Краткое изложение романа "Над пропастью во ржи"

Мы все заглядывались на нее,  даже девочки - они еще были маленькие,  и  у

них самих никакой груди не было,  как у мальчишек.  А перед  самой дверью в

аудиторию мы проходили мимо эскимоса. Он сидел над озером, над прорубью, и

ловил рыбу.  У самой проруби  лежали две рыбы, которые он поймал. Сколько в

этом музее было таких витрин!  А на верхнем этаже их было еще  больше,  там

олени  пили  воду из ручьев и  птицы летели зимовать на юг.  Те птицы,  что

поближе,  были чучела и висели на проволочках,  а  те,  что  позади,  были

просто нарисованы на стене,  но казалось,  что все они по-настоящему летят

на юг, а если наклонить голову посмотреть на них снизу вверх, так  кажется,

что они просто мчатся на юг.  Но самое лучшее в музее было то, что там все

оставалось на местах.  Ничто  не  двигалось.  Можно  было  сто  тысяч  раз

проходить,  и  всегда  эскимос  ловил рыбу и двух уже поймал,  птицы всегда

летели на юг,  олени пили воду из ручья,  и рога у них были все  такие  же

красивые,  а ноги такие же тоненькие, и эта индианка с голой грудью всегда

ткала тот же самый ковер.  Ничто  не менялось.  Менялся только ты сам. И не

то чтобы ты сразу становился много старше. Дело не в том. Но ты менялся, и

все.  То на тебе было новое пальто.  То ты шел в паре с кем-нибудь другим,

потому  что  прежний  твой  товарищ  был  болен  скарлатиной.  А то другая

учительница вместо мисс Эглетингер приводила класс в музей.  Или  ты  утром

слыхал,  как отец с матерью  ссорились в ванной. А может  быть, ты увидел на

улице лужу и по ней растеклись радужные пятна от бензина.  Словом,  ты уже

чем-то стал  н е  т о т - я  не умею как следует объяснить,  чем именно.  А

может быть, и умею, но что-то не хочется.

     На ходу я вытащил  из кармана охотничью шапку  и надел ее. Я знал,  что

не встречу никого из знакомых, а было очень сыро. Я шел и  шел и все думал,

как моя сестренка ходит по субботам в тот же музей, что и я.  Я  подумал  -

вот она смотрит на то же,  на что я смотрел,  а сама каждый раз становится

д р у г о й.  От этих мыслей у меня  не то  чтобы окончательно испортилось

настроение, но веселого в них было маловато. Лучше бы  некоторые  вещи  не

менялись. Хорошо, если б их можно  было поставить в застекленную витрину  и

не трогать. Знаю, что так нельзя, но это-то и плохо. Я все время  об  этом

думал, пока шел по парку.

     Проходя мимо площадки  для игр, я остановился  и   посмотрел,  как двое

малышей качаются на доске. Один был  толстяк,  и  я  взялся  рукой  за  тот

конец, где сидел худенький, чтобы  их уравновесить, но сразу понял,  что  я

им мешаю, и отошел.

     А потом  случилась   глупейшая  штука.  Я  подошел   к  музею  и  сразу

почувствовал, что ни за какие деньги туда не пойду. Не  тянуло  туда  -  и

все, а ведь я весь парк прошел и  так ждал этого!  Конечно,  будь Фиби там,

я, наверно, зашел бы, но ее там не было. И я взял такси у входа  в музей  и

поехал в отель "Билтмор". Ехать  не хотелось, но я уже назначил там  встречу

с Салли.

 

 

 

 

17

 

 

     Я приехал в отель  слишком рано, сел на кожаный   диван  под  часами  и

стал разглядывать девчонок. Во многих пансионах и колледжах  уже  начались

каникулы, и в холле толпились  тысячи девчонок, ждали, пока за ними  зайдут

их кавалеры. Одни девчонки сидели, скрестив ноги, другие держались  прямо,

у одних девчонок ноги были мировые,  у других - безобразные, одни девчонки

с виду были хорошие, а по другим сразу  было видно, что они дрянь, стоит  их

только поближе узнать. Вообще  смотреть  на  них  было  приятно,  вы  меня

понимаете. Приятно и вместе с  тем как-то грустно,  потому  что  все  время

думалось: а что с ними со всеми  будет?  Ну,  окончат  они  свои  колледжи,

пансионы.  Я  подумал,  что  большинство,   наверно,   выйдут   замуж   за

каких-нибудь гнусных типов. За таких  типов, которые только  и  знают,  что

хвастать, сколько  миль  они  могут  сделать  на  своей  дурацкой  машине,

истратив всего галлон горючего. За  таких  типов,  которые  обижаются  как

маленькие, когда их обыгрываешь  не только в гольф,  но  и  в  какую-нибудь

дурацкую игру вроде пинг-понга. За очень подлых типов. За  типов,  которые

никогда ни одной книжки не читают. За ужасно нудных  типов.  Впрочем,  это

понятие относительное, кого можно  считать занудой, а кого - нет. Я  ничего

в этом не понимаю. Серьезно, не понимаю. Когда я учился в Элктон-хилле,  я

месяца два жил в комнате  с одним мальчишкой, его звали  Гаррис  Маклин.  Он

был очень умный и все такое, но большего зануды свет  не  видал.  Голос  у

него был ужасно скрипучий, и  он все время говорил не  умолкая.  Все  время

говорил, и самое ужасное то,  что  он  никогда  не  говорил  о  чем-нибудь

интересном. Но одно он здорово умел. Этот черт умел свистеть,  как  никто.

Оправляет свою постель или вешает вещи в шкаф - он всегда развешивал  свои

вещи в шкафу, доводил меня до бешенства, - словом,  что-нибудь  делает,  а

сам свистит, если только не долбит тебя своим скрипучим голосом.  Он  даже