого ушедшего из жизни гиганта, может быть, гораздо больше, чем его художественные произведения. Это была его внутренняя жизнь, это было то, что мучило и восторгало его на протяжении всей его долгой жизни. 

    Те  немногие из вас, кто, возможно, читал  его дневники, легко могли убедиться, как рано Толстой начал анализировать  свои поступки, как рано он стал задумываться над смыслом жизни, как думал  о смерти, об этических свойствах  человеческого бытия и человеческого  общества. И оказывается, он не просто писатель, а действительно некая  синтетическая могучая личность. 

    Около 90 лет тому назад Дмитрий Сергеевич  Мережковский написал книгу «Лев Толстой и Достоевский». Он хотел  представить Толстого (и справедливо) как полнокровного гиганта, как  человека-скалу, как некоего великого язычника; а Достоевского — только как христианина, как фанатичного, одухотворенного, спиритуального проповедника духа. Ясновидец духа и ясновидец плоти — любимая антитеза Дмитрия Сергеевича Мережковского. Какое-то зерно истины в этом есть. Обычно мы говорим: скорбные глаза Достоевского, мучительная муза Достоевского, мучительный гений Достоевского, страдальческая жизнь. А Толстой — полноводный и полнокровный. 

    Это ошибка, друзья мои, ошибка наша, как  детей, равнодушных к страданиям отцов. Ибо Лев Николаевич Толстой  был человеком не менее трагичным, чем Достоевский. И я вам прямо  скажу — более трагичным, намного  более трагичным. И современники, и многие потомки это просмотрели. Я не буду вдаваться в детали. Но вы задумайтесь над тем, что  человек, создавший одну из величайших русских национальных эпопей — «Войну и мир», — выступал против патриотизма. Человек, который написал страстные, бессмертные строки о любви (и в старости писал: вспомните «Воскресение», момент встречи Нехлюдова и Кати, когда они еще молоды; это пишет старик и как пишет!), этот человек, описавший любовь в ее разных оттенках и аспектах (любовь-восхищение, любовь-страсть), вообще считал брак каким-то недоразумением и в «Крейцеровой сонате» перечеркнул его. 

    Человек, который большую часть жизни  был проповедником евангельской этики, а последние 30 лет жизни  посвятил проповеди христианского  учения (как он его понимал), оказался в конфликте с христианской Церковью и в конечном счете был отлучен от нее. Человек, который проповедовал непротивление, был воинствующим борцом, который с ожесточением Степана Разина или Пугачева набросился  на всю культуру, разнося ее в пух и прах. Человек, который стоит в культуре как феномен (его можно сравнить только с Гёте, если брать Западную Европу), универсальный гений, который за что бы ни брался — пьесы ли, публицистика ли, романы или повести — всюду эта мощь! И этот человек высмеивал искусство, зачеркивал его и в конце концов выступил против своего собрата Шекспира, считая, что Шекспир зря писал свои произведения. Лев Толстой — величайшее явление культуры — был и величайшим врагом культуры.