Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости

В начале XIX века появилась новая сравнительно с предшествующим периодом, включающим и Екатерининскую эпоху, установка  по вопросу об ответственности душевнобольных.

Мы имеем  в виду, прежде всего, то изменение, которое внесено в прежние  «весьма недостаточные» постановления  Указом от 23 апреля 1801 г. «О непредавании суду поврежденных в уме людей  и учинивших в сем состоянии смертоубийства».

Указ 1801 года отличается и от постановления 1667 г., решающего этот вопрос с точки  зрения милосердия в церковном его  значении и от Петровского законодательства, допускавшего «умаление» наказания  душевнобольных, и от весьма сходной с ними, в сущности, директивы для деятельности совестного суда. Речь идет в нем о принципиальном признании ненаказуемости душевнобольных: вменяемость декларируется как обязательная предпосылка для вменения в вину совершенного, обязательное условие уголовной ответственности.

Законодатель признал 23 апреля 1801 года, что преступление или проступок, совершенные безумным от рождения или сумасшествии, невменяются им в вину.

Отражение тех же тенденций, что и в указе 1801 года, мы находим в проекте уголовного кодекса 1813 года.

Согласно  ст. 18-ой проекта, «не вменяется в  вину деяние, совершенное в безумии  или в сумасшествии, которое должно быть доказано законным образом. Вменяемость, таким образом, связана с виной, является ее предпосылкой. Действия лиц  невменяемых «в преступление (в вину) вменяемы, быть не могут.

Отметим в этом отношении, прежде всего, новую  практику совестного суда, необходимо различать две категории ненормального состояния. К первой относятся: «безумные», «природные дураки», «сумасшедшие», «сильными болезнями, например, горячками, одержимые» («в такой степени, что они вовсе не имеют никакого употребления разума и произвола»), находящиеся в беспамятстве. Ко второй относятся: лунатики, глухонемые, в великом гневе и другие. Это — условно невменяемые.

Отметим, что в той же ст. 18-ой проекта 1813 г. содержалось ограничительное  указание, в сущности, лишь фиксировавшее  один из принципов уголовного судопроизводства дореформенного периода розыскного процесса, и создавшее почву для произвола юстиции. Мы имеем в виду презумпцию вменяемости, которая означает, что в сомнительных случаях, т. е. когда не доказана невменяемость, лицо считается вменяемым и, следовательно, ответственным.

В праве  первый раз говорилось о презумпции, проект 1813 г. в ст. 18-ой, постановляя, что не вменяется деяние, совершенное в безумии или сумасшествии, которое должно быть доказано законным образом.

Уголовное законодательство (в том числе  и постановлений по вопросу о  вменяемости) во второй четверти XIX в. носило на себе отпечаток углублявшегося кризиса крепостнической системы.¹¹

Посвященный законам уголовным Свода законов  Российской Империи (в изданиях 1832; и 1842 гг.) и Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. своей обрисовкой основных принципов учения о преступлении (допускающей объективное вменение в различных формах), карательной своей системой, сословным неравенством и самим перечнем наказуемых деяний, ярко отражали феодально-крепостнический строй дореформенной России и стремление его укрепить. В некоторой мере, при этом, уголовное законодательство Николая I — в нормах, главным образом, Общей части — отразило экономические и социальные сдвиги, связанные с развитием в России во второй четверти XIX в. капиталистических отношений.

Постановления Свода законов и Уложения о  наказаниях по вопросу о вменяемости  основывались непосредственно на указе 1801 года и ст. 18-ой проекта 1813 г.

После отмены в 1861 году крепостного права были произведены другие реформы, в том  числе судебная. Эта последняя  не могла не отразиться на осуществлении  постановлений уголовного законодательства. Само оно также подвергалось соответствующим  изменениям, но первоначально весьма незначительным.

Обоснование вменяемости и вины по Уложению о  наказаниях продолжает, разумеется, оставаться индетерминистическим. Оно не являлось безразличным для установления на практике надлежащей разграничительной линии  между вменяемостью и невменяемостью.

Судебной  практике пришлось, прежде всего, учитывать  ненормальные   состояния  с  самостоятельным   поражением волевой  сферы. Большое значение в этом отношении  имели материалы, относящиеся к  разработке статьи о невменяемости  в проекте нового Уголовного уложения. Изменилось и ее отношение к «светлым промежуткам».

Идея  градации психических расстройств  и аномалий также усиливается: она  находит теперь яркое подтверждение  в ст. 353 Устава уголовного судопроизводства, которая при освидетельствовании  обвиняемого, «не имеющего здравого рассудка или страждущего умственным расстройством», требует «мнения  врача о степени безумия или  умственного расстройства обвиняемого». В связи с необходимостью учитывать  на практике градации в области душевных расстройств и аномалий, юридическим  критериям невменяемости — интеллектуальному  и волевому — придается ограничительное, рестриктивное значение.

Редакционная  комиссия по составлению нового Уголовного уложения избежала недостатков: она противопоставила «более общие», «возможно широкие» характеристики патологических состояний казуистическому перечню их в Уложении о наказаниях, ведущему к пропускам отдельных состояний. Ст.39 о невменяемости Уголовного уложения 1903 года устанавливает: «Не вменяется в вину преступное деяние, учиненное лицом, которое не могло понимать свойства и значения, им совершаемого или руководить своими поступками вследствие болезненного расстройства душевной деятельности, или бессознательного состояния или же умственного неразвития, происшедшего от телесного недостатка или болезни».

Отметим, что и в рассматриваемом периоде  принцип презумпции вменяемости, опирающийся на текст ст. 95 и 96 Уложения, продолжал осуществляться, несмотря на противоречие его пореформенному Уставу уголовного судопроизводства

1.2 Уголовная ответственность за преступления совершенные в состоянии ограниченной вменяемости в советском уголовном праве

Уголовным уложением пользовались до революции, но после революции 1917 г., хотя и было признано необходимым, сломать не только государственные, но и правовые институты России досоветского периода, можно было сохранить конструкцию тех норм уголовного права, которые отражали достижения цивилизации в, частности, норму Уложения о невменяемости. Однако, «пролетариат,— как писали составители руководящих начал по уголовному праву РСФСР 1919 г — не мог приспособить для своих целей и буржуазные кодексы прежней эпохи и должен был сдать их в архив истории. Такая установка означала полный отказ от идеи преемственности в праве. Было решено создавать новое право, в том числе и уголовное, так сказать, с самого начала ведя отсчет с нулевой отметки.

Такой подход был характерен и для формулы  невменяемости в ст. 14 Руководящих  начал, в соответствии с которой  «Суду и наказанию не подлежат лица, совершившие деяние в состоянии  душевной болезни или вообще в  таком состоянии, когда совершившие  его не отдавали себе отчета в своих  действиях»... Этот текст был воспроизведен  с некоторыми редакционными изменениями  и дополнениями в ст. 17 УК РСФСР 1922 года, где говорилось, что «Наказанию не подлежат лица, совершившие преступление в состоянии хронической душевной болезни или временного расстройства душевной деятельности, или вообще в таком состоянии, когда совершившие его не могли давать себе отчета в своих действиях...» Ни о вменяемости (невменяемости), ни о вине эти законодательные акты прямо не говорили. Более того ст. 49 УК допускала применение высылки к лицу лишь «по связи с преступной средой данной местности, признанным социально-опасным». ²

В самой  статье о невменяемости указали  лишь один признак психологического критерия — интеллектуальный, что, естественно суживало само это понятие, давало возможность применять наказание к лицам, которые, отдавая себе отчет в своих действиях, не могли ими руководить в виду наличия психических у них аномалий. Психологический критерий вообще был поставлен на второй план, позади критериев медицинских. Сама формулировка закона не «привязывала», описанное в ней состояние ко времени совершения деяния (в УК 1922 г. оно неточно названо преступлением), что давало возможность конструировать понятие невменяемости «вообще», относя его к психическим аномалиям, имевшим место и не во время совершения данного деяния.

В ст. 7 Основных начал 1924 г., в ст. 2 УК РСФСР 1926 г., эти положения во многом сохраняются. Так, эти законодательные акты допускали применение ссылки и высылки лишь по признаку социальной опасности лица, независимо от совершенного им преступления.

Что касается невменяемости, меры социальной защиты судебно-исправительного характера  не могут быть применены в отношении  лиц, совершивших преступления в  состоянии хронической душевной болезни или временного расстройства душевной деятельности, или в ином болезненном состоянии, если эти  лица не могли отдавать себе отчета в своих действиях или руководить ими». Казалось бы, что формула невменяемости описана теперь более удачно: уточнена обрисовка медицинского критерия, введен волевой признак критерия психологического (не могли руководить своими действиями).

Однако  в практической деятельности и доктрине она привела к резко отрицательным  явлениям. Прежде всего, следует указать  на то, что, хотя ст. 7 Основных начал  ввела указание на волевой критерий, в ней еще имелась разобщенность между медицинскими и юридическими критериями. Процент невменяемых тогда был очень высоким, включающим в себя значительные контингенты больных с пограничными состояниями. На практику далее, не могли не оказать пагубного влияния и концепции, развиваемые в науке советского Уголовного права.

Исходя  из того, что Основные начала 1924 г., а  вслед за ними и УК РСФСР 1926 г. не знали терминов «вменяемость», «невменяемость», «вина», «наказание» (он был заменен  термином «меры социальной защиты судебно-исправительного  характера), понятия эти объявлялись  устаревшими, так сказать отжившими  свой век. От них вообще требовали отказаться. Отрицали понятие вины все видные криминалисты того времени.  В объяснительной записке к проекту УК РСФСР, 1926 г. указывалось, что УК 1922 г. исходил из таких чуждых нашим правовым взглядам терминов как «кара», «наказание», «вина», «вменяемость» и т. п., которые достались нам только по традиции, по наследству от старого буржуазного права. ³

В Основных началах изгнаны слова «наказание» и «кара». Наш закон не карает, не наказывает правонарушителя, но применяет в отношении к нему меры социальной защиты. Применение же мер социальной защиты обусловлено опасным состоянием правонарушителя, а не его виновностью, каковая обусловливала в старом Уголовном праве меру наказания.

Подобного рода взгляды представляли собой нечто совершенно новое. Такие подходы привели к доминирующему в те годы мнению, что состояние невменяемости не устраняет уголовной ответственности, а, лишь является обстоятельством, которое определяет форму возможной уголовной ответственности в виде особых мер социальной защиты — именно медицинского характера. Вменяемость рассматривается, как способность воспринимать целесообразное воздействие наказания способность к наказанию, невменяемость — неспособность к этому. Поэтому из формулы невменяемости должны быть исключены психологические критерии.

Теория  целесообразности отстаивалась всеми  криминалистами и психиатрами, в логической своей цепи — наказание — вина — вменяемость (невменяемость) — психологические критерии — была полностью отвергнута. Концепция же целесообразности — т. е. представление о вменяемости как способности воспринимать целесообразное влияние наказания—не только теоретически была несостоятельна, как и идея опасного состояния, эманацией которого она является, но и приводила на практике к полному стиранию границ между вменяемостью и невменяемостью, к экспертному и судейскому произволу.

Эти ошибочные  взгляды, отрицающие исходные принципы уголовной ответственности, принятые в цивилизованном обществе, стали преодолеваться у нас лишь в самом конце 40-х, начале 50-х годов. Все стали отказываться от своих ошибочных взглядов и вновь говорить о вменяемости, вине, наказании как о необходимых институтах уголовного права.

Существенную  роль здесь сыграло Постановление  Пленума Верховного Суда СССР от 13 июля 1944 г., где указывалось, что «одним из обязательных условий признания  виновности является вменяемость обвиняемого. Поэтому к лицу невменяемому не может быть применено наказание». Таким образом, практика и теория шли впереди законодательства, которое в этой части (Основные начала, УК РСФСР 1926 г.) оставалось неизменным.

Перелом наступил в 1958—1960 гг., когда были приняты Основы уголовного законодательства и УК РСФСР. В них формула невменяемости обрисована одинаково, а именно «не подлежит уголовной ответственности лицо, которое во время совершения общественно опасного деяния находились в состоянии невменяемости, то есть не могло отдавать себе отчета в своих действиях или руководить ими, вследствие хронической душевной болезни, временного расстройства душевной деятельности, слабоумия или иного болезненного состояния». ⁴

Отметим, что и принятые в 1991 г. Основы уголовного законодательства бывшего СССР и  проекты новых УК в России сохраняют в незыблемости имеющуюся формулу невменяемости, внося в нее лишь некоторые редакционные поправки. Это свидетельство стабильности данного понятия, имеющего значение, как для науки, так и для экспертной и судебной практики.

Конечно, содержание медицинских критериев  в связи с развитием психиатрии может получать различное наполнение, но сама структура их настолько удачна и так сказать «полна», что  не меняет их природы и места в  понятии невменяемости. То же следует  сказать и о критериях психологических (юридических).³

Глава 2 Уголовная ответственность  лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемость по УК РФ 1996 года