Психотерапевтические подходы в работе с пережившими насилие

  Как отмечает И.С.Кон, субъективные реакции детей на  сексуальное совращение неоднозначны, так как некоторые дети далеко не всегда является лишь пассивным объектом сексуальных домогательств. Некоторые рано развившиеся дети сами провоцируют и поощряют взрослых  к эротическим контактам. Но любой интимный контакт, такого родя, является травматичным для ребенка, И.С.Кон рекомендует учитывать весь комплекс факторов, в частности, возраст ребенка, наличие факта грубого насилия, наличие переживаний страха, паники, боли у ребенка и т.д. [5]

  Кроме того, признание  насилия важным этиологическим  фактом в развитии пограничного  личностного расстройства  еще  не отвечает на вопрос о  месте эбьюза в развитии различных  психических заболеваний. Хорошо  известно, что личностное расстройство  — патология изменчивая, трудно  диагностируемая, и, что немаловажно, характеризующаяся огромным количеством  коморбидных психических патологий, среди которых различные авторы  указывают аддикции, тревожные расстройства, пищевые патологии (булимия и  анорексия), амбулаторную шизофрению, нарциссическое и антисоциальное  личностные расстройства и ряд  других. [8]

  Исследования последних  лет показали, что множественного  личностного расстройства прослеживается в раннем детском опыте интенсивного длительного насилия, причем последнее может быть как физическим, так и психологическим. [7]

  В этом случае жертва  сталкивается, прежде всего, с неизбежностью повторения травматической ситуации, и возникает необходимость выработки защитной адаптивной стратегии, в буквальном смысле «стратегии выживания». Такой защитой для личности становится диссоциация. Так как тело подвергается насилию, и жертва не в состоянии предотвратить это, единство личности сохраняется путем отщепления «Я» от собственного тела. Результатом становится переживание «оцепенения», «омертвения», дереализация (ощущение нереальности происходящего) и частичная амнезия. Это приводит к обесцениванию чувств (утрата способности их выражать) и нарушение способности к установлению эмоциональной близости. Таким образом, это приводит к эмоциональной депривации и симбиозу, унижению и угрозы, словом, все, что разрушает отношения привязанности, и приводят к расстройству личности.

И если в этом возрасте ребенок не получает поддержку взрослого, обнаруживает лишь пустоту, безразличие, неизвестность. Интериоризация подобных паттернов разрушенного эмоционального отношения приводит к формированию широкого круга психопатологий, центральными переживаниями в которых являются страхи. [13]

  «Крайним выражением эмоциональной депривации становится для ребенка сексуальное насилие со стороны близких, создающее еще более благоприятные условия для развития «расколотой» картины мира, расщепленного образа «Я». «Осколоки» потрясенного мировосприятия остаются в качестве отставленных во времени последствий посттравматического стресса» — констатирует Е.Т.Соколова ([13], с.169).  

  «Эмоционально голодный», ищущий поддержки и «подпитки» ребенок в случаях инцеста зачастую не способен распознать эротическую природу проявляемого к нему интереса. Этому препятствует психологическая зависимость ребенка от «объекта» сильная потребность в любви и принятии, хрупкость и проницаемость границ «Я». И, наконец, будучи осознанными, акты соблазнения и сексуального посягательства могут переживаться ребенком как выражение обретенных внимания, признания, любви, а возникающие при этом чувства страха, гнева, унижения — как необходимая «плата» за любовь другого.

  Как полагает Е.Т.Соколова, другая форма неадекватного родительствования  — эмоциональный симбиоз —  будучи абсолютно противоположным  паттерном взаимоотношений, приводит  к таким же искажениям образа  «Я», как и депривация. Симбиоз представляет собой экстремальную форму взаимозависимости, связанной с переживаниями полного «слияния» и «растворения» в другом, когда границы «Я» утрачиваются. У участника симбиотических отношений отсутствует потребность в собственной индивидуальности, так велико его желание «утонуть» в другом.  Симбиотическая связь матери и ребенка характеризуется отсутствием, стиранием в сознании родителя границ между «Я» и «моим ребенком».  Таким образом, наиболее распространенные формы неадекватного родительского отношения — эмоциональная депривация и эмоциональный симбиоз — не только оказывают исключительно неблагоприятное воздействие на формирующийся образ «Я» и картину мира ребенка, но и создают психологический базис, особую «перцептивную готовность» для других форм вторжения, в частности, физического и сексуального. И таким образом предстоит многообразная картина патологий, в происхождении которых виновата та или иная форма насилия, пережитого ребенком в детстве. Однако если исходить из гипотезы о существовании единого синдрома зависимости, являющегося системообразующим радикалом личностных расстройств, то становится понятным многообразие патологий, и различные варианты самого феномена эбьюза удается объединить под одним знаменателем. [12]

Выборы, которые мы совершаем ежедневно, зачастую зависят от того раннего детского опыта, который у нас имеется. И если эмоциональные отношения, в которые был включен ребенок, осуществлялись по принципу нажима, давления, подчинения, то удивительно ли, что, интериоризировавший тот или иной паттерн «жертвы» в детстве взрослый мужчина делается зависимым от коллективного мнения, а зрелая, дееспособная женщина — от материально обеспечивающего ее мужа? Однако все это — поведение в рамках нормы. А если кроме родительского давления ребенку довелось пережить эксвизитные формы насилия, такие как инцест или избиение, и если ситуация давления стала хронической, превратилась в ситуацию развития? Вследствие этого формируется особая личностная организация (а именно — пограничная личностная структура), характеризующаяся диффузной самоидентичностью, полузависимым когнитивным стилем, зависимостью самооценки от оценок значимых других и так далее, что доказано рядом эмпирических исследований. Ведущий защитный механизм личности — расщепление — позволяет сосуществовать во внутренней ткани самосознания голосам хрупкого, слабого, зависимого «Я», и агрессивного, грандиозного «Я», причем в зависимости от внешних условий, может актуализироваться как позиция «жертвы», «слабенького», «маленького», так и позиция агрессора, «преследователя», «палача». С этой точкой зрения неожиданно перекликается позиция современного психоанализа, полагающего, что этиология такого психосексуального расстройства, как садомазохизм, коренится в опыте насилия в детстве. Ребенок интериоризирует паттерн отношений «насильник – жертва», который фиксируется на физиологическом уровне, так что базовые потребности можно удовлетворить, только или переживая насилие, или насилуя [21].

Не противоречат этому и данные, полученные в ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского, при изучении «феномена Чикатило» и ему подобных. В анамнезе серийных убийц превалируют случаи жестокого обращения и сексуального насилия, пережитого ими в детстве. [5]

  Таким образом, можно сделать вывод, что в любом из вышеназванных случаев жертва, будучи избавленной от власти и насилия агрессора, будь то муж — садист или духовный наставник секты, переживает чувство покинутости, растерянности, беспомощности, которые часто перерастают в длительную депрессию и расстройства личности.

5. Насилие и этапы личностного развития.

  Еще один спорный, сложный, далекий от разрешения  вопрос в данной проблематике  —  вопрос о соотношении насилия и этапов личностного развития.

  Если такой огромный  процент детей и подростков  подвергается насилию в той  или иной форме, то значит ли это, что мы имеем дело с «поколением жертв», тотально страдающем от тех или иных расстройств?  На этот вопрос нельзя дать однозначного ответа.

С одной стороны, очевидно, что едва ли не каждый из нас испытал на себе влияние тех или иных неадекватных родительских установок: отвержение, или наоборот, чрезмерной привязанности. При этом кому-то досталось больше, кому-то — меньше, и кто-то оказался более устойчивым к этим воздействиям. При расширительном толковании термина «личностное расстройство», когда речь идет, прежде всего, об особой личностной организации, можно предположить, что носителей такой структуры личности гораздо больше, чем известно статистике.

С другой стороны, не следует забывать о существовании копинговых механизмов, которые, видимо, и позволяют многим и многим детям, не смотря ни на что,  адекватно развиваться.

  Кроме того, не вызывает  сомнений, что любая ситуация  насилия, в которой оказывается  ребенок, носит полифакторный характер, и вопрос о том, будет ли  происшедшее переживаться как  травма в дальнейшем, решается  в зависимости от индивидуальных  особенностей ребенка, условий, в  которых протекает его развитие, характера воздействия, и многих  других факторов.

  Вопрос о влиянии  насилия на личностное развитие  ребенка — это, прежде всего, вопрос  о времени, то есть о возрасте ребенка, на который попадает насилие. Установлено, что только к 4-5 годам физическое развитие ребенка достигает того уровня, когда он становится способным представлять сексуальный интерес для взрослого. Случаи сексуальных домогательств и физических атак по отношению к детям младшего возраста фиксируются достаточно редко.

  Ряд исследований, основывающихся  на сведениях, поступающих из  кризисных центров, центров помощи  пострадавшим от насилия, и подобных  учреждений, дает некоторое представление  о том, какой возрастной период  является наиболее эффективным. Можно выявить ряд важных наблюдений, касающихся соотношения вне- и внутрисемейного насилия. Так, установлено, что с увеличением возраста жертвы возрастает вероятность подвергнуться сексуальному насилию со стороны малознакомых людей, сверстников, одноклассников, но снижается опасность совращения членами семьи.

  Сравнительное изучение  статистических данных по внутри- и внесемейному насилию показало, что средний возраст жертв  инцеста составляет 6-7 лет, тогда  как средний возраст пострадавших  от изнасилования значительно  выше — 13-14 лет.

  На сегодняшний день  не существует исследований, которые  задавались бы вопросом о наличии  связей между этими двумя группами, хотя гипотеза о такой связи  существует. Пока основной интерес  помогающих специалистов сводится  к тому, когда, как, кем было совершено насилие, каковы его последствия для пострадавшего, и каковы возможности оказания жертве не только психотерапевтической, но и медицинской, правовой и другой помощи. Как неоднократно отмечалось на прошедшей недавно в Москве Всероссийской научно-практической конференции «Дети России: насилие и защита», это связано, прежде всего, с тем, что структура реабилитационной помощи жертвам насилия не проработана ни в юридическом, ни в социальном, ни в психотерапевтическом аспекте.

  На наш взгляд, качественное  изучение анамнеза пострадавших  от насилия (для которого нужны, как уже говорилось, качественно иные методы диагностики) могло бы дать много нового для понимания проблемы.

  Если эффективность личностной организации становится причиной систематического попадания в ситуации насилия, то в истории жизни жертвы должны скрываться факты внутрисемейного насилия. Если это так, то среди 13-14 летних подростков  — жертв изнасилования, значительную часть должны составлять те, кто в более раннем возрасте пережил сексуальное, а возможно и не только сексуальное насилие в семье.

  Кроме того, важно  отметить, что полученные средние  цифры нельзя считать абсолютно  достоверными, так как практика  работы кризисных центров и  психотерапевтическая практика  показывают, что пострадавшие от  изнасилования и члены их семей  значительно чаще обращаются  за помощью, чем жертвы инцеста. Последние часто испытывают не  только стыд, но и страх наказания  за раскрытие семейной тайны.

  Тем не менее, становится  все более ясным, что дошкольный  и подростковый возрастные периоды являются «возрастами риска» в отношении насилия. К 15-17 годам вероятность стать жертвой сексуального насилия снижается в 4 раза, к 18 годам — в 10 раз. [5]

  Что же делает подростков  и дошкольников такими уязвимыми  к насилию? Вероятнее всего, оба  этих возраста обладают какими-то  общими, объединяющими их признаками. Рассмотрим их поподробнее.

  Прежде всего, оба  этих периода являются критическими в развитии ребенка, причем с 4 до 16 лет это два основных кризиса, характеризующиеся формированием ряда новообразований. Как отмечал Л.С.Выготский, для кризисов развития характерны «резкие сдвиги и переломы в личности», когда за чрезвычайно короткий срок ребенок меняется весь в целом. Не вызывает сомнения, что переживание кризиса, формирование новообразований дисгармонизирует личность маленького человека, делает его более хрупким.

  Это, во-первых, само по  себе может становиться провоцирующим  фактором, ведь поведение ребенка  к семи годам резко меняется  — появляется манерность, капризность, обидчивость. Подобные по структуре  изменения, как известно, происходят  и в период пубертатного криза.

  Кроме того, жестокое  обращение или сексуальная травматизация  в этот период, вероятнее всего, окажут куда более разрушительное  воздействие, чем в период относительной  эмоционально-личностной стабильности.

  Следующий фактор  — изменение телесного облика. Очевидно, что пубертатный период — время значительных и интенсивных телесных изменений, иногда оказывающихся неожиданными не только для самого подростка, но и для окружающих его людей. Развитие вторичных половых признаков может придавать облику подростка не только свойственные этому периоду угловатость и нескладность, но и сексуальную привлекательность. [3]

  Кризис 7 лет также  характеризуется сильными физиологическими  изменениями. Изменяются пропорции тела, которые становятся более гармоничными и более близкими к пропорциям тела взрослого человека, формируются тонкие функции анализаторов.

  И, наконец, личностные изменения. В возрасте 6-7 лет поведение ребенка теряет непосредственность. В поступках появляется интеллектуальный компонент. Фигура взрослого для него приобретает значение старшего товарища, учителя, и на первый план выходит собственно интерактивный смысл общения, в отличие от других периодов .

  Хорошо известно, что  в подростковом возрасте общение  становится ведущей деятельностью, и доверительные отношения с взрослым приобретают совершенно особое значение.