Теория и практика массовой информации

В годы перестройки  шла активная манипуляция общественным сознанием через СМИ. Вот размышления на этот счет Сергея Кара-Мурзы: «Почему 280 миллионов рассудительных еще людей в СССР позволили сломать вполне благополучную жизнь? – задается он вопросом. – Почему рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жутких несправедливостей. Как говорится, «жизнь улучшалась» – въезжали в новые квартиры, имели телевизор, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом стали ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты – то, чем на его вожделенном Западе занимается неграмотный беспризорник»¹.

Далее автор  перечисляет задачи, которые смогла решить антисоветская революция  на этапе перестройки. Так, «перестройка сумела оторвать сознание граждан СССР от здравого смысла и житейской мудрости, заставила их поверить в химеры, зачастую противоречащие очевидным фактам и элементарному знанию».

С. Кара-Мурза выделяет главные направления, по которым  происходил этот сдвиг сознания:

1. Советское  жизнеустройство сложилось под  воздействием конкретных природных  и исторических обстоятельств.  Исходя из этих обстоятельств, поколения, создавшие советский строй, определили главный критерий выбора – сокращение страданий. На этом пути советский строй добился признанных всем миром успехов, в СССР были устранены главные источники массовых страданий и страхов – бедность, безработица, бездомность, голод, преступность, политическое и межнациональное насилие, а также массовая гибель в войне с более сильным противником. Ради этого были положены большие жертвы, но уже с 60-х годов возникло стабильное и нарастающее благополучие.

Альтернативным критерием  выбора жизнеустройства было увеличение наслаждений, что внушалось народу через СМИ. Ведущий идеолог перестройки А.Н. Яковлев заявил: «нужен поистине тектонический сдвиг в сторону производства предметов потребления. Решение этой проблемы может быть только парадоксальным: провести масштабную переориентацию экономики в пользу потребителя… Мы можем это сделать, наша экономика, культура, образование, все общество давно уже вышли на необходимый исходный уровень».

Оговорку, будто «экономика давно уже вышла на необходимый уровень», никто при этом не проверял и не обсуждал, она была сразу же отброшена – речь шла только о тектоническом сдвиге. Сразу же, еще через механизм планирования, было проведено резкое сокращение инвестиций в тяжелую промышленность и энергетику (энергетическая программа, выводившая СССР на уровень надежного обеспечения энергией была прекращена). Еще более красноречива была идеологизирована кампания, направленная на свертывание оборонной промышленности, созданной в СССР именно исходя из принципа сокращения страданий.

Это изменение критерия жизнеустройства противоречило  памяти народов СССР и тем непреодолимым  ограничениям, которые накладывали  географическая и геополитическая реальность, доступность ресурсов и уровень развития страны. Согласиться на такое изменение значило отвергнуть голос здравого смысла.

Шопенгауэр в книге  «Афоризмы житейской мудрости»  свел главные советы мудрых людей всех эпох. Вот с чего он начинает раздел «Правила общие»: «Первой заповедью житейской мудрости я считаю мимоходом высказанное Аристотелем в Никомахейской Этике (XII, 12) положение, которое в переводе можно формулировать следующим образом: «Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий…» Нет худшего безумия, как желать превратить мир – эту модель горя – в увеселительное заведение и вместо свободы от страданий ставить себе целью наслаждения и радости; а очень многие так именно и поступают».

2. Как пример успешного  продвижения по пути увеличения наслаждения идеологи перестройки дали советским людям Запад, представленный светлым миром. Активная часть населения приняла этот пример за образец, оценив собственное жизнеустройство как недостойное («так жить нельзя!»).

Отвращение к своему образу жизни, внушенное в ходе перестройки, было так сильно, что при опросе в 1989г. 64% ответивших через «Литературную газету» (это в основном интеллигенты) заявили, что «наша страна никому и ни в чем не может служить примером». Действуя на чувства и воображение  людей, идеологи растравили старые раны и обиды, воззвали к мщению и сведению счетов – поставили мирную уже страну на грань гражданской войны (а кое-где подтолкнули перейти эту грань).

Воздействие на массовое сознание было столь эффективным, что  образ Запада к концу 80-х годов  стал поистине вожделенным, что было немыслимо еще за пять лет до этого. Такая массовая зависть к идеализированному образу «чужого дома» с самоотрицанием своего дома – признак разрыва со здравым смыслом. При ее внедрении в политическую практику она неизбежно должна была повести к национальной катастрофе…

3. Для перехода к  жизнеустройству, направленному  на увеличение наслаждений, требовалось глубокое изменение в культуре. Поскольку стремление к наслаждениям, связанным с потреблением, не имеет предела, то с новым критерием жизнеустройства оказывались несовместимы два главных устоя нашей культуры – нестяжательство и солидарность… поэтому  с самого начала перестройки была развернута идеологическая кампания по изменению антропологической модели, по внедрению в массовое сознание нового представления о человеке и его правах. Нового не только для СССР, но и для дореволюционной России, культура которой отвергла социал-дарвинизм.

Чуть ли не главным принципом, который надо было сломать в советском  человеке, чтобы совершить «перестройку», была идея равенства людей. Эта идея, лежащая в самой основе христианства, стала объектом фальсификации задолго до 1985 года – как только престарелого генсека окружила интеллектуальная бригада «новой волны». Начиная с 1987 года в СССР была начата и быстро нарастала кампания по внедрению в массовое сознание жесткого и зачастую вульгарного социал-дарвинизма и даже мальтузианства.

…Вот широко разрекламированные мысли Н.М. Амосова в журнале  «Вопросы философии»: «Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству… За коллектив и равенство стоит слабое большинство людей. За личность и свободу – ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых». В ряду духовных лидеров Н.М. Амосов, согласно опросам, занимал третье место.

Биологизация процессов  в человеческом обществе, социал-дарвинизм, проникли даже туда, куда, казалось, им вход воспрещен самим развитием  их научной области – в среду  антропологов. Вот сентенция директора  Института этнологии и антропологии РАН В.А. Тишкова, который в 1992 году был председателем Госкомитета по делам национальностей РФ: «Общество – это часть живой природы. Как и во всей живой природе в человеческих сообществах существуют доминирование, неравенство, состязательность, и это есть жизнь общества. Социальное равенство – это утопия и социальная смерть общества». И это – после фундаментальных трудов этнографов в течение четырех последних десятилетий, которые показали, что отношение доминирования и конкуренции есть продукт исключительно социальных условий, что никакой «природной» предрасположенности к ним человеческий род не имеет. Постулат Тишкова о доминировании и неравенстве в человеческом обществе как естественном законе природы – чисто идеологический вывод.

Разрушение «культурного ядра» путем внедрения мальтузианских представлений о человеке привело к расщеплению сознания людей. Новая антропологическая модель, воспринятая на уровне идеологии, вошла в противоречие с глубинными уравнительными идеалами, которые не удалось искоренить (это было показано исследованиями начиная с 1989 г.). Расщепление сознания делает его более уязвимым к манипуляции.

4. Посредством дестабилизации  сознания и увлечения людей  большим политическим спектаклем  удалось осуществить «толпообразование» населения СССР – временное превращение личностей и организованных коллективов в огромную, национального масштаба толпу или множество толп. В этом состоянии люди утратили присущее личности ответственное отношение к изменениям жизнеустройства, сопряженным со значительной непреодолимостью и риском. Без дебатов, без сомнений, без прогноза выгод и потерь большинство населения согласилось на революцию, когда в ней не было никакой социальной необходимости – на революцию в благополучном обществе. Это несовместимо со здравым смыслом.

Эффективность «захвата и присоединения» аудитории  была такой, что ведущим толпу  лидерам даже не приходилось слишком  скрывать масштаб грядущих потрясений. Они прямо говорили не об осторожных реформах, а о сломе жизнеустройства. Горбачев сказал совершенно определенно: «Перестройка – многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка – это революция…» Популярный тогда Н. Шмелев уточнил, что речь идет о революции разрушительной: «Революция сверху отнюдь не легче революции снизу. Успех ее, как и всякой революции, зависит, прежде всего, от стойкости, решительности революционных сил, их способности сломать сопротивление отживших свое общественных настроений и структур…».

Удивительно, но, начиная с последнего этапа  перестройки, в качестве активных идеологов стали выступать новые собственники («предприниматели») – и люди им верили! Но это противоречит даже выводам самих теоретиков рыночной экономики. Адам Смит заканчивает первый том своей главной книги «Богатство народов» таким предостережением: «Всякое предложение нового закона, исходящего от этого разряда людей, должно быть встречено с крайним недоверием и может быть принято только после подробного и самого тщательного исследования, произведенного не только со всевозможной добросовестностью, но и самой недоверчивой внимательностью Ибо предложение это исходит от класса людей, интерес которых никогда не может совпадать совершенно с интересами всего народонаселения, и состоит только в том, чтобы провести общество и даже обременить его, что уже неоднократно и удавалось им делать при каждом удобном случае».

5. За время  перестройки усилиями элиты СМИ в сознание людей было введено много прекрасных, но расплывчатых образов – демократия, гражданское общество, правовое государство и т.д. Никто из политиков, которые клялись в своей приверженности этим добрым идеалам, не излагали сути понятия. Принять язык противника или даже друга – значит незаметно для себя стать его пленником. Даже если ты понимаешь слово иначе, чем собеседник, ты в его руках, т.к. не владеешь стоящим за словом смыслом, часто многозначным и даже тайным. Это заведомо проигрыш в любом споре.

Положение советского человека оказалось еще тяжелее – перейдя на язык неопределимых понятий, он утратил возможность общения и диалога со «своими» и даже с самим собой. Логика оказалась разорванной, и даже сравнительно простую проблему человек стал не в состоянии сформулировать и додумать до конца.

Приняв вместо ясно усвоенных житейских понятий  понятия-идолы, идеологические фантомы, смысл которых не был определен, добрая сотня народов СССР оказалась в руках политических проходимцев. Поддерживая или отвергая предлагаемые им проекты, предопределяющие их собственную судьбу и судьбу их детей и внуков, миллионы людей следовали за блуждающими огнями фантазий.

6. Идеологическая  машина перестройки произвела  большую работу по разрушению  коллективной исторической памяти  советского общества. Были очернены, осмеяны, перемешаны символы-вехи национальной истории. Затем был создан хаос в системе мер, оценок и даже временной последовательности событий, образующих историческую картинку. Была прервана способность общества вырабатывать коллективную память даже самых недавних событий – по прошествии всего нескольких месяцев они вытеснялись, стирались из памяти. Общество в целом и каждый человек в отдельности потеряли возможность анализировать прошлое и использовать его уроки для того, чтобы определить свою позицию в конфликтах настоящего.

Все указанные  приемы воздействия на общественное сознание, делающие человека беззащитным против манипуляции, по завершении перестройки применяются еще более жестко в ходе изъятия и перераспределения общенародной собственности и личного достояния большинства граждан и России, и Украины, и других республик, что ярко подтвердилось в период правления Б.Н. Ельцина.

В 1991 году, когда  Борис Ельцин возглавлял Верховный совет РСФСР, в России был провозглашен лозунг «Вся власть Советам!» Естественно, для укрепления своих позиций политэлита Советов разных уровней принялась за создание своей прессы, проводящей их политику. По всей стране учреждаются СМИ местных Советов народных депутатов. В Ростове такой газетой становится «Утро», создание которой «благословил» тогдашний председатель Ростовского Горсовета, а ныне губернатор В.Ф. Чуб. В Краснодаре появляется горсоветовская газета «Краснодарские известия», в Ставрополе лояльная Советам «Ставропольские губернские ведомости».

Кардинальные реформы начались с принятия в декабре 1991 года Закона «О средствах массовой информации». Несмотря на то, что тогда наша страна еще называлась РСФСР, этот акт стал прологом создания новой, демократической России, его идеи свободы стали краеугольным камнем принятой двумя годами позже Конституции.

Важно отметить, что на протяжении почти трех столетий существования  российской печатной прессы в нашей  стране никогда не было закона о  печати, не считая Закона о печати 6 апреля 1865 года. В XVIII веке сфера информации регулировалась указами российских императоров, т.е. единолично людьми, стоявшими во главе государства; в XIX веке – уставами о цензуре и печати, т.е. документами, принятыми не только царями, но и органами которые выполняли функции совещательных при троне: Государственного Совета, Сената и т.д. Закона, который бы являлся свидетельством достижения в обществе консенсуса самых разных политических сил – и человека, который стоит во главе государства, и избранного народом парламента, и представителями территории страны, – у нас никогда не было.