«Диктаторство» М.Т. Лорис-Меликова

П.А. Зайончковский, проведя сравнительный анализ деятельности генерал-губернаторов, справедливо заключил, что у Лорис-Меликова она была наименее репрессивной.⁸⁰ Сам генерал-губернатор Харькова, подводя итоги своему правлению в крае, осознал, что сила и значение карательных мер «велики до тех пор пока общество не успело с ними свыкнуться». В ходе своей деятельности он приходит к выводу, что «преобладающее значение должно иметь не только преследование обнаруженного уже зла, но стремление своевременно предупредить его». Усмиритель края начинает видеть свою задачу в соприкосновении с местными интересами в лице их представителей и, узнавая этим путем об их нуждах, «оказывать требуемую обстоятельствами поддержку». ⁸¹ Эти раздумья – едва ли не самый главный итог пребывания на посту временного Харьковского генерал-губернатора.

Итак, обратившись к истокам политической карьеры графа М.Т. Лорис-Меликова, мы видим, что каждый ее этап сыграл свою немаловажную роль в становлении Лорис-Меликова – реформатора. Здесь невозможно обойти самое начало его пути в большую политику – службу на Кавказе. Ведь «усмирение» Чечни было достигнуто не только военными методами, но и в немалой степени с помощью социально-экономических мер.

Значительную  роль сыграли заслуги генерала в русско-турецкой войне: ведь прежде всего благодаря им граф М.Т. Лорис-Меликов становится широко известным и популярным.

Занимаясь борьбой  с чумой на посту астраханского генерал-губернатора, М.Т. Лорис-Меликов не ограничивается лишь этим «санитарным» аспектом его деятельности, принимая меры по общему оздоровлению края. Тем самым он умножил свою славу в ещё более широких слоях населения: предотвращенная им угроза эпидемии в послевоенной России была реальной. Так накапливался тот капитал популярности, доверия, авторитета, с которым граф оказался на высшем государственному посту.

Едва ли не решающую роль в назначении Лорис-Меликова начальником Верховной распорядительной комиссии сыграла его успешная деятельность в качестве харьковского генерал-губернатора и те административно-хозяйственные меры, которые были им предприняты.

Таким образом, можно сделать вывод, что к  моменту прихода к власти М.Т. Лорис-Меликов имел собственные  представления о необходимых  преобразованиях, а так же обладал богатейшим и, немаловажно, весьма успешным опытом административно-хозяйственной деятельности.

ГЛАВА 2. «ДИКТАТОРСТВО» М.Т. ЛОРИС-МЕЛИКОВА

Зимой 1879–1880 гг. Александр II настойчиво ищет среди высших чиновников империи людей, способных предложить решение накопившихся в стране проблем. Он беседует с А.Р. Дрентельном и Ф.Ф. Треповым об организации полиции, направляет на рассмотрение Комитета министров отчёт нижегородского генерал-губернатора гр. Н.П. Игнатьева, в котором тот, по словам Д.А. Милютина, «счёл себя вправе перебрать все недостатки и болячки нашего современного государственного строя и указать лекарства против этих болячек».⁸²

Уже в декабре 1879 г. Ф.Ф. Трепов советовал Александру II, ссылаясь на опыт подавления польского мятежа, образовать две комиссии «с верховными обширными полномочиями». К идее создания «верховной следственной комиссии с диктаторскими на всю Россию распространёнными компетенциями» вернулись после взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г. Император, отклонив 8 февраля соответствующее предложение наследника, на следующий день (когда дежурным генерал-адъютантом состоял М.Т. Лорис-Меликов) собрал министров и, как рассказывал позже П.А. Валуев, «прямо указал на необходимость соединить в одни руки все силы для розыска и подавления крамолы, а затем, обратясь к Лорис-Меликову, внезапно сказал, что на это место он назначает его». «Лорис-Меликов, – вспоминал П.А.Валуев, – бледный как полотно, сказал, что если на то воля Его Величества, то ему ничего более не остаётся, как вполне ей подчиниться».⁸³ Вся обстановка свидетельствовала об очередной импровизации, однако назначение это, неожиданное для всех, не исключая и Лориса, не было случайным. Успех графа в Харькове говорил сам за себя. Наконец, весьма лестной была и его репутация среди правительственных лиц. Официальный отчёт по деятельности в Харькове, поданный графом 2 февраля 1880 г., заслужил высокую оценку ЛС. Макова и ставшего к тому времени председателем Комитета министров П.А. Валуева. Председатель Госу-дарственного совета (и в тот момент – антагонист Валуева и Макова) Вел. Кн. Константин Николаевич находил, что Лорис-Меликов «единственный из генерал-губернаторов, который понимает свое призвание как должно».⁸⁴

Судя по воспоминаниям  И.А. Шестакова (пользовавшегося рассказами Михаила Тариеловича), Александра II, видимо, несколько смущала известная мягкость политики «милостивого графа», как иронично он называл тогда М.Т. Лорис-Меликова. Но давняя мысль Лорис-Меликова о потребности в «общем направлении всех деятелей», облечённых властью, заявленная им императору 30 января 1880 г., несколько дней спустя была признана соответствующей требованиям момента.

Назначение  на должность главного начальника Верховной Распорядительной Комиссии (ВРК) стало кульминацией в политической карьере М. Т. Лорис-Меликова. Приняв на свои плечи груз огромной ответственности, он сразу же показал, что его диктатура не будет иметь ничего общего с административным произволом. Впрочем, с революционерами-террористами он требовал поступать оперативно и предельно жестко. Власть, по его мнению, не должна была допускать в этом отношении ни малейших колебаний. Однако главный начальник ВРК был убежден, что одни только репрессивные меры не способны стабилизировать положение. У революционных элементов, считал он, есть почва, и лишить радикалов этой почвы можно, только вернув правительству доверие общества.

А.Ф. Кони в мемуарах приводит рассказ М.Т. Лорис-Меликова о своей карьере: «А тут эта война, Карс... Зовут затем «усмирять чуму». Я Поволжья вовсе не знаю. Нет! Поезжай. А там – вдруг сатрап на 12 миллионов в Харькове. Делай, что хочешь: судью застрели, губернатора сошли, директора гимназии повесь! Едва   успел оглядеться, вдуматься, научиться, вдруг – бац! – иди управлять уже всем государством. Я имел полномочия объявлять по личному усмотрению высочайшие повеления. Ни один временщик – ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев – никогда не имели такой всеобъемлющей власти».⁸⁵

Первой акцией графа М.Т. Лорис-Меликова на новом посту стало обращении к обществу, опубликованное в «Правительственном Вестнике» 15 февраля 1880 г.: «Сознаю всю сложность предоставленной мне деятельности и не скрываю от себя лежащей на мне ответственности. Не давая места преувеличенным и поспешным ожиданиям, могу пообещать лишь одно – приложить все старание и умение к тому, чтобы не допускать малейшего послабления и не останавливаться ни перед какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой – успокоить и оградить законные интересы благомыслящей его части»⁸⁶.

20 февраля 1880 г. произошло  из ряда вон выходящее событие  – было совершено покушение  на Михаила Тариеловича. 20 февраля,  днем, граф приехал домой на  Морскую – пообедать и отдохнуть (предстояло проделать еще много работы, такт как его рабочий день заканчивался обычно около полуночи). Лорис-Меликов вылез из саней и, направляясь к подъезду, был настигнут выстрелом поджидавшего в засаде террориста. Выстрел был сделан хотя и в упор, но, по-видимому, нетвердой рукой: пуля лишь прошила шинель, но не задела графа. После покушения события развиваются с необычной дотоле быстротой: 21 февраля военный суд приговорил совершившего преступление И.П. Молодецкого к смертной казни. 22 февраля Молодецкий был повешен на Семеновском плацу. Возвращаясь к событиям 20 февраля 1880 г., интересно отметить, что в специальной прокламации Исполнительный комитет «Народной воли» разъяснял, что покушение на М.Т. Лорис-Меликова он не санкционировал и что Молодецкий совершил его по собственной инициативе. Дело в том, что Михаил Тариелович был единственным из всех генерал-губернаторов, которому народовольцы не вынесли смертный приговор: революционеры были вынуждены считаться с общественным мнением.

В чем же, собственно, состояла «диктатура», о которой заговорили на следующий же день после назначения М.Т. Лорис-Меликова Главным начальником Верховной распорядительной комиссии? Указ 12 февраля 1880 г. наделял начальника Комиссии правом «делать все распоряжения и принимать все вообще меры, которые он признает необходимыми для охранения государственного порядка и общественного спокойствия», и требовал их исполнения «всеми и каждым».⁸⁷ Прочие члены Комиссии назначались лишь для содействия ее начальнику. Впрочем, столь широко очерченные полномочия оказывались довольно скупо обеспеченными.

В указе Александра II Правительствующему Сенату об учреждении этой комиссии все требования начальника Верховной распорядительной комиссии «подлежат немедленному исполнению как местными начальствами, генерал-губернаторами, губернаторами и градоначальниками, так и со стороны всех ведомств, не исключая военного», а все его распоряжения «должны подлежать безусловному исполнению всеми и каждым и могут быть отменены только им самим или особым Высочайшим повелением»⁸⁸.

Определить  состав Комиссии поручалось Главному начальнику. Формировать ее приходилось, естественно, из высокопоставленных чиновников ведомств, обеспечивающих «охрану государственного порядка»; у тех, в свою очередь, было и собственное начальство, и соответствующие (и немалые) обязанности по службе, от которых они, конечно, не освобождались и за которые несли непосредственную ответственность, в отличие от своей по сути консультативной роли в Комиссии. Ни с кем из членов Комиссии ее начальник ранее близко знаком не был, полагаясь при назначениях преимущественно на рекомендации цесаревича, А.А. Абазы, П.А. Валуева и др. Хотя по личным качествам членов состав Комисиии получился в результате достаточно сильным (в нее вошли М.С. Каханов, М.Е. Ковалевский, К.П. Победоносцев, П.А. Черевин и др.). Однако она не представляла собой ни сплоченной команды единомышленников, ни специального, регулярно функционирующего государственного органа.

Комиссия не располагала собственными исполнительными  органами. Сознавая ненормальность такого положения, М.Т. Лорис-Меликов добился 26 февраля 1880 г. временного подчинения себе III отделения С.Е.И.В. канцелярии. Однако и теперь Комиссии фактически приходилось опираться в своих действиях именно на то ведомство, неэффективность которого вызвала ее учреждение. Кроме чиновников III отделения, к которым М.Т. Лорис-Меликов не питал большого доверия, в его распоряжении находилось всего около двадцати чиновников, прикомандированных к Комиссии. Такое положение давало повод сомневаться в успехе ее деятельности. По свидетельству Л.Ф. Пантелеева, Лорис-Меликов «скоро почувствовал», что Комиссия «оказалась на воздухе»⁸⁹. Постепенно она все более приобретала характер органа, наблюдающего за III отделением и готовившего его ликвидацию. Причем по мере усиления влияния Лорис-Меликова на императора значение возглавляемой им Комиссии падало. С 4 марта по 1 мая состоялось 5 ее заседаний, после чего она не собиралась вплоть до своего упразднения 6 августа 1880 г.

Как правительственное  учреждение Верховная комиссия отнюдь не создавала своему начальнику положения  руководителя внутренней политики или «диктатора». Валуев, разработавший указ 12 февраля 1880 г., не без оснований записал позднее: «Никакого диктаторства или полудиктаторства я не имел и не могу иметь в виду». «Повторяю, – уверял он уже в апреле 1883 г. М.И. Семевского, – пределы власти, до которых расширилось значение и влияние графа Лорис-Меликова, не были предуказаны ни Комитетом  министров, ни, полагаю, самим государем императором, а вышло это как-то само собою, под влиянием лиц совершенно второстепенных, завладевших Лорис-Меликовым»⁹⁰. Действительно, проектируя указ 12 февраля 1880 г., Валуев был убежден, что Комиссия, и ее начальник не выйдут за рамки организации полиции и следственной части, создавая благоприятный фон для его, Валуева, политических инициатив. Собственно Комиссия, сразу же погрузившаяся в бесконечные споры между жандармским ведомством и прокуратурой, в запутанное делопроизводство III отделения, в многочисленные дела об административно высланных, попросту и не могла заниматься чем-то иным. Однако, получив, в соответствии с тем же указом, право ежедневного доклада императору, М.Т. Лорис-Меликов получал и возможность реализовать собственное видение порученной ему задачи, развивая мысль об «общем направлении всех деятелей», указание которого он теперь мог взять на себя. «Он (Лорис-Меликов), очевидно, не входит в свою роль, а видит перед собою другую – устроителя по всем частям государственного управления, – не без удивления констатировал 18 февраля 1880 г. Валуев. – Куда идем мы и куда придем при такой путанице понятий в тех, кто призваны распутывать уже известные, определенные путаницы и охранять безопасность данного status quo?»⁹¹. Именно всеподданнейшие доклады, в первые четыре месяца почти ежедневные, явились главным средством усиления и поддержания влияния графа М.Т. Лорис-Меликова. Пользовался он им весьма умело. «Михаил Тариелович, – рассказывал М.И. Семевскому М.С. Каханов, – великий мастер доклада. Столь удачно и своевременно доложить, как докладывает он, едва ли кто может».⁹²

При этом Михаил Тариелович действовал крайне осторожно. Лишь через два месяца после своего назначения, 11 апреля 1880 г., он счел возможным очертить в докладе «программу охранения государственного порядка и общественного спокойствия» и испросить право непосредственно вмешиваться в деятельность любого ведомства, определяя своевременность или несвоевременность того или иного начинания. Наиболее ярким выражением такого вмешательства в самом же докладе являлось настойчивое указание на своевременность отставки министра народного просвещения Д.А. Толстого⁹³. «Программный» доклад готовился в тайне от министров; даже в дневнике Д.А. Милютина, обычно отмечавшего свои беседы с Лорис-Меликовым и раскрывавшего их содержание, нет записи, свидетельствующей о его знакомстве с текстом доклада. «Опасаюсь лишь одного, – писал в самый день доклада Лорис-Меликов наследнику престола, – чтобы его величество не передал записки кому-либо из министров, для которых можно будет составить особую записку, имеющую более служебную форму, чем та, которая представлена государю – для личного сведения»⁹⁴. В первые месяцы «диктатуры» Лорис-Меликов явно не стремился афишировать свое намерение определять политику других ведомств. Лишь после одобрения «программы» 11 апреля и последовавшей вскоре отставки Д.А. Толстого Лорис-Меликов начинает вести себя увереннее.

Большое значение имели в политике Лориса и «личные отношения к государю». В течение 1880 г. он становится одним из наиболее близких к Александру II людей.⁹⁵

«В настоящее время, – говорил М.Т. Лорис-Меликов в узком кругу уже осенью, – я пользуюсь милостью и доверием государя; признаюсь, и не вижу, что должно бы мне внушать опасения. Государь недавно сказал мне: «Был у меня один человек, который пользовался полным моим доверием. То был Я.И. Ростовцев, из-за него я даже имел ссоры в семействе, тебе скажу, что ты имеешь настолько же мое доверие и, может быть, несколько более»».⁹⁶ Сравнение с Ростовцевым было и лестно, и знаменательно. Сохранившиеся телеграммы Александра II к Лорис-Меликову показывают, что в этих словах едва ли было преувеличение. Доверительные отношения уже с февраля 1880 г. установились между Лорис-Меликовым и цесаревичем, которого граф посвящал во все свои политические инициативы. Впоследствии М.Т. Лорис-Меликову удалось добиться и расположения кн. Е.М. Юрьевской. Фактически за интригующим образом «диктатора» скрывалось не что иное, как положение временщика, пользующегося особым доверием самодержца. Но  это положение и позволяло выдвинуть и провести широкую программу преобразований. «Это человек, – говорил А.А. Половцову А.А. Абаза в сентябре 1880 г., – который при своем огромном уме, чрезвычайной ловкости, необыкновенной честности сумел приобрести выходящее из ряду положение при государе. Мы не в Швейцарии и не в Америке, а потому такое положение составляет огромную, первостепенную силу, которую Лорис положительно стремится употребить на пользу общую, а не на удовлетворение личных честолюбивых помыслов».⁹⁷