Политический конфликт как социальный феномен

10. Территориальное положение. Если  республика или самоопределяющаяся  этническая общность не имеет  внешних границ, ей трудно ставить  своей целью сецессию, радикальный сепаратизм. Все ставшие самостоятельными бывшие союзные республики СССР и бывшей Югославии, так же как и Абхазия, Южная Осетия, Карабах, Чечня, имеют внешние границы. Отсутствие таких границ создает ограничения для эскалации сепаратизма и стимулирует поиск мирных конституционных решений (Татарстан, Башкортостан).

11. Изменение (возрастание) геополитической  значимости потенциально конфликтного  региона. Геополитический фактор  стал широко использоваться конфликтующими  сторонами как инструмент в достижении своих целей в конфликтах и расширении базы конфликтов. Международная поддержка становится одним из важнейших ресурсов в этнических конфликтах, а в конфликтах, основанных на сепаратизме, – наиболее важным из них. Симптоматично, в частности, что 3акавказье в западных (англо-американских) исследованиях все чаще идентифицируется как Ближний Восток (Middle East), точнее, как «Новый», или «Большой» Ближний Восток, а это радикально меняет геополитическую конструкцию региона. Ускорился процесс вытеснения России с этого геополитического пространства, что неизбежно оказывает влияние на этнополитическую ситуацию и на Северном Кавказе. Поэтому можно прогнозировать не только обострение, но и интернационализацию всех имеющихся в данном регионе затяжных этнополитических конфликтов.

12. Социально-экономическое расслоение (классовое, статусное) в обществе, которое  приобретает форму этнического  расслоения, также резко повышает  конфликтный потенциал, поскольку  социально-экономическая власть  и господство накладываются на этнополитическую власть и дополняются элементом этнократии. Поэтому важен и объем ресурсов группы, заявляющей о своих политических притязаниях, причем как материальных, обеспечивающих ее самодостаточность, так и интеллектуальных. Интеллектуальный ресурс обеспечивает более цивилизованный характер взаимоотношений противоборствующих сторон, учет взаимных интересов, возможность компромисса. Однако можно напомнить, что целому ряду вооруженных этнополитических конфликтов предшествовали споры историков и ученых-обществоведов. Так, грузино-абхазскому конфликту начала 1990-х гг. предшествовали споры о том, на каком языке были сделаны надписи на памятниках древности, найденных на территории Абхазии. В этих спорах живейшее участие принимал Владислав Ардзинба (историк по образованию) и 3виад Гамсахурдиа (филолог). Такой же спор историков предшествовал конфликту в Нагорном Карабахе и Косово. Применительно к их деятельности можно вести речь об «идеологическом производстве» конфликтов.

13. «Перепроизводство» образованных людей, особенно гуманитариев, и возникновение препятствий для карьеры стимулирует рост недовольства. 3ачастую именно национализм становится для них потенциальным средством выражения фрустрации и интеллектуальной невостребованности, проявлением бунта «маргиналов».

14. Массовая миграция из регионов  с серьезными расовыми и культурными  отличиями. С этой проблемой столкнулись  сегодня все промышленно развитые  страны 3апада, не менее остро  она стоит и в России.

Вероятно, и этот перечень не будет исчерпывающим и его можно дополнить. Однако даже наличие только некоторых из этих факторов делает этнополитическую мобилизацию и эскалацию конфликтов практически неизбежной.

Как видно из данного списка «внешних ресурсов», почти все они возникают как результат или следствие модернизации социума, а сегодня они усугубляются процессами экономической и культурной глобализации. Существует устойчивая корреляция между подъемом национализма и переходным состоянием общества, поскольку национализм берется компенсировать издержки «процесса освобождения», порожденные модернизацией.

Во-первых, процессы модернизации, этнополитической мобилизации и формирования наций тесным образом связаны между собой. Во-вторых, конечной, но не всегда достижимой целью этнополитической мобилизации является «нация-государство». В-третьих, для этнических общностей, претендующих на осуществление этой цели, характерен тип «наступательной мобилизации», а для имперских народов – тип «охранительной мобилизации». В-четвертых, политическая практика показывает, что сочетание социальных и национальных, религиозных и этнических требований оказывалось в целом гораздо более эффективным средством этнополитической мобилизации масс, нежели чисто националистические лозунги. В-пятых, даже в случае массовой этнической мобилизации выступление «всего народа» против чего-то или за что-то есть лишь один из самых распространенных политических мифов. 3ачастую имеет место либо принуждение со стороны политической элиты или государства к всеобщему выступлению, либо поспешное к нему присоединение на этапе близкой победы, сулящей уже не гибель, а определенные дивиденды (вспомним «эффект безбилетника» М. Олсона).

В-шестых, разные варианты этнополитической мобилизации и конфликтов (с различной степенью «продвинутости» этих процессов) можно наблюдать и сегодня в новых независимых государствах, возникших на территории бывшего СССР. Как отмечает В. А. Тишков, «все страны (постсоветского пространства. – А. В.) продолжают строить национальное государство от имени «титульных» этнических общностей и держать остальное население в статусе не членов нации или даже не граждан этих государств. Эта политика этнического исключения, даже если она официально в некоторых странах называется «политикой интеграции» (а фактически ассимиляции или непризнания особого группового статуса), стала основным внутренним вызовом существующих новых гражданско-политических сообществ. Она препятствует разрешению ранее случившихся насильственных конфликтов, хотя у таких конфликтов накопилась своя логика трудных противоречий и антагонизмов, поскольку это связано с гибелью людей, разрушениями и изгнанием населения с мест своего проживания.

Ни одно из новых государств за пределами России не смогло пока одержать верх над силами радикального этнического национализма, противопоставив ему формулы общественного устройства, которые обеспечивали бы гражданское равенство независимо от этнической принадлежности, а культурно отличительным общностям давали бы гарантии сохранения их культуры и справедливого участия во всех сферах общественной жизни. Ни одно из государств не пересмотрело в спешке принятые в начале 1990-х гг. основные законы и другие положения в сторону признания хотя бы официального двуязычия, и русский язык остается "наказанным языком", хотя на нем продолжают говорить дома и на работе не только большинство политических лидеров новых стран, но и огромные массы населения».

В-седьмых, самой российской политической нации предстоит еще длительный процесс консолидации, который, с одной стороны, тормозит как имперская риторика «русских патриотов», так и имеющая официальный статус доктрина «многонационального народа России», а с другой – сохраняющаяся под воздействием «наступательной этно-политической мобилизации» опасность распада политического, правового и экономического пространства страны по этническому признаку; такая «мобилизация» еще совсем недавно практиковалась этнополитическими элитами в российских «национальных регионах». «Основной внутренний вызов Российскому государству, – пишет В. Тишков, – заключается в вялом утверждении нового образа страны среди населения, в отсутствии в необходимой степени общеразделяемой гражданской идентичности россиян, чувства гражданской ответственности и патриотизма. В стране на уровне политиков, этнических активистов и экспертов до сих пор отвергается существование многоэтничной гражданской нации, несмотря на высокий уровень социально-культурной гомогенности населения страны».

Этнический фактор, став однажды влиятельным политическим фактором, отличается большой стабильностью и воспроизводимостью, поскольку закрепляется во властно-политических позициях, запечатлевается в исторической памяти народа, передается из поколения в поколение. Деполитизация этноса и межэтнических отношений происходит очень медленно, даже если ее пытаются ускорить, не случайно многие этнополитические конфликты приобретают затяжной характер.

§ 3. Особенности урегулирования этнополитических конфликтов

Процессы этнополитической мобилизации обратимы, т. е. наряду с мобилизацией возможна и этнополитическая демобилизация. В этом случае исключительную роль играют:

• фактор времени: кратковременное доминирование этнополитических установок в массовых ориентациях и представлениях людей, как правило, в период обострения межгрупповых отношений;

• субъективный фактор: готовность политических элит к компромиссу, маргинализация «этнических предпринимателей», своевременность и содержание принятых политических решений по разрешению возникшего кризиса, их реальное осуществление и т. д.

Выделяют пять основных способов урегулирования этнополитических конфликтов:

• консоциация – т. е. инкорпорация этнических групп и прежде всего их элит в политическую и административную структуру государства;

• синкретизм – культурное представительство этнического разнообразия (предоставление права на «национально-культурную автономию») при фактической деполитизации этничности;

• федерализация – децентрализация и разделение власти по вертикали, предполагающая передачу части властных полномочий региональным (т. е. территориальным), а фактически этническим общностям;

• переход от определения гражданства «по крови» к определению его «по почве», что предполагает получение гражданства любым человеком, родившимся на территории данного национального государства;

• символическая политика – поиск общих исторических символов, общих героев, общих лояльностей, изъятие из публичной речи понятий, которые приобрели в языке устойчивый негативный смысл («лица кавказской национальности») и замена их нейтрально окрашенными.

Однако для того, чтобы добиться успеха в урегулировании этнополитических конфликтов, необходим целый ряд благоприятных предпосылок. Этничность должна быть максимально деполитизирована, подчинена приоритету прав человека и свободы личности. Национализм должен не переходить в этнонационализм, а базироваться на общегражданской солидарности и патриотизме. В системе политических отношений этнический фактор не должен играть большой роли и в идеале вообще должен быть исключен из политической сферы как самостоятельный и самоценный фактор при обязательном возрастании его роли в культуре.

Следует помнить, что недопущение открытых этнополитических конфликтов, превентивные меры по их урегулированию – гораздо более эффективная стратегия, чем попытки (чаще всего безуспешные) сформировать конструктивное взаимодействие сторон в рамках уже открытой, манифестной фазы этнополитического конфликта.

Однако для большинства мультиэтничных стран мира практическая реализация этих принципов и задач – дело более или менее отдаленного будущего. Несомненно, консолидированные демократии имеют относительно больший успех в предотвращении и урегулировании этнополитических конфликтов, тем не менее даже они не имеют иммунитета против этнического насилия, и политика идентичностей не всегда легко нивелируется и в плюралистических демократических обществах.

Контрольные вопросы и задания

1. Чем определяются значение  и роль этнического фактора  в политических конфликтах?

2. В чем состоит специфика  этнополитических конфликтов?

3. Опишите и дайте характеристику  основных этапов этнополитической  мобилизации.

4. Перечислите факторы, повышающие риски возникновения этнополитических конфликтов.

5. Приведите примеры этнополитических  конфликтов на территории бывшего  СССР.

6. В каких регионах современной  России, по вашему мнению, сохраняется  потенциальная опасность этнополитических конфликтов и почему?

Глава VI. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКТОР ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ

§ 1. Психологические механизмы политических конфликтов

Современные исследования специалистов в области социальной и политической психологии показывают, сколь велика роль в любых конфликтах, в том числе и политических, психологических факторов, и заставляют задуматься о том, что их недооценка лежит в основе многих неудач в урегулировании и разрешении конфликтов. Рассмотрим наиболее известные психологические механизмы возникновения и развития конфликтов.

Один из таких механизмов можно определить как несовместимость индивидуально выгодных стратегий поведения и благополучия общества в целом. Этот механизм хорошо иллюстрируют такие социальные дилеммы, как «дилемма заключенного» и «трагедия общинных пастбищ».

Дилемма заключенного описывается как ситуация с двумя подозреваемыми, которых по отдельности допрашивает прокурор. Они оба виновны, но у прокурора есть доказательства лишь небольшой вины каждого из них. Он предлагает по отдельности каждому подозреваемому сознаться: если один из подозреваемых сознается, а другой – нет, то прокурор гарантирует сознавшемуся иммунитет, а его признание будет использовано для доказательства вины другого подозреваемого. Если сознаются оба, то каждый получит умеренный срок. Если не сознается ни один, то для обоих наказание будет незначительным. Нетрудно просчитать, что обоюдное непризнание для них более выгодно. Однако многочисленные исследования показали, что многие признаются, несмотря на то, что совместное признание ведет к более суровым приговорам. Эта дилемма загоняет участников в некую психологическую ловушку: люди осознают, что, сотрудничая, они могли бы взаимно выиграть, тем не менее отказываются от сотрудничества и от доверия друг другу.

«Трагедия общинных пастбищ» представляет собой ситуацию, в которую попадают 100 фермеров, живущих рядом с пастбищем, способным прокормить ровно 100 коров. Но в какой-то момент один из фермеров решает, что если он выпустит на выгон еще одну корову, то излишнего выпаса будет всего 1 %, а он удвоит свою выгоду. Фермер добавляет еще одну корову. Но все фермеры оказываются такими же «догадливыми» и все выпускают еще по одной корове. Пастбище погибает.