История легендарного полка Нормандия-Неман

16 октября в десять часов тридцать  минут утра снова началось  то, что мы уже однажды пережили  под Витебском и Оршей, но  артиллерийская подготовка на  этот раз длилась несколько  меньше.

Вслушиваясь в грохот орудий, мы и не предполагали, что ближайшие дни будут заполнены грандиозными битвами и большими победами. Ни мертвые, которых мы оставляли позади себя, ни опасности, которые грозили нам впереди, не могли остановить нашего порыва. У всех было такое чувство, будто они бросаются в последний бой. В 14 часов 3-я эскадрилья совершила боевой вылет и, сбив одного «мессера» и одного «фокке-вульфа», положила начало особенно славным дням в истории «Нормандии». Семь дней мы вели непрерывные воздушные бои. Не проходило и десяти минут после вылета, как в воздухе уже завязывалась схватка. Теперь все летчики полка открыли свой боевой счет. Число побед быстро росло. Цифры говорят сами за себя. 16 октября полк, совершив 100 вылетов, уничтожил около 30 вражеских самолетов, не потеряв ни одного своего! Это неслыханный успех. 17 октября «Нормандия» совершила 109 вылетов и уничтожила 12 самолетов врага.

В этот же день в самый разгар наступления  к нам присоединяются новые летчики, прибывшие из Москвы. Это Гидо, Углов, Анри, Ревершон, Блетон, Пикено и Монж. В честь их прибытия был устроен  неплохой прием. 12 побед за один день - эта цифра сразу дала им точное представление о размахе и ожесточенности воздушных боев, в которых участвовали летчики «Нормандии».

На следующий день повторяется  то же самое. В воздух поднимаемся  через пять секунд после сигнала, пикируем, делаем виражи. И вот черный крест «мессера» уже в перекрестии  прицела. Палец нажимает гашетку. К  вражеской машине тянутся нити трассирующих пуль и снарядов... Взрыв... Дым... Вражеского самолета больше не существует. Взбудораженное сердце, работающее с максимальной нагрузкой, постепенно успокаивается... «Замедленная бочка» над посадочной полосой... Приземление... Осмотр машины механиком... Чашка чаю... Сигарета... И новый вылет! Рывок к черному  горизонту! Снова стиснутые зубы, снова напряглись мускулы. Так проходят наши боевые будни.

18 октября сбито 12 самолетов,  в том числе пять «хейнкелей».  Одного из них сбил я. 20 октября  совершен 71 вылет, 11 вражеских самолетов  записано в наш актив. В целом  за четыре дня наступления  мы вывели из строя более  70 немецких самолетов.

Битва достигает огромного накала. Немцы сражаются с дикой яростью. Они защищают каждый метр земли и оставляют трупы под каждым забором, под каждым кустом, в любой канаве. Каждый дом превращен в крепость. Каждая яма - пулеметное гнездо. Каждая полянка минирована. Надо преодолеть шесть линий немецкой обороны, за которыми шестнадцатилетние юнцы ждут русские танки, пытаясь расстреливать их в упор своими знаменитыми фаустпатронами. Красная Армия продвигается вперед медленно, и ценой значительных потерь ей приходится сдерживать яростные контратаки немцев.

Ночью грохот боя, который доносится  с передовой, настолько силен, что  мешает нам заснуть. Все горит... На двадцать километров видно огромное зарево. Горизонт почернел, небо затянуто плотной темно-серой тучей дыма. Ветер гонит дым на нас. Вокруг аэродрома, в радиусе тридцати километров, все в зареве пожара.

3 ноября нас собрал командир полка и сообщил, что на днях он выезжает в Москву для решения ряда срочных вопросов. По достоверным сведениям, генерал де Голль скоро будет в Москве. Полк во время отсутствия Пуйяда возглавит майор Дельфино. Одновременно нам сообщают о получении новых самолетов и предстоящем перебазировании полка.

27 ноября на новых самолетах,  которые мы успели уже освоить,  на бреющем полете покидаем  Штирки. Мы летим строго на  юг, по направлению к Гольдапу, в Восточной Пруссии, где около  живописного озера Вюстерзее,  берега которого укутаны в  пушистую снежную шубу, нас принимает  прусская деревня Гросс Кальвечен.  Теперь мы находимся уже на  немецкой земле. На немецкой  земле, но без немцев. И здесь,  в неприветливой обстановке зимней  деревни, одна новость вызывает у нас радость: возможно, генерал де Голль приедет к нам на фронт и привезет последние известия из Франции. Лихорадочная подготовка БАО, ряд инспекционных смотров генерала Захарова. Но, увы, генерал де Голль не добрался до своих солдат. Зато они добрались до него. Советское командование приняло решение направить весь полк в Москву, чтобы представить де Голлю личный состав полка «Нормандия - Неман».

Награждение  в Москве

 Гросс Кальвечен волнуется.  Все смеются, спешат, обнимаются, хлопают друг друга по спине  и ниже. Широкая, праздничная улыбка  сверкает у всех на лицах.  При всеобщем ликовании Дельфино  объявляет:

- Альбер за двадцать три победы (семь из которых одержаны за три дня в Антоново) и де ля Пуап за шестнадцать побед представлены к званию Героя Советского Союза. Отныне они будут носить на груди Золотую Звезду и орден Ленина. Риосо прикрепит к своему кителю орден Александра Невского. Награды им вручат через несколько дней в Москве в торжественной обстановке. Прибывают машины, которые должны довезти нас до Каунаса, откуда специальный поезд доставит всех в Москву, к нашим землякам из французской колонии. В грузовиках, крытых брезентом, при морозе в 30 градусов мы трясемся по дороге из Гросс Кальвечена в Каунас. Долго мы будем помнить минуту, когда, наконец, добрались до каунасского вокзала, отупевшие от холода и желания спать. И хотя мы мечтали только о печке и кровати, нас ожидал роскошный ужин. Стол был накрыт в одной из комнат военного госпиталя. Никогда я еще не видел такого изобилия закусок. Четыре стосвечовые лампы сияли над большими банками икры, горами ветчины, грудами мяса. Необходимы все эпитеты Рабле, чтобы описать пиршество, которое происходило по соседству с палатами, где, может быть, умирали тяжелораненые. Особенность русского характера... В самой тяжелой и мрачной обстановке может вдруг вспыхнуть неудержимое веселье. В этот вечер как никогда прежде мы почувствовали глубину сердечной дружбы, которую питает к нам русский народ. В 3 часа ночи весь полк занимает места в специальном поезде, в котором один спальный вагон предоставлен в распоряжение генерала Захарова, майора Дельфино, майора Вдовина и наших Героев - Альбера и де ля Пуапа.

Нам выделены два пассажирских вагона и вагон-ресторан. Чувствуется забота о нашей безопасности: за паровозом - платформа с зенитными установками. Ведь немцы были бы не прочь уничтожить нас оптом, так как не удалось уничтожить в розницу. 9 декабря поезд прибывает на московский вокзал. На этот раз мы размещаемся в гостинице Центрального Дома Красной Армии, отведенной для Героев Советского Союза и старшего офицерского состава.

Нужно ли говорить, каким веселым  и радостным было наше настроение! После стольких месяцев фронта и  жизни в деревнях мы чувствуем  себя так же, как чувствовали бы себя провинциалы, все время грезившие  о Париже и очутившиеся впервые  на Монмартре. Но военная дисциплина, однако, остается в силе. Майор Дельфино нам объявляет:

- Завтра, в 11 часов 30 минут утра, во французском посольстве  торжественная церемония вручения орденов и представления летчиков генералу де Голлю, главе Временного французского правительства.

На следующий день точно в  указанный час мы все стоим  в строю в здании посольства, деятельностью  которого руководил тогда генерал  Катру. В зал, освещенный ярким светом, от которого тысячами огней искрятся наши погоны и серебро зеркал, входит генерал де Голль. Его сопровождают генерал Жуэн и полковник де Ранкур. Церемония вручения орденов проводится в быстром темпе, так как наград слишком много. Генерал де Голль  пожимает руки и находит слово  для каждого.

Гостей проводят в ярко освещенный зал, где собрались члены Советского правительства. Ровно в половине девятого появляется маршал Сталин. Лицо его выражает спокойствие и волю. У него на груди только одна Золотая  Звезда Героя Социалистического  Труда, на золотых погонах большие  звезды. Он производит впечатление  человека сильного и умного. Его  жесты, походка, плавные и непритязательные, напоминают о происхождении из простой  семьи. Под густыми бровями задорно  и лукаво сверкают черные глаза. Он здоровается с генералом де Голлем, который представляет ему Пуйяда и Бидо. Пуйяд смущен, но старается  не показывать вида. Маршал Сталин весело приглашает всех к столу.

Перед  каждым гостем полный набор бокалов и рюмок для вина и водки и самые разнообразные закуски. Бесшумно двигаются официанты, предлагая различные блюда из рыбы, копчености и т. п. Вскоре начинаются тосты. Сталин поднимает свой бокал за победу, за Черчилля, за Рузвельта, за всех союзников. Пуйяд впоследствии нам рассказывал, что было произнесено более тридцати тостов, следовавших один за другим с такой быстротой, что никто уже не знал, за что же он пьет.

Сталин поднимает тост за авиацию  и здоровье Главного маршала авиации  Новикова, затем за здоровье прославленного авиационного конструктора Яковлева. Наступает торжественная минута. Полковник Пуйяд чувствует, как  забилось его сердце, Сталин смотрит  прямо на него и произносит:

- Я хочу выпить за здоровье полковника Пуйяда, командира полка «Нормандия - Неман», который, мы надеемся, сможем скоро назвать дивизией «Нормандия»! Маршал твердым шагом с поднятым бокалом направляется к Пуйяду. Пуйяд идет к нему навстречу. Маршал Сталин смотрит ему в глаза, затем они вместе осушают свои бокалы.

После просмотра одного довоенного кинофильма Сталин предлагает всем присутствующим попробовать русского шампанского.

Прием, устроенный маршалом Сталиным, заканчивается в половине пятого утра. Спустя несколько часов был  подписан договор о союзе и  взаимной помощи между Советским  Союзом и Французской Республикой.

Последующие два дня были праздничными днями для полка.

Снова военные будни

 Но генерал Захаров торопит с отъездом тех, кто будет продолжать зимнюю кампанию в Пруссии. Другим, которые пробыли больше шестнадцати месяцев в России или больше двух лет на фронте, разрешено вернуться во Францию. Так от нас уехали Альбер, де ля Пуап, Мурье, де Сэн-Фалль, Риссо, Муане, Монье и доктор. Наконец, некоторые покидают нас по состоянию здоровья и по другим причинам: Кюффо, Амарже, Баньер, Жан Соваж, только, что получивший известие о смерти своего ребенка, Карбон, Лебра.

Мы снова в Гросс Кальвечене. Стоит ясная солнечная погода. Сильный мороз. Озеро Вюстерзее  представляет собой большое ледяное  поле, блестящее и гладкое. Сосновые леса, которые окружают нашу базу, в  зимнем убранстве. В нескольких километрах от нас находится знаменитый охотничий  заповедник Геринга. Олени, лоси, козы и лани забредают даже на летное поле, будто выискивая на нем место  для убежища. На берегу озера  аэродром, на котором расположился 117-й штурмовой авиационный полк.  Летчики, прибывшие к нам в октябре, продолжают тренироваться и осваивать технику.

Приближается Рождество. Воздух необыкновенно чист и прозрачен. Но зато температура 30 градусов, ниже нуля. Рождество. Дельфино приглашает летчиков 117-го полка разделить с нами небогатую трапезу.

Все истребители нашего полка перелетели на новый аэродром в Допинеме, в  восьми километрах от фронта, на основном направлении наступления Красной  Армии.

Орудия  громыхают всю ночь. От их грохота  беспрерывно дрожит земля. Создается впечатление, будто мы снова вернулись в Антоново. Вся авиация немцев в воздухе. Немецкие летчики пытаются любыми средствами помешать русскому наступлению, мы не знаем ни минуты передышки. Стоит сильный мороз. Мы переоделись в специальное обмундирование: унты из собачьих шкур, подбитые мехом комбинезоны, меховые шапки-ушанки. Но, даже, несмотря на одежды полярников, я еще и теперь не могу понять, как у нас не отваливались от мороза пальцы, когда в струе воздуха от вращающегося винта нам приходилось закреплять свои парашюты голыми руками! Но морозное небо принимает на себя заботу о нашем обогревании. Наша эскадрилья вступает в бой с шестьюдесятью Фокке-Вульфами-190. Несмотря на мороз, который, кажется, становится все сильнее, атаки люфтваффе продолжаются. Тявканье пулеметов, громовые раскаты пушек, завыванье моторов перемешиваются с глухими стонами ветра. Нам не хватает времени оплакивать погибших товарищей. У нас нет больше слез. Одна лишь мысль преследует нас - мысль о враге. Когда нас предупредили о новом перебазировании, русские находились уже под самым Кенигсбергом, который пал только через два с лишним месяца после, пожалуй, одного из самых ожесточенных сражений за всю войну.

Кёнигсберг

По дорогам нескончаемым потоком  тянулись колонны пленных немцев, подавленных, нечесаных, обтрепанных. Навстречу им, по направлению к фронту, бодрым шагом с песней шли подкрепления русских. Мы направляемся в Эшенвальд, небольшой городок, расположенный в 50 километрах от Дюпенема, на берегу залива Куриш-гаф на одном из пальцеобразных полуостровов в этой части Балтийского моря. Рядом был Мемель, порт на Балтийском море, где немцы были блокированы уже три месяца. Термометр все время показывает около 30 градусов мороза. Механики постоянно начеку. При такой температуре им приходится каждые 20 минут прогревать моторы.

В один из таких дней в 15 километрах к северу от Кенигсберга 29 января, над Балтикой стоял грохот множества орудий. Поступил приказ штурмовать аэродром. Сегодня дежурит 3-я эскадрилья. Значит, задание выполняем мы. На этот раз приходится лететь через весь полуостров, на котором расположен Кенигсберг. Из четырех истребителей, участвовавших в налете, три были довольно серьезно повреждены. Но налет был успешным.

Потом был Лабиау - очаровательный городок. Здесь нет ни пустырей, ни грязи, ни лачуг, ни хижин, что можно встретить во всех других европейских городах. Ничто не отличает рабочие кварталы от остальной части города. Повсюду разбросаны когда-то кокетливые коттеджи, оборудованные по последнему слову науки о домашнем хозяйстве. Вернее, были разбросаны. Теперь все здесь разбито, замарано, растоптано и уничтожено войной. И один вопрос все время преследует нас:

«Как же могло случиться, что, имея такой достаток и живя в таком  комфорте, немецкий рабочий мог стать  ярым поборником войны?..»

Всюду под слоем грязи и копоти проглядывали зажиточность, и даже богатство. Казалось, будто ужасное стихийное бедствие застигло страну в период наивысшего процветания. Мы ходим из дома в дом, все более удивляясь этому первому открытому нами немецкому городу. И вдруг, когда наше изумление еще не прошло, мы натыкаемся на группу пленных французов. Мы буквально забрасываем их вопросами. Через два дня приносим им еду и сигареты и узнаем, что их всех собирают в один лагерь в Инстербурге, над которым развевается французский флаг.

Позднее встречи с пленными французами учащаются. Наиболее тягостными были те минуты, когда мы оказывались рядом  с ребятами из Эльзаса и Лотарингии, которых силой заставили служить  в немецкой армии. Они носили ненавистную  немецкую форму, но объяснялись на нашем  родном языке. Пленные умоляли нас  не бросать их на произвол судьбы, спасти их. Что могли мы для них сделать? Что могли мы им сказать? Только одно: посольство в Москве занимается этим вопросом. И мы уходили, заставляя  себя не думать об этой ужасной картине  войны, одной из многих, о которых  не хотелось думать.