«Диктаторство» М.Т. Лорис-Меликова

Выступая за отмену налога на соль, граф Лорис-Меликов вторгался  в область высшей государственной  политики. Впрочем, это была не единственная проблема, понятая и поднятая тогда Лорис-Меликовым. 17 марта 1879 г., отмечая в письме к П.А. Валуеву недостатки местной администрации, он продолжал: «Я не сомневаюсь, что и ветлянская эпидемия раздулась и приняла необъятные размеры благодаря существующей в Астраханской губернии классической дисгармонии между властями». Здесь же, возмущаясь покушением террористов на жизнь А.Р. Дрентельна, Лорис-Меликов ставил перед Валуевым вопрос: «Что же это такое? Неужели и за сим не примут решительных и твёрдых мер к тому, чтобы положить конец настоящему безобразному порядку дел?... Неужели и теперь правительство не сознаёт необходимости выступить на арену со строго определённою программою, которая не подвергалась бы уже колебаниям по капризам и фантазиям наших доморощенных филантропов и дилетантов всякого закала? Время бежит, обстоятельства изменяются, и возможное сегодня окажется, пожалуй, уже поздним назавтра».⁶⁰

Однако, указывая на необходимость правительственной программы, астраханский генерал-губернатор отнюдь не думал ограничивать её «твёрдыми мерами» против революционеров. В той же речи, напечатанной в «Отголосках», М.Т. Лорис-Меликов, разъясняя своё видение стоящих перед ним задач, вместе с тем выразил и своп понимание целей и методов внутренней политики. «Не в покорённый край приехали мы, – напоминал он, – а в родной, наша задача не ломать и коверкать то, что создано уже народною жизнью, освящено веками, а поддерживать, развивать и продолжать лучшее в этом создании. Что толку в наших красивых писаных проектах, если они не будут поняты и усвоены теми, ради пользы и нужд которых они пишутся? Не породят ли эти проекты недоверия и недовольства? Ради пользы дела необходимо, чтобы все наши меры непосредственно вытекали из жизни и опирались на народное сознание, тогда они будут прочны, живучи».⁶¹

Сама  по себе эпидемия, видимо, не доставила М.Т. Лорис-Меликову больших хлопот. По сути дела ему оставалось принять только необходимые меры предупредительного характера против возобновления болезни. Оцепив четверным кордоном войск всю Астраханскую губернию, Лорис-Меликов лично посетил Ветлянку и, убедившись в миновании опасности, сам ходатайствовал о ликвидации своего поста, израсходовав из разрешенного ему 4000000 руб. кредита, не более 308 тыс. рублей.⁶² К прежним своим заслугам боевой генерал от кавалерии добавил славу победителя «ветлянской чумы».

Важно отметить, что «Лорис-Меликов едва ли не впервые  в российской провинции предстал образцом не только распорядителя, но и деятеля – повседневного, неутомимого, во все вникающего, требовательного к себе и к другим»⁶³. Он поразил воображение жителей края не только своей деловитостью и энергией, но и поведением в быту, простым и скромным, даже спартанским. Сам облик генерал-губернатора был необычным и запоминающимся: Михаил Тариелович носил партикулярное платье – простой длиннополый драповый сюртук, с шашкой (черкесской) наперевес, мягкие кавказские чувяки. Н. Вучетич упоминает и Георгиевский крест в петлице. При этом надо иметь в виду, что Георгием II степени в империи были награждены до революции всего 121 человек.

Между тем, помимо общих государственных вопросов, перед М.Т. Лорис-Меликовым всё более остро вставал и вопрос личный. Ввиду прекращения эпидемии он сам с середины марта 1879 г. настаивал на скорейшем снятии карантинов и упразднении генерал-губернаторства, что облегчило бы положение населения и окончательно закрывало тему чумы. М.Т. Лорис-Меликову оставалось лишь представить отчёт, после чего будущее графа расплывалось в полной неопределённости. Узнав, что его по-прежнему рассматривают в качестве кандидата на Туркестанское генерал-губернаторство, Михаил Тариелович написал Д.А. Милютину, объясняя невозможность, по семейным обстоятельствам, отправиться на далёкую окраину и прося устроить ему место в Государственном совете. В окружении Лориса Туркестан считали «почётной ссылкой». Пределом мечтаний графа Лорис-Меликова в 1879 г. служил пост Варшавского генерал-губернатора.⁶⁴

30 марта 1879 г.Михаил Тариелович выехал из Астрахани в Петербург. 2 апреля 1879 г. М.Т. Лорис-Меликов прибыл в Петербург «для личных объяснений по некоторым делам с подлежащими министрами и словесного доклада Его Величеству» ⁶⁵.

После покушения  Соловьева 2 апреля 1879 г. Александр II, по-видимому, потерял интерес к недавним событиям в Поволжье. Перед императором и правительством стояли новые проблемы и задачи. 7 апреля       1879 г. был подписан указ об учреждении временных военных губернаторов. Михаил Тариелович Лорис-Меликов получил назначение на должность временного Харьковского генерал-губернатора.

«Пребывание в Харькове, – вспоминал А.А. Скальковский, бессменный начальник канцелярии Лориса в 1879–1881 гг., – по собственному признанию графа, было лучшей порой его деятельности».⁶⁶

Как и некоторые другие видные генералы, М.Т. Лорис-Меликов получил чрезвычайные административные права с целью умиротворения и поддержания порядка в нескольких губерниях южной России, сведенных в одно генерал-губернаторство. В состав Харьковского генерал-губернаторства были включены помимо Харьковской Воронежская, Орловская, Курская, Черниговская и Полтавская губернии. В Харьков он прибыл 20 апреля 1879 г.

Положение харьковского генерал-губернатора  было весьма непростым. Решение о создании временных генерал-губернаторств в Петербурге, Харькове и Одессе император принял, по сути, экспромтом, в первые же часы после покушения Соловьёва.⁶⁷ Соответствующий указ, наделявший новых генерал-губернаторов (а также генерал-губернаторов в Москве, Киеве и Варшаве) правами главнокомандующего в военное время, появился 5 апреля 1879 г. Однако генерал-губернаторы не получили никаких инструкций или указаний, не имели на первых порах ни утверждённых штатов, ни людей, ни денег. Между тем, обширные полномочия неизбежно обрекали их на конфликт, как с местной администрацией, так и с руководителями ведомств, которые видели в лице генерал-губернаторов угрозу собственной власти и самостоятельности. В такой ситуации временный генерал-губернатор Петербурга И.В. Гурко оказался полностью парализован и вынужден был тратить свою энергию не столько на борьбу с террористами, сколько на препирательства с шефом жандармов и министром внутренних дел.

Харьковскому генерал-губернатору  также пришлось столкнуться с  глухим сопротивлением и в Харькове, и в столице. Впрочем, удалённость от центра правительственной власти давала ему в сравнении с И.В. Гурко значительные преимущества, и исход борьбы был иной. Уже весной 1879 г., несмотря на довольно неприятные объяснения с А.Р. Дрентельном и целую «войну» с гр. Д.А. Толстым, М.Т. Лорис-Меликову удалось практически полностью обновить состав губернского начальства, заменив губернатора, начальника губернского жандармского управления, попечителя учебного округа и командующего военного округа. Усилился и контроль за их подчиненными. «Лорис действует медленно, – писал А.А. Скальковский. – Начал, и очень разумно, с того, что дует полицию, жандармов, попечителя округа, профессоров и прочие власти».⁶⁸ Вместе с тем, наряду с увольнениями и взысканиями, численность городской и уездной полиции, а также средства на её содержание по инициативе графа Лорис-Меликова были увеличены, дела о поджогах усадеб и распространении слухов о «чёрном переделе» решались военным судом.

Нелишне вспомнить, что, накануне назначения М.Т. Лорис-Меликова в Харьков, там был убит революционером Г. Гольденбергом губернатор князь   Д.Н. Кропоткин. Обращал на себя внимание административный почерк нового генерал-губернатора: задачу искоренения крамолы он решал не только с помощью жестких мер. Можно сказать даже больше: залог успеха своей деятельности он видел, прежде всего, в установлении доверия между администрацией и общественностью. Он не стал нарушать законного течения дел в местных учреждениях и не прибег к перетряске управленческого аппарата. Однако от некоторых, наиболее одиозных, с его точки зрения, фигур он все-таки избавился. К их числу надо отнести губернатора фон Валя и попечителя Харьковского учебного округа Жерве. Оба этих деятеля, по его мнению, своей неуемной строгостью, граничившей с самодурством, только усиливали недовольство харьковской общественности. По прибытии в Харьков Лорис-Меликов выслушал мнение губернатора о ближайших мерах и получил предложение, сводившееся «к тому, чтобы разрушить университет и суды, наложить опалу на лучших профессоров, выслать сотни студентов». «Мы не можем служить вместе», – спокойно ответил ему Лорис-Меликов.⁶⁹

Особое  беспокойство вызывало у генерал-губернатора положение в высших и средних учебных заведениях. Это естественно, поскольку учащаяся молодежь в то время выполняла роль главного носителя революционного движения в стране. Для начала М.Т. Лорис-Меликов считал необходимым установление твердой дисциплины в учебных заведениях. Ссылаясь на конкретную ситуацию, он даже полагал, что следует устранить в университетах выборное начало при назначении ректоров, ввести обязательную форму для студентов и усилить инспекцию. Он доказывал, что стипендиатам не надо выдавать деньги на руки, а за народными школами и за учителями нужно учредить более строгий надзор «в целях недопущения в них людей неблагонадежных».⁷⁰

Проанализировав состав студентов Харьковского университета, М.Т. Лорис-Меликов нашел в нем чрезмерно большую долю разночинской молодежи. Особое неудовольствие вызвало у него – то обстоятельство, что из 623 студентов университета 311, т.е. ровно половину, составляли выходцы из духовного звания, к тому же малообеспеченные, лишенные возможности «посещать добропорядочное общество». Такая молодежь отличалась, по его мнению, оскорбленным самолюбием, от которого один шаг до недовольства существующим строем.⁷¹

Следует отметить, что меры, предложенные М.Т. Лорис-Меликовым, были использованы. Так, состоявшееся в июле 1879 г. Особое совещание под председательством П.А. Валуева приняло предложение М.Т. Лорис-Меликова об усилении инспекторского контроля над учебными заведениями.

Удалив не пользовавшегося  авторитетом попечителя, Лорис-Меликов  возложил непосредственную ответственность за поддержание дисциплины на профессоров и учебное начальство, требуя от них «нравственного влияния на учащееся юношество» и ограждения его от «лиц, чуждых университету». Не допуская и намёка на «популярничанье» перед учащимися, но проявляя при этом всяческое внимание к их нуждам, генерал-губернатор добился того, что волнения более не возобновлялись.⁷²

Результаты  политики графа М.Т. Лорис-Меликова в Харькове себя оправдывали. Местная администрация была усилена, приведена в относительный порядок и получила единое руководство, обыватели могли рассчитывать на вмешательство генерал-губернатора в случае злоупотреблений чиновников и полиции. Генерал-губернатор, по его словам, сумел «привлечь к себе деятелей земства», изъявлявших готовность содействовать исполнению всех административных распоряжений правительства.

Высок был и  его личный авторитет. «В Харькове и вообще в здешнем крае, – доносил осенью начальник Харьковского жандармского управления, – генерал-адъютант граф Лорис-Меликов весьма популярен, его и боятся, и видимо сочувственно расположены к нему» Сходки прекратились, агитаторам, приговорившим графа к смерти, пришлось затаиться. При этом собственно репрессии в крае нельзя было не признать минимальными: 67 административно высланных (из них 37 по политической неблагонадежности), ни одной смертной казни.⁷³

Сочувствие  было во многом связано с тем, что  временный генерал-губернатор отнюдь не ограничивался подавлением крамолы, также как в Астрахани он не ограничивался искоренением чумы. Свою задачу граф М.Т. Лорис-Меликов видел шире, полагая, что «генерал-губернатор должен быть высшим представителем и выразителем нужд и потребностей вверенного ему края» и «являться высшим представителем законности и восстановителем нарушения ее, где бы и в какой бы сфере оно не проявлялось».⁷⁴

При этом, как  считал М.Т. Лорис-Меликов, для достижения успеха высший представитель государственной власти в крае должен постоянно вступать «в соприкосновение с местными интересами в лице их представителей», объединять действия всех местных учреждений «и создавать из этих учреждений вполне надёжный и сильный оплот против врагов правительства».⁷⁵

Именно  в Харькове М.Т. Лорис-Меликов все  глубже осознает, что бесправное и безгласное состояние общества невыгодно самой власти. Недоверие власти к обществу, полагал он, порождает недоверие общества к власти, а такое взаимное отчуждение создает благоприятную почву для развития революционных настроений. Эта мысль четко выражена им в генерал-губернаторском отчете, датированном началом февраля 1880 г. Плохо то, писал он, что «в обществе,  несомненно в значительной части благонамеренном и преданном престолу, обнаруживалось напряженное тревожное состояние, недостаток энергического отпора преступным проявлениям, граничащий с равнодушием, и заметное отсутствие доверия к представителям правительственной власти».⁷⁶

Таким образом, твердая и авторитетная власть призвана была, по мнению М.Т. Лорис-Меликова, обеспечить управляемость в генерал-губернаторстве, а доверительная политика по отношению к большинству общества – стабильность и конструктивную работу. Авторитетная власть при гибкой политике – таков был стиль лорис-меликовского генерал-губернаторства.⁷⁷

18 ноября 1879 г., возвращаясь из Ливадии, Александр II проезжал по территории Харьковского генерал-губернаторства. «Провожая Его Величество по своему краю, – вспоминал АА Скальковский, – граф доложил ему о положении дел, о принятых им мерах, и как результате их – о полном спокойствии во вверенных ему губерниях, достигнутом не путём устрашения, а обращением к благомыслящей части общества с приглашением помочь правительству в борьбе его с крамолою. Государь, одобрив все его распоряжения, горячо его благодарил и несколько раз повторил: «Ты вполне понимаешь мои намерения». Разговор этот, состоявшийся накануне очередного покушения, вероятно, должен был запомниться.⁷⁸

К началу 1880 г. М.Т. Лорис-Меликов определенно вошел во вкус генерал-губернаторской власти. Он полагал, что при умелом исполнении институт генерал-губернаторства ведет не к децентрализации, а к консолидации государственной власти в стране. Генерал-губернатор, подчеркивал он, «должен являться высшим представителем законности и восстановителем нарушения ее где бы и в какой бы среде оно не проявлялось»⁷⁹.

К сожалению, прочие генерал-губернаторы не отличались ни широтой, ни гибкостью политического мышления. Генералы И.В. Гурко и Э.И. Тотлебен, в частности, получили известность как крайне жесткие администраторы, полагавшиеся в борьбе с революционным движением прежде всего на силу репрессий. Однако такие строгости вызывали лишь острое раздражение революционной молодежи и, как показало время, стабилизировать положение в стране не могли.