Человек в английской классической школе

Представители исторической школы обращали внимание не только на мотивационные, но и на когнитивные  характеристики экономического человека. Так, известный ирландский исследователь  Клифф Лесли, представлявший английскую историческую школу, подвергал сомнению возможность свободного перелива капитала между отраслями в поисках  максимальной прибыли, так как, по его  мнению, банкиры и торговцы не могут  точно вычислить нормы прибыли  даже для своих собственных отраслей. По этой же причине выводы политической экономии, как писал Лесли, не подходят для быстро меняющихся обществ, где  людям трудно производить соответствующие  расчеты.

Таким образом, модель экономического субъекта исторической школы существенно  отличается от экономического человека классической школы. Если экономический  человек – хозяин своих намерений  и действий, то человек исторической школы представляет собой пассивное  существо, подверженное внешним влияниям и движимое вперемежку эгоистическими и альтруистическими побуждениями. Такая множественность мотивов, очевидно, не оставляла места для  действия объективных экономических  законов (не решаясь спорить со Смитом, Книс и Гильдебранд отдавали им во власть лишь Англию XVIII в.), а значит, и для науки политической экономии. Именно поэтому К. Маркс окрестил труды исторической школы «могилой политической экономии». Действительно, излюбленным жанром исторической школы  был не теоретический трактат, а  книга по истории экономической  школы с изложением преимуществ  многостороннего исторического  метода над односторонним классическим и с иллюстрациями из области  истории хозяйства.

К. Книс пишет, что все  экономические явления и законы «национальной экономии» порождены  комбинацией двух факторов: реального (материальная внешняя среда) и личного (внутренняя духовная жизнь человека). Хозяйственная деятельность является органической частью общественной жизни, ограничена законами и моралью. Политическая же экономия может осмыслить лишь воздействие реального фактора, потому ее выводы носят лишь относительный  характер.

Но, резко сужая допустимую область анализа экономической  теории, историческая школа одновременно привлекла внимание проблемам так  называемой экономической этики  – соотношения эгоистических  интересов и «чувства общности и  справедливости», без которых действительно  невозможно представить себе цивилизованного  рыночного хозяйства. Эта проблематика, от которой отмахнулась английская классическая школа, занимает важное место  в современной экономической  науке.

Вместе с тем, подвергая  критике подход классической школы, представители исторической школы  так и не смогли выдвинуть какого-либо альтернативного объяснения экономических  явлений. Появились и попытки  соединить экономическую теорию, идущую от классиков, с эволюционно-критическим  подходом исторической школы. Попытки  такого синтеза заметны, в частности, в трудах видного немецкого экономиста, одного из основателей так называемой социально-правовой школы А. Вагнера. Его «Учебник политической экономии»  открывали подразделом, озаглавленным  «Экономическая природа человек». Автор  подчеркивает, что главное свойство этой природы – наличие потребностей, т.е. «ощущения нехватки благ и стремления его устранить».

Потребности Вагнер делит  на две группы: потребности первого  порядка, удовлетворения которых требует  инстинкт самосохранения, и прочие потребности, удовлетворение которых  обусловлено мотивом собственного интереса. Здесь мы видим попытку  ограничить сферу господства собственного интереса, предпринятую явно под влиянием исторической школы.

Согласно Вагнеру, экономической  деятельностью людей управляют  и эгоистические мотивы: желание  выгоды и боязнь нужды, надежда на одобрение и боязнь наказания (особенно у невольников), чувство чести  и страх позора (особенно у цеховых  ремесленников), стремление к деятельности как таковой и опасение последствий  праздности, и один неэгоистический: чувство долга и страх перед  угрызениями совести.

Антропоцентристский подход Вагнера к проблемам политической экономии, как известно, подверг  критике К. Маркс. Однако его критика  гораздо больше говорит о позиции  самого Маркса, к которой здесь  самое время перейти.

Концепция человека в «Капитале» Карла Маркса

О проблеме человека в произведениях  К. Маркса и, в частности, в « Капитале»  существует огромная литература. Данная область разрабатывается преимущественно  исследователями, которых в первую очередь привлекает проблематика отчуждения, рассмотренная в философском  по преимуществу разделе о товарном фетишизме. Составить себе полное представление  о модели человека Маркса-экономиста без знакомства с концепцией человека Маркса-философа вряд ли возможно. Для  методологии экономической теории Маркса характерны ярко выраженные методологический коллективизм и функционализм: такие  собирательные понятия, как «человечество», «капитал», «пролетариат», фигурируют в произведениях Маркса в качестве самостоятельных, наделенных волей и сознанием субъектов, которые при этом выполняют определенную функцию как в исторически сложившейся общественной системе, так и в процессе исторического развития. Причина в том, что объективные условия капиталистического общества ставят человека в настолько жесткие рамки, что его выбор оказывается однозначно детерминированным, а личные предпочтения просто не имеют возможности проявиться. Эти объективные условия задаются рабочему стоимостью его рабочей силы, а капиталисту – его стремлением к максимальной прибыли.

Как пишет Маркс, «главные агенты самого этого способа производства, капиталист и наемный рабочий  как таковые, сами являются лишь воплощениями, персонификациями капитала и наемного труда; это определенные общественные характеры, которые накладывает  на индивидуумов общественный процесс  производства».

Ограничимся анализом в «Капитале» основного хозяйствующего субъекта буржуазного общества – капиталиста. Цель его, по Марксу, в точности совпадает  с объективной целью капитала, т. е. с его ростом. Поэтому, как  и Рикардо, Маркс не испытывает необходимости  рассматривать фигуру капиталиста  отдельно от капитала. Для того чтобы  добиться этой цели, сознание капиталистов вовсе не должно быть непогрешимым. Напротив, их представления о капиталистической  экономике противоречивы и во многом прямо противоположны действительному  положению дел. «В головах агентов  капиталистического производства и  обращения должны получаться такие  представления о законах производства, которые совершенно отклоняются  от этих законов и суть лишь выражение  в сознании движения, каким оно  кажется. Представления купца, биржевого  спекулянта, банкира неизбежно оказываются  совершенно извращенными». Причиной этого  является тот факт, что сущностные категории капиталистической системы  хозяйства (стоимость, стоимость рабочей  силы, прибавочная стоимость) на поверхности  явлений, облеченные в денежную «вуаль», предстают только в превращенных формах – цены, заработной платы, прибыли. Однако для практической деятельности таких поверхностных представлений, с точки зрения Маркса, вполне достаточно. Более того, ложное сознание участников производства в свою очередь способствует воспроизводству экономических  отношений капитализма.

Как известно, Маркс строит свою теоретическую систему путем  восхождения от абстрактного к конкретному, последовательно поднимаясь от уровня к уровню. Это совместное восхождение  совершают и неразрывно связанные  категории «капитал» и «капиталист», а значит, мотивация и содержание сознания последнего. Попробуем проследить за некоторыми этапами этого восхождения.

Первый уровень соответствует  четвертой главе первого тома («Превращение денег в капитал»). Здесь впервые на сцене появляется фигура капиталиста – как олицетворенный, одаренный волей и сознанием  капитал. Напомним, что капитал на данной ступени анализа представляется еще крайне абстрактно: как неизвестным  образом самовозрастающая стоимость. Абстракцией является здесь и  понятие «капиталист»: «поскольку растущее присвоение абстрактного богатства  является единственным движущим мотивом  его операции, постольку – и  лишь постольку – он функционирует  как капиталист.

Второй уровень абстракции соответствует третьему отделу первого  тома «Капитала»; на этом уровне раскрывается тайна производства абсолютной прибавочной  стоимости. Капиталист здесь предстает  как эксплуататор наемного труда, как  классовый индивид, противостоящий другому классовому индивиду – наемному рабочему. На этом уровне объективная  функция капитала и субъективная цель капиталиста сводятся к извлечению прибавочной стоимости путем  эксплуатации рабочей силы.

Другие грани образа капиталиста  исследуются в четвертом отделе, посвященном производству относительной  прибавочной стоимости. Здесь функции  капиталиста соотносятся с общественным разделением труда и ростом его  производительности. Управление рабочей  силой и технологическими процессами является при данном способе производства одной из функций капитала, а значит, и капиталиста. На более конкретном уровне находится анализ добавочной (избыточной) прибавочной стоимости. Это один из многих в «Капитале» примеров того, как более конкретная мотивация, приближающаяся к условиям реальной конкуренции, вторгается на более  абстрактный уровень анализа.

В целом на уровне первого  тома «Капитала» мотивация капиталиста  определяется производством прибавочной  стоимости. Здесь ярко проявляются  функционализм и принципиальный отказ Маркса от интенционального объяснения экономических явлений. Дело в том, что на данном уровне абстракции анализируются  только категории «сущностного ряда» (у Маркса к ним относятся категории, фиксирующие чисто трудовую природу  стоимости: абстрактный труд, стоимость, прибавочная стоимость, переменный капитал и т.д.). Эти категории, согласно Марксу, недоступны обыденному фетишизированному сознанию агентов  производства, которое не может прорваться сквозь скрывающую суть явлений товарно-денежную вуаль. Поэтому сознательно стремиться к росту прибавочной стоимости  капиталист не может.

Следующая важная стадия конкретизации  образа капиталиста в «Капитале» Маркса относится к третьему тому, где одна за другой вводятся категории  «поверхностного» ряда: прибыль, издержки, средняя прибыль, процент, рента. Больше значение имеет отдел о проценте и предпринимательском доходе, где  можно выделить абстракции капиталиста-собственника и функционирующего капиталиста.

Различие между ними –  это различие между пассивным  и активным капиталистом, между более  абстрактной мотивацией собственника капитала и более конкретной мотивацией функционирующего капиталиста-управляющего.

Конкретизируется и описание информации, доступной капиталистам. В нее входит, например, представление  о величине средней прибыли и  компенсациях для отраслей с низким органическим строением капитала.

Однако в целом иерархическая  система все более конкретных образов капиталиста так и  не доходит до самой поверхности, поскольку специальное учение о  конкуренции, ссылки на которое часто  встречаются в тексте «Капитала», Марксом так и не было создано. Надо сказать, что сама возможность  строгого логического согласования абстрактной теории стоимости и  капитала с фактами конкурентного  процесса, абстрактной логики капиталиста  как классового индивида с поведением предпринимателя, находящегося в конкурентной среде, вызывает большие сомнения.

Модель человека в маржиналистской революции

Начало 70-х гг. XIX в. в истории  мировой экономической мысли  ознаменовалось так называемой маржиналистской  революцией. В этом тезисе есть большая  доля условности: основные положения  теории предельной полезности были сформулированы Г. Госсеном еще в надолго всеми  забытой работе 1844 г., а начало массированного проникновения маржиналистских  идей в экономическую литературу следует отнести только к середине 1880-х гг. По-разному протекала  маржиналистская революция в  различных странах. Но факт остается фактом: публикации в 1871 г. «Теории политической экономии» У. С. Джевонса и «Оснований политической экономии»К. Менгера, а  в 1874 г. «Элементов чистой политической экономии» Л. Вальраса действительно заложили новые основы западной экономической теории.

Прежде чем рассмотреть  модель человека, лежавшую в основе маржиналистской революции, мы, как  и в случае с английской классической школой, исследуем ее корни в философской  и экономической литературе прошлого.

Идейные предшественники  маржинализма: Иеремия Бентам

Основоположник английского  утилитаризма И. Бентам не был, строго говоря, экономистом, хотя и оказал большое влияние на экономистов, входивших в руководимый им кружок «философских радикалов»: Д. Рикардо, Дж. Милля и др., а его экономические  произведения занимают три объемистых тома. Имя этого автора, как правило, редко фигурирует в курсах истории  экономической мысли, хотя присутствует во всех учебниках истории философии. Но его этика содержит рекомендации по переустройству общества, основанные на своеобразной трактовке человеческой природы, которая сыграла важную роль в маржиналистской революции. Амбиции Бентама в области  общественных наук были чрезвычайно  обширны: он хотел, подобно Ньютону  в физике, отрыть универсальные силы, управляющие всем человеческим поведением, дать способы их измерения и в  конечном счете осуществить программу  реформ, которые бы сделали человека и общество лучше.

Целью всякого человеческого  действия и «предметом каждой мысли  любого чувствующего и мыслящего  существа» Бентам провозгласил»благосостояние (well-being) в той или иной форме», и, следовательно, единственной универсальной  общественной наукой, по его мысли, должна стать эвдемоника – наука  или искусство достижения благосостояния.

Благосостояние трактовалось им в последовательно гедонистсом  духе: «Природа отдала человечество во власть двум суверенным повелителям: страданию  и наслаждению. Они одни указывает  нам, что мы должны делать, и определяют, что мы сделаем». Страдания и наслаждения, естественно, не ограничивается сферой чисто экономических интересов: так, любовь (силу которой Бентам сопоставлял  с силой пара в физике) вполне способна превзойти денежный интерес. Бентам признает и альтруистические мотивы, но не верил в их искренность  и предполагал, что за ними кроются  те же эгоистические удовольствия, например от хорошей репутации, которой  пользуется альтруист в обществе, и т. д.. В частности, Бентам полагал, что эгоистическая мотивация  не проходит через стадию осознания  человеком своих целей потому, что человеку неприятно заниматься самокопанием – это обнажает его  эгоистические, не одобряемые обществом  мотивы.

Прошедший с детства утилитаристское  воспитание и позднее в значительной мере преодолевший его влияние Дж. С. Милль отмечал, что узкий бентамовский взгляд на природу человека игнорирует такие мотивы, как стремление к  совершенству и одобрению со стороны  других людей, чувство чести и  собственного достоинства, любовь к  прекрасному, любовь к порядку и  согласованности всех вещей, стремление к власти, стремление к действию как таковому и противоположное  ему стремление к праздности.

Но безусловная оригинальность Бентама в том, что касается модели человека, проявилась в области не мотивации, а когнитивного компонента. Бентам исходил из того, что наслаждения  и страдания поддаются количественному  измерению и соизмерению: «Кто не станет подсчитывать, когда речь идет о таких важных материях, как страдания  и наслаждения? Люди считают, одни менее, другие более точно, но считают все», причем «из всех страстей наиболее подвержена расчетам та... что соответствует мотиву денежного интереса».

Наслаждения и страдания, согласно Бентаму, являются своего рода векторными величинами. Основными компонентами этих векторов он считает: 1) интенсивность, 2) продолжительность, 3) вероятность (если речь идет о будущем), 4) доступность (пространственная), 5) плодотворность (связь данного удовольствия с  другими), 6) чистота (отсутствие элементов  обратного знака, например, удовольствие, сопряженное со страданием, чистым не является), 7) охват (количество людей, затронутых данным чувством, – здесь  проявляется допустимость альтруизма, о которой мы упоминали выше, –  для Бентама и других мыслителей Просвещения счастье каждого  не было четко отделено от счастья  всех). Разумеется, сейчас же возникает  проблема, какой единицей следует  измерять интенсивность наслаждений  и страданий (все другие компоненты имеют естественные единицы измерения). Однозначного ответа Бентам не дает. С  одной стороны, у него можно найти  высказывания в пользу того, что  измерителем может служить минимальное  единичное ощущение – в этом можно  уловить предвосхищение предельной полезности. С другой стороны, Бентам указывает, что величина удовольствий, покупаемых человеком, пропорциональна  уплачиваемым за них деньгам, а это  очень напоминает будущий подход Маршалла.