Автор работы: Пользователь скрыл имя, 31 Марта 2014 в 08:31, реферат
Описание работы
Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, покинул он свою родину и озеро своей родины и пошёл в горы. Здесь наслаждался он своим духом и своим одиночеством и в течение десяти лет не утомлялся этим. Но наконец изменилось сердце его — и в одно утро поднялся он с зарёю, стал перед солнцем и так говорил к нему:
Не о ближнем учу я вас, но о
друге. Пусть друг будет для вас праздником
земли и предчувствием сверхчеловека.
Я учу вас о друге и переполненном
сердце его. Но надо уметь быть губкою,
если хочешь быть любимым переполненными
сердцами.
Я учу вас о друге, в котором
мир предстоит завершённым, как чаша добра, —
о созидающем друге, всегда готовом подарить
завершённый мир.
И как мир развернулся для него,
так опять он свёртывается вместе с ним,
подобно становлению добра и зла, подобно
становлению цели из случая.
Будущее и самое дальнее пусть
будет причиною твоего сегодня: в своём
друге ты должен любить сверхчеловека
как свою причину.
Братья мои, не любовь к ближнему
советую я вам — я советую вам любовь к
дальнему.
Так говорил Заратустра.
О пути созидающего
Ты хочешь, брат мой, идти в уединение?
Ты хочешь искать дороги к самому себе?
Помедли ещё немного и выслушай меня.
«Кто ищет, легко сам теряется.
Всякое уединение есть грех» — так говорит
стадо. И ты долго принадлежал к стаду.
Голос стада будет звучать ещё
и в тебе! И когда ты скажешь: «у меня уже
не одна совесть
с вами», — это будет жалобой и страданием.
Смотри, само это страдание
породила ещё единая совесть:
и последнее мерцание этой совести горит
ещё на твоей печали.
Но ты хочешь следовать голосу
своей печали, который есть путь к самому
себе? Покажи же мне на это своё право и
свою силу!
Являешь ли ты собой новую силу
и новое право? Начальное движение? Самокатящееся
колесо? Можешь ли ты заставить звёзды
вращаться вокруг себя?
Ах, так много вожделеющих о
высоте! Так много видишь судорог честолюбия!
Докажи мне, что ты не из вожделеющих и
не из честолюбцев!
Ах, как много есть великих мыслей,
от которых проку не более, чем от воздуходувки:
они надувают и делают ещё более пустым.
Свободным называешь ты себя?
Твою господствующую мысль хочу я слышать,
а не то, что ты сбросил ярмо с себя.
Из тех ли ты, что имеют право
сбросить ярмо с себя? Таких не мало, которые
потеряли свою последнюю ценность, когда
освободились от рабства.
Свободный от чего? Какое дело
до этого Заратустре! Но твой ясный взор
должен поведать мне: свободный для чего ?
Можешь ли ты дать себе своё
добро и своё зло и навесить на себя свою
волю, как закон? Можешь ли ты быть сам
своим судьёю и мстителем своего закона?
Ужасно быть лицом к лицу с судьёю
и мстителем собственного закона. Так
бывает брошена звезда в пустое пространство
и в ледяное дыхание одиночества.
Сегодня ещё страдаешь ты от
множества, ты, одинокий: сегодня ещё есть
у тебя всё твоё мужество и твои надежды.
Но когда-нибудь ты устанешь
от одиночества, когда-нибудь гордость
твоя согнётся и твоё мужество поколеблется.
Когда-нибудь ты воскликнешь: «я одинок!»
Когда-нибудь ты не увидишь
более своей высоты, а твоё низменное будет
слишком близко к тебе; твоё возвышенное
будет даже пугать тебя, как призрак. Когда-нибудь
ты воскликнешь: «Всё — ложь!»
Есть чувства, которые грозят
убить одинокого; если это им не удаётся,
они должны сами умереть! Но способен ли
ты быть убийцею?
Знаешь ли ты, брат мой, уже слово
«презрение»? И муку твоей справедливости
— быть справедливым к тем, кто тебя презирает?
Ты принуждаешь многих переменить
о тебе мнение — это ставят они тебе в
большую вину. Ты близко подходил к ним
и всё-таки прошёл мимо — этого они никогда
не простят тебе.
Ты стал выше их; но чем выше
ты подымаешься, тем меньшим кажешься
ты в глазах зависти. Но больше всех ненавидят
того, кто летает.
«Каким образом хотели вы быть
ко мне справедливыми! — должен ты говорить. —
Я избираю для себя вашу несправедливость
как предназначенный мне удел».
Несправедливость и грязь бросают
они вослед одинокому; но, брат мой, если
хочешь ты быть звездою, ты должен светить
им, несмотря ни на что!
И остерегайся добрых и праведных!
Они любят распинать тех, кто изобретает
для себя свою собственную добродетель, —
они ненавидят одинокого.
Остерегайся также святой простоты!
Всё для неё нечестиво, что не просто; она
любит играть с огнём — костров.9
И остерегайся также приступов
своей любви! Слишком скоро протягивает
одинокий руку тому, кто с ним повстречается.
Иному ты должен подать не руку,
а только лапу — и я хочу, чтобы у твоей
лапы были когти.
Но самым опасным врагом, которого
ты можешь встретить, будешь всегда ты
сам; ты сам подстерегаешь себя в пещерах
и лесах.
Одинокий, ты идёшь дорогою
к самому себе! И твоя дорога идёт впереди
тебя самого и твоих семи дьяволов!
Ты будешь сам для себя и еретиком,
и колдуном, и прорицателем, и глупцом,
и скептиком, и нечестивцем, и злодеем.
Надо, чтобы ты сжёг себя в своём
собственном пламени: как же мог бы ты
обновиться, не сделавшись сперва пеплом!
Одинокий, ты идёшь путём созидающего:
Бога хочешь ты себе создать из своих семи
дьяволов!
Одинокий, ты идёшь путём любящего:
самого себя любишь ты и потому презираешь
ты себя, как презирают только любящие.
Созидать хочет любящий, ибо
он презирает! Что знает о любви тот, кто
не должен был презирать именно то, что
любил он!
Со своей любовью и своим созиданием
иди в своё уединение, брат мой, и только
позднее, прихрамывая, последует за тобой
справедливость.
С моими слезами иди в своё уединение,
брат мой. Я люблю того, кто хочет созидать
дальше самого себя и так погибает. —
Так говорил Заратустра.
О старых и молодых бабёнках
«Отчего крадёшься ты так робко
в сумерках, о Заратустра? И что прячешь
ты бережно под своим плащом?
Не сокровище ли, подаренное
тебе? Или новорождённое дитя твоё? Или
теперь ты сам идёшь по пути воров, ты,
друг злых?» —
— Поистине, брат мой! — отвечал
Заратустра. — Это — сокровище, подаренное
мне: это маленькая истина, что несу я.
Но она беспокойна, как малое
дитя; и если бы я не зажимал ей рта, она
кричала бы во всё горло.
Когда сегодня я шёл один своею
дорогой, в час, когда солнце садится, мне
повстречалась старушка и так говорила
к душе моей:
«О многом уже говорил Заратустра
даже нам, женщинам, но никогда не говорил
он нам о женщине».
И я возразил ей: «О женщине
надо говорить только мужчинам».
«И мне также ты можешь говорить
о женщине, — сказала она, — я достаточно
стара, чтобы тотчас всё позабыть».
И я внял просьбе старушки и
так говорил ей:
Всё в женщине — загадка, и всё
в женщине имеет одну разгадку: она называется
беременностью.
Мужчина для женщины средство;
целью бывает всегда ребёнок. Но что же
женщина для мужчины?
Двух вещей хочет настоящий
мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет
он женщины как самой опасной игрушки.
Мужчина должен быть воспитан
для войны, а женщина — для отдохновения
воина; всё остальное — глупость.
Слишком сладких плодов не любит
воин. Поэтому любит он женщину; в самой
сладкой женщине есть ещё горькое.
Лучше мужчины понимает женщина
детей, но мужчина больше ребёнок, чем
женщина.
В настоящем мужчине сокрыто
дитя, которое хочет играть. Ну-ка, женщины,
найдите дитя в мужчине!
Пусть женщина будет игрушкой,
чистой и лучистой, как алмаз, сияющей
добродетелями ещё не существующего мира.
Пусть луч звезды сияет в вашей
любви! Пусть вашей надеждой будет: «о,
если бы мне родить сверхчеловека!»
Пусть в вашей любви будет храбрость!
Своею любовью должны вы наступать на
того, кто внушает вам страх.
Пусть в вашей любви будет ваша
честь! Вообще женщина мало понимает в
чести. Но пусть будет ваша честь в том,
чтобы всегда больше любить, чем быть любимой,
и никогда не быть второй.
Пусть мужчина боится женщины,
когда она любит: ибо она приносит любую
жертву и всякая другая вещь не имеет для
неё цены.
Пусть мужчина боится женщины,
когда она ненавидит: ибо мужчина в глубине
души только зол, а женщина ещё дурна.
Кого ненавидит женщина больше
всего? — Так говорило железо магниту:
«я ненавижу тебя больше всего, потому
что ты притягиваешь, но недостаточно
силён, чтобы перетянуть к себе».
Счастье мужчины называется:
я хочу. Счастье женщины называется: он
хочет.
«Смотри, теперь только стал
мир совершенен!» — так думает каждая
женщина, когда она повинуется от всей
любви.
И повиноваться должна женщина,
и найти глубину к своей поверхности. Поверхность
— душа женщины, подвижная, бурливая плёнка
на мелкой воде.
Но душа мужчины глубока, её
бурный поток шумит в подземных пещерах;
женщина чует его силу, но не понимает
её. —
Тогда возразила мне старушка:
«Много любезного сказал Заратустра, и
особенно для тех, кто достаточно молод
для этого.
Странно, Заратустра знает мало
женщин, и, однако, он прав относительно
их. Не потому ли это происходит, что у
женщины нет ничего невозможного?10
А теперь в благодарность прими
маленькую истину! Я достаточно стара
для неё!
Заверни её хорошенько и зажми
ей рот: иначе она будет кричать во всё
горло, эта маленькая истина».
«Дай мне, женщина, твою маленькую
истину!» — сказал я. И так говорила старушка:
«Ты идёшь к женщинам? Не забудь
плётку!» —
Так говорил Заратустра.
Об укусе змеи
Однажды Заратустра заснул
под смоковницей, ибо было жарко, и положил
руку на лицо своё. Но приползла змея и
укусила его в шею, так что Заратустра
вскрикнул от боли. Отняв руку от лица,
он посмотрел на змею; тогда узнала она
глаза Заратустры, неуклюже отвернулась
и хотела уползти. «Погоди, — сказал Заратустра, —
я ещё не поблагодарил тебя! Ты разбудила
меня кстати, мой путь ещё долог». «Твой
путь уже короток, — ответила печально
змея, — мой яд убивает». Заратустра улыбнулся.
«Когда же дракон умирал от яда змеи? —
сказал он. — Но возьми обратно свой яд!
Ты недостаточно богата, чтобы дарить
мне его». Тогда змея снова обвилась вокруг
его шеи и начала лизать его рану.
Когда Заратустра однажды рассказал
это ученикам своим, они спросили: «В чём
же мораль рассказа твоего, о Заратустра?»
Заратустра так отвечал на это:
— Разрушителем морали называют
меня добрые и праведные: мой рассказ неморален.
Если есть враг у вас, не платите
ему за зло добром: ибо это пристыдило
бы его. Напротив, докажите ему, что он
сделал для вас нечто доброе.
И лучше сердитесь, но не стыдите!
И когда проклинают вас, мне не нравится,
что вы хотите благословить проклинающих.
Лучше прокляните и вы немного!
И если случилась с вами большая
несправедливость, скорей сделайте пять
малых несправедливостей! Ужасно смотреть,
когда кого-нибудь одного давит несправедливость.
Разве вы уже знали это? Разделённая
с другими несправедливость есть уже половина
справедливости. И тот должен взять на
себя несправедливость, кто может нести
её!
Маленькое мщение более человечно,
чем отсутствие всякой мести. И если наказание
не есть также право и честь для нарушителя,
то я не хочу ваших наказаний.
Благороднее считать себя неправым,
чем оказаться правым, особенно если ты
прав. Только для этого надо быть достаточно
богатым.
Я не люблю вашей холодной справедливости;
во взоре ваших судей видится мне всегда
палач и его холодный нож.
Скажите, где находится справедливость,
которая есть любовь с ясновидящими глазами?
Найдите же мне любовь, которая
несёт не только всякое наказание, но и
всякую вину!
Найдите же мне справедливость,
которая оправдывает всякого, кроме того,
кто судит!
Хотите ли вы слышать ещё и это?
У того, кто хочет быть совсем справедливым,
даже ложь обращается в любовь к человеку.
Но как мог бы я быть совсем
справедливым! Как мог бы я каждому воздать
своё! С меня достаточно, если каждому
отдаю я моё.
Наконец, братья мои, остерегайтесь
быть несправедливыми к отшельникам! Как
мог бы отшельник забыть! Как мог бы он
отплатить!
На глубокий родник похож отшельник.
Легко бросить камень в него; но если упал
он на самое дно, скажите, кто захочет снова
достать его?
Остерегайтесь обидеть отшельника!
Но если вы это сделали, то уж и убейте
его!
Так говорил Заратустра.
О ребёнке и браке
Есть у меня вопрос к тебе, брат
мой; точно некий лот, бросаю я этот вопрос
в твою душу, чтобы знать, как глубока она.
Ты молод и желаешь ребёнка
и брака. Но я спрашиваю тебя: настолько
ли ты человек, чтобы иметь право
желать ребёнка?
Победитель ли ты, преодолел
ли ты себя самого, повелитель ли чувств,
господин ли своих добродетелей? Так спрашиваю
я тебя.
Или в твоём желании говорят
зверь и потребность? Или одиночество?
Или разлад с самим собою?
Я хочу, чтобы твоя победа и
твоя свобода страстно желали ребёнка.
Живые памятники должен ты строить своей
победе и своему освобождению.
Дальше себя должен ты строить.
Но сперва ты должен сам быть построен
прямоугольно в отношении тела и души.
Не только вширь должен ты расти,
но и ввысь! Да поможет тебе в этом сад
супружества!
Высшее тело должен ты создать,
начальное движение, самокатящееся колесо
— созидающего должен ты создать.
Брак — так называю я волю двух
создать одного, который больше создавших
его. Глубокое уважение друг перед другом
называю я браком, как перед хотящими одной
и той же воли.
Да будет это смыслом и правдой
твоего брака. Но то, что называют браком
многое множество, эти лишние, — ах, как
назову я его?
Ах, эта бедность души вдвоём!
Ах, эта грязь души вдвоём! Ах, это жалкое
довольство собою вдвоём!
Браком называют они всё это;
и они говорят, будто браки их заключены
на небе.
Ну что ж, я не хочу этого неба
лишних людей! Нет, не надо мне их, этих
спутанных небесною сетью зверей!
Пусть подальше останется от
меня Бог, который, прихрамывая, идёт благословлять
то, чего он не соединял!
Не смейтесь над этими браками!
У какого ребёнка нет оснований плакать
из-за своих родителей?
Достойным казался мне этот
человек и созревшим для смысла земли;
но когда я увидел его жену, земля показалась
мне домом для умалишённых.
Да, я хотел бы, чтобы земля дрожала
в судорогах, когда святой сочетается
с гусыней.