Летописание на Руси в период феодальной раздробленности

В памятнике летописания  XVI в. - Новгородской второй летописи -обнаруживаются свидетельства о летописании в новгородском Лисицком монастыре. Новгородская вторая летопись представляет собой сокращенное извлечение из различных новгородских летописей, в том числе Лисицкого летописца, который упоминается в погодных статьях 1450 и 1572 гг.⁷

Владимиро-Суздальское летописание. Некоторые летописные своды Северо-Восточной  Руси реконструируются на основе сопоставления содержания Радзивилловской, Московско-Академической, Лаврентьевской летописей, а также «Летописца Переяслав-ля Суздальского».

Радзивилловская летопись представлена сегодня двумя списками. Ранний список датируется концом XV в. Его содержание иллюстрируют более чем 600 миниатюр. Второй список был снят с этого иллюстрированного списка, принадлежавшего в XVII в. Радзивиллам, в начале XVIII в. по поручению Петра I в Кенигсберге. Последняя погодная запись в летописи - статья о событиях 1205 г.

До 1205 г. включительно с Радзивилловской  сходна Московско-Академическая летопись. В отличие от Радзивилловской  летописи она имеет продолжение  до 1419 г. После 1205 г. текст Московско-Академической  летописи состоит из двух частей разного  происхождения: первая часть - 1206-1238 гг., вторая часть - 1238 - 1419 гг. Примечательно, что последняя часть наиболее самостоятельна и не имеет совпадений с другими известными сегодня летописями. По-видимому, здесь отразился какой-то независимый от великокняжеского московского летописания свод, возможно, владычный Ростовский.

Еще одним летописным сочинением, привлекаемым для реконструкции ранних этапов летописания на Северо-Востоке, является «Летописец Переяславля Суздальского» (XV в.). Самоназвание этого текста - «Летописец русских царей». На хронологическом отрезке с 1138 по 1205 г. изложение событий в «Летописце» сходно с повествованием Радзивилловской летописи. Главное отличие «Летописца Переяславля Суздальского» от Радзивилловской и Московско-Академической летописей в том, что его текст имеет продолжение до 1214 г. включительно.

В начальной части каждой из трех летописей содержится киевский свод начала XII в. - «Повесть временных лет» в редакции 1116г. После него в летописях читаются только южнорусские известия, которые затем перемежаются с северо-восточными известиями. Непрерывный поток северо-восточных известий начинается с 1157 г., южнорусские обрываются на 1175 г. В дальнейшем южнорусские события приведены только в погодных записях 1185, 1186 и 1188 гг., и еще раз — в 1199 и 1200 гг.

Для восстановления более  ранних летописных сводов, созданных на Северо-Востоке Руси в период феодальной раздробленности, привлекается и Лаврентьевская летопись, последняя статья которой датируется 1305 г.

Сравнение, с одной стороны, Радзивилловской, Московско-Академической  летописей и «Летописца Переяславля  Суздальского», а с другой -- Лаврентьевской летописи, обнаруживает существенные расхождения между ними в освещении владимиро-суздальских событий, начиная с 1157 г. Эти различия свидетельствуют о том, что Лаврентьевская и Радзивилловская летописи имели разные летописные источники. Шахматов, а позднее и Приселков пришли к выводу, что в основе северо-восточных известий Лаврентьевской летописи лежал владимирский свод конца XII в., текст которого не подвергался значительным переработкам. Радзивилловская же летопись основывалась на другом владимирском своде начала XIII в., прославлявшем Всеволода Большое Гнездо и составленным при его сыновьях: Владимирском князе Юрии (1212—1216) и Переяславском князе Ярославе (1212—1236).

О существовании этих двух разновременных сводов свидетельствуют также языковые особенности Лаврентьевской и Радзивилловской летописей. Так, в Лаврентьевской летописи прослеживаются более архаичные лексика и грамматические формы, чем в Радзивилловской. В составе Лаврентьевской летописи восстанавливается еще один Владимирский свод. Основанием для его выделения служит дублирование одного известия, имеющего южное происхождение. Это касается сообщения, помещенного под 1169 (6677) т. и 1171 (6679) г., о походе Михаила Юрьевича на половцев. Описание похода в этих погодных записях различаются степенью подробности: рассказ под датой 1169 г. содержит детали, которых нет в статье 1171 г. Но считать второй рассказ сокращением первого нельзя, потому что и в нем есть детали, отсутствующие в статье 1169 г.: указан день, когда была одержана победа над половцами, — «неделя» (т. е. воскресенье), уточнено, что переяславцы «полонъ свои от(ъ)яша 400 чади и пустиша я восвояси». Также по-разному объясняются причины победы переяславцев над половцами: согласно записи 1169 г. победа одержана благодаря помощи Христа и Богородицы («... быс(ть) помощь Хр(и)ста ч(е)стнаго и с(вя)тое м(а)т(е)ре Б(о)жьи Деся-тиньное Б(огороди)ци, еяже бяхуть волости заяли, да аще Б(ог)ъ не дасть въ обиду ч(е)л(о)в(е)ка проста еда начнуть его обидети аже своее м(а)т(е)ре дому...», а в 1171 г. — молитве «отня и дедня» («... и поможе Б(о)гъ Михалку со Всеволодом на поганыя (и) дедня и отня м(о)л(и)тва»).

Оба рассказа восходят к  двум различным источникам, созданным, скорее всего, в Переяславле Южном. Один из них представлял собой митрополичий свод, а другой — княжеский (Летописец князя Владимира Глебовича). Рассказ об одном и том же походе в переяславских источниках был помещен под разными датами. Позднее оба южнорусских летописных текста были использованы владимирским летописцем при создании своего сочинения. Лаврентьевская летопись включила и более поздние летописные произведения, созданные в XIII в. в других северо-восточных летописных центрах. Однако их следы сильно размыты. В отдельных погодных статьях просматриваются черты ростовского летописания. Приселков считал, что в 1239 г. возник свод, соединивший версии Владимирских сводов конца XII — начала XIII в. и ростовское летописание. В статье 1271 г. ученые обнаруживают следы летописания ростовской княгини Марии. Упоминание женщин-деятелей необычно для русских летописей. И уже по одной этой настойчивости, с которой летописец отмечает имя Марьи, возникает подозрение о ближайшем отношении ее к ростовскому летописанию. Княгиня Марья была дочерью черниговского князя Михаила Всеволодовича, замученного в 1246 году татарами в Орде. В 1227 году она вышла замуж за ростовского князя Василька, убитого татарами в 1238 году. После смерти мужа Марья продолжала жить в Ростове у своих сыновей Бориса и Глеба и своего "духовного отца" - ростовского епископа Кирилла. По ее инициативе в Ростове было составлено житие ее отца Михаила Черниговского. Она умерла в 1271 году, и с нею вместе прекращаются в 70-х годах систематические записи ростовского летописания, продолженного лишь несколькими некрологами: ее самой под 1271 год, жене ее сына Глеба под 1273 год, ее сыну Борису под 1277 год и ее сыну Глебу под 1278 год. Летописец Марьи подробно отмечает семейные события ее жизни. Особенно пространно описано в ее летописце торжество по случаю рождения у нее старшего сына Бориса. Летописец интересуется родным для княгини Марьи Черниговом, описывает его взятие и сожжение татарами, избиение жителей, бегство князей в Венгрию и спасение черниговского епископа Порфирия, отпущенного татарами в Глухове.

Но летописание Марьи  не носит узко личного характера. Оно поднимает большие общественные вопросы своего времени, правда, придав им религиозно - нравственную окраску. В 1262 году по ростовским городам прокатилась  волна народных восстаний против татар, возродилась вечевая деятельность, по городам избивали татар, собиравших дань. Летописный свод Марьи, составленный после того, как начались восстания  против татар, весь проникнут идеей  необходимости крепко стоять за веру и независимость родины. Именно эта  идея определила собой и содержание, и форму летописи. Летопись Марьи  соединяет в своем составе  ряд рассказов о мученической кончине русских князей, отказавшихся от всяких компромиссов со своими завоевателями. Этот свод нес в себе не политический, а нравственный характер.⁸

События 1285-1305 гг. принадлежат  последнему своду, включенному в Лаврентьевскую летопись. Свод 1305 г. по составу известий был охарактеризован Шахматовым как общерусский. По мнению ученого, он возник по инициативе митрополита Максима. Местом его создания назывался митрополичий двор, который в 1300 г. был перенесен во Владимир. С этого времени митрополит Максим получает титул митрополита всея Руси. Дальнейшие исследования Лаврентьевской летописи и особенно ее заключительной части позволили Приселкову высказать гипотезу о том, что свод 1305 г. был не митрополичьим сводом, а владимирской великокняжеской летописью, составленной по инициативе владимиро-тверского князя Михаила Ярославича.

Московское летописание. Начало московского летописания  восстанавливается на основе пергаменной  Троицкой летописи начала XV в. Эта летопись, к сожалению, сгорела в огне московского пожара в 1812 г. Однако к этому времени она уже была введена в научный оборот. Тщательно изучал известия летописи М. Карамзин (1766—1826), сделавший многочисленные и обширные выписки из ее текста и позднее опубликовавший их в примечаниях к своей «Истории государства Российского». Троицкая летопись была использована для установления разночтений с Лаврентьевской летописью, публикация которой в начале XIX в. подготавливалась Обществом истории и древностей российских при Московском университете, но осталась незавершенной. Выписки Карамзина, а также результаты сопоставления текстов Лаврентьевской и Троицкой летописей до 906 г. позволили установить и сходство последней с рядом других сохранившихся летописей  Рогожским летописцем первой половины XV в., Симеоновской «некой летописью конца XV в». Извлечения из Троицкой летописи и близкие ей летописи были использованы Приселковым для реконструкции текста Троицкой летописи.

Московское летописание XIV в. в составе свода 1408 г. было представлено, по мнению Приселкова, «Летописцем великим русским».

«Летописец великий русский» - это самоназвание текста, которое приведено Карамзиным в выписке за 1392 г. В этой погодной записи летописец дал нелицеприятную характеристику новгородцам, которые «беша бо человеци суровы, непокориви, упрямчиви, непоставни... Кого отъ князь не прогневаша? или кто отъ князь угоди имъ, аще и Великий Александръ Ярославичь не уноровилъ имъ?». При этом автор погодной статьи ссылался на другую летопись: «...и аще хощеши распытовати, разгни книгу, Летописецъ великий Русьский и прочти отъ Великаго Ярослава и до сего князя нынешняго...». Приселков видел в «нынешнем князе» Василия I, вступившего на великокняжеский престол в 1389 г.

Кроме точных дат событий, связанных с московским княжеским домом, в Троицкой летописи есть датированные церковные события, совершившиеся в Москве. Самое раннее из них - закладка Успенского собора митрополитом Петром 4 августа 1326 г.: «Того же лета (6834 г.) въ госпожино говение, месяца августа въ 4, на память святого мученика Елфериа, заложена бысть первая церковь камена на Москве на площади, во имя святыа Богородица, честнаго ея успениа, пресвященнымъ Петромъ митрополитомъ и благовернымъ княземъ Иваномъ Даниловичемъ. Пресвященныи же Петръ митрополить създа себе своима рукама гробъ каменъ в стене, идеже последи положенъ бысть, еже и ныне лежить». Известие о том, что умерший митрополит Петр лежит на том месте, которое он сам указал, свидетельствует о более позднем происхождении текста с известием о закладке Успенского собора. Запись возникла, по крайней мере, после смерти митрополита, т.е. после 1326 г.⁹

Дошедшие до нас летописи показывают, что московское летописание набрало силу и во второй половине XV в. стало играть особую роль в политической жизни. Основным центром летописания был двор великого московского князя. Политические события второй половины XV в. способствовали тому, что здесь было создано подряд несколько летописных сочинений, в основе которых лежал общерусский свод 1448 г. (названный Шахматовым Новгородско-Софийским).¹⁰

Следы наиболее раннего из дошедшего до нас московского  великокняжеского летописания второй половины XV в. обнаруживаются в Вологодско-Пермской (конец XV—первая половина XVI в.) и Никаноровской (вторая половина XV в.) летописях. Сопоставление этих летописей показало, что до 1471 г. их тексты почти полностью идентичны. Шахматовым была выдвинута гипотеза о существовании протографа этих летописей - летописного свода 1472 г. Этот свод был связан с великокняжеским летописанием и назван Московским великокняжеским сводом 1472 г. Он создавался после победы великого московского князя над Новгородом и заключения в 1471 г. Коростынского мира. Победа Москвы не привела к полной потере Новгородской феодальной республикой независимости. Данное обстоятельство диктовало московскому летописцу необходимость более осторожно оценивать политику Великого Новгорода в отношении князей. Следующий этап великокняжеского летописания представлен Московским великокняжеским летописным сводом 1479 г. Он стал основой всего великокняжеского и царского летописания последующего времени. Существование свода было установлено Шахматовым. Изучая Архивскую (так называемую Ростовскую) летопись, он определил, что ее повествование до 1479 г. совпадает с текстами поздних летописей, например Воскресенской XVI в. Ученый предположил существование протографа этих летописных сочинений, который он назвал Московским великокняжеским летописным сводом 1479 г.

Следующие этапы московского  великокняжеского летописания представлены рядом сводов конца XV в. (90-е гг.) и начала XVI в.¹¹

Во второй половине XV в. велось и общерусское летописание, не зависимое от летописания великого московского князя. В настоящее время оно представлено лишь небольшими фрагментами, поскольку было поглощено великокняжеским летописанием. К примеру, в Ермолинской летописи (XV в.), так называемых Сокращенных сводах конца XV в. и частично - Устюжской летописи (начало XVI в.) просматривается независимый свод начала 70-х гг. XV в. Он возник, скорее всего, в Кирилло-Белозерском монастыре. О месте создания этого свода говорят особый интерес его составителя к бывшему игумену этого монастыря Трифону, опальному боярину Басенку, сосланному в 1473 г. в Кириллов монастырь, а также некоторые совпадения с краткими кирилло - белозерскими летописцами.

Еще один независимый неофициальный  свод был создан в 80-х гг. XV в., возможно, при ростовской архиепископской кафедре. Этот ростовский свод обнаруживается в Типографской летописи (конец XV—начало XVI в.). В 90-х гг. XV в. независимое общерусское летописание прекратило свое существование. Впоследствии в Новгороде, Пскове, Вологде, возможно, в Твери, Ростове, Устюге и других центрах продолжали составляться своды, но это были лишь местные варианты официального общерусского летописания или сугубо провинциальные летописи, в основе которых лежали столичные слухи и местные события.

Упадок летописания после нашествия  Батыя

Развитие русского летописания XI - начала XIII века представляет собою  непрерывный процесс - процесс, замедленный  катастрофическими событиями татаро-монгольского нашествия. Только исключительно тяжелым  гнетом чужеземного ига может  быть объяснена задержка в развитии русского летописания, которая наступает  в середине XIII века. Монголо-татарское  нашествие затормозило процесс  интенсивного развития летописания. В  городах, разгромленных захватчиками, летописание прерывается, в какой-то степени замирает оно и в тех  летописных центрах, которые не подверглись  непосредственному разорению. Но полностью  летописание не прекращается и в  самые тяжелые годы золотоордынского ига. Из разрушенных центров оно  переносится в другие города, продолжает вестись в уцелевших от разгрома княжествах. Прямым следствием татаро-монгольского завоевания было прекращение великокняжеского летописания во Владимире. Владимир, который стал в конце XII - начале XIII века новым общерусским центром, новой столицей Руси, сменившей Киев, лежал в развалинах. Жители захваченного Батыем в феврале 1237 году Владимира  были частью истреблены, частью захвачены  в плен или бежали за Волгу. В 1239 году татары вернулись и вторично разорили Владимир. Насколько серьезным было опустошение Владимира видно  хотя бы из того факта, что с 1238 года по 1274 год во Владимир не назначали  епископа. Значение религиозного центра северо-восточной Руси на время перешло  к уцелевшему Ростову. Несмотря на разорение  Владимира, идеи владимирского великого княжения продолжали жить. По-прежнему часть русских князей носила титул "великих князей владимирских", и с этим титулом по-прежнему связывались  представления об общерусской власти. Князья домогались этого титула, хотя, получив его, не переселялись во Владимир, а оставались жить в своих отчинах. Постепенно владимирское великокняжеское  летописание перешло в уцелевший  Ростов и здесь продолжало вестись  при дворе местного епископа.Рассказ  о взятии Владимира татарами в 1237 году ведется еще на основании  двух раздельно ведшихся летописцев: одного ростовского и другого  явно владимирского. Не прерывается  летописное дело в Галицко-Волынской  Руси, в Новгороде. Ведущей темой  летописания этого периода становится тема борьбы с иноземными захватчиками. Упадок летописания сказывается  прежде всего в полном прекращении  летописной работы в целом ряде городов, либо целиком стертых с лица земли, как старая Рязань, либо опустошенных и культурно обескровленных, как  Владимир, Чернигов, Киев. Но и в тех  центрах летописной работы, которые  подверглись меньшему разорению, летописание  все же сужается, бледнеет, становится немногословным, лишается тех выдающихся политических идей и того широкого общерусского горизонта, которым обладали русские летописи в XI и XII веках. Во времена монголо-татарского ига часть этих традиций сохранилась, что создавало основу в будущем для культурного подъёма к концу 14 века. Кроме того борьба за государственную целостность и независимость сближала культуры разных земель, а также культуру верхушки и народную. Несмотря на то, что многие культурные произведения погибли, многие и появились. Включившись в систему мировых торговых связей через Золотую Орду, Русь переняла ряд культурных достижений стран Востока, технологию изготовления различных предметов, архитектурные достижения и общекультурные. С другой стороны, монголо-татарское нашествие повлияло на возвышение Москвы, как центра объединения Руси. И постепенно общерусская культура стала формироваться на основе культуры Владимирской Руси.