Использование антропонимов в контексте романа «Евгений Онегин»

       Принцип образования условно-русских фамилий от названий рек прежде всего был реализован в комедии — жанре, в котором вопрос о соотношении литературных и бытовых имен начал обсуждаться еще в середине XVIII столетия. Пушкин явно учитывал опыт построения имен в комедиях: так, фамилия Ленского встречается в «Притворной неверности» Грибоедова (1818), а Онегин упоминается в комедии Шаховского «Не любо — не слушай, а лгать не мешай» (1818). По той же модели образовывались часто и искусственные «театральные фамилии», служившие сценическими псевдонимами.

       Такие фамилии, как Онегин, Ленский или  Печорин, имели отчетливо литературный, а не бытовой характер (могли встречаться, например, в драматургии) и звучали  для уха читателя той поры совершенно иначе, чем, например, Ростов из «Войны и мира» или Серпуховский из «Холстомера». Во втором случае читатель ощущал натуральность фамилий, это были фамилии, которые могли существовать в реальности. 
            XXIV, I — Ее сестра звалась Татьяна... — К этому стиху Пушкин сделал примечание: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и пр., употребляются у нас только между простолюдинами» (VI, 192). Подсчеты В. А. Никонова (к сожалению, проведенные на частичном материале) показывают резкое разделение женских имен XVIII — начала XIX в. на «дворянские» и «крестьянские». Агафья, Акулина, Ирина, Ксения, Марина и др. были, в основном, крестьянскими именами, а Александра, Елизавета, Ольга, Юлия — дворянскими. Имя «Татьяна» встречается у крестьянок от 18 до 30 (по различным уездам) раз на тысячу, а у дворянок — лишь 10 (Никонов В. А. Имя и общество. М., 1974. С. 54). Можно было бы установить и более тонкое различие (хотя отсутствие исчерпывающих данных побуждает относиться к выводам с осторожностью): в интересующую нас эпоху несомненно различие в именах петербургского (в особенности придворного) круга и провинциального дворянства. Первые тяготеют к именам, имеющим французские параллели — ср. подчеркивание комической неестественности такой замены для имени Татьяна в стихах:

       И смело вместо belle Nina

       Поставил belle Tatiana (5, XXVII, 13—14).

       Вторые  сближаются с «крестьянскими» (т. е. с основной массой имеющихся в православных Святцах имен). Когда занимавший блестящее положение в петербургском свете молодой флигель-адъютант В. Д. Новосильцев сделал предложение провинциальной барышне Черновой, мать отговаривала его и «смеясь говорила: „Вспомни, что ты, а жена твоя будет Пахомовна“. Ибо отец ее был в Петербурге полицмейстером Пахом Кондратьевич Чернов» (из записной книжки А. Сулакадзева). Родственник Черновых Рылеев был Кондратий Федорович.

       Следует, однако, учитывать, что, кроме бытовых  закономерностей в распределении  имен, имелись и специфически литературные, поскольку в литературе начала XIX в. имена подчинялись стилистическим закономерностям. Элегиям подобали условные имена, образованные по античным образцам (типа «Хлоя», «Дафна»), в романсе или эротической поэзии допускались «французские» Эльвина, Лизета, Лилета. Роман допускал «русские», но «благородные» имена для положительных героев: Владимир, Леонид; «комические» для «характерных» персонажей: Пахом, Филат. Среди имен, даваемых отрицательным персонажам, было и Евгений. Имя Татьяна литературной традиции не имело. XXIII, 8 — Всё в Ольге... но любой роман... — Имя Ольга встречалось в литературных произведениях с «древнерусским колоритом» (ср., например, «Роман и Ольга», повесть А. А. Бестужева, опубликованный в «Полярной звезде» за 1823 г.). Внешность Ольги повторяет распространенный стереотип «белокурые волосы» (Руссо Ж.-Ж. Юлия, или Новая Элоиза // Избр. соч. М., 1961. Т. 2. С. 15). «Светлые Лизины волосы» («Бедная Лиза» — Карамзин-2. Т. 1. С. 613). «Не так приятна полная луна, восходящая на небе между бесчисленными звездами, как приятна наша милая Царевна, гуляющая по зеленым лугам с подругами своими; не так прекрасно сияют лучи светлого месяца, посеребряя волнистые края седых облаков ночи, как сияют златые власы на плечах ее; ходит она как гордый лебедь, как любимая дочь Неба; лазурь эфирная, на которой блистает звезда любви, звезда вечерняя, есть образ несравненных глаз ее» (Карамзин Н. М. Прекрасная Царевна и щастливой карла // Соч. СПб., 1848. Т. 3. С. 27); ср. об Ольге: «Кругла, красна лицом она, / Как эта глупая луна...» (3, V, 10—11); «...читатели — вдобавок к голубым глазам, к нежной улыбке, стройному стану и длинным волосам каштанового цвета — могут вообразить полное собрание всего, что нас пленяет в женщинах...» («Рыцарь нашего времени», — Карамзин-2. Т. 1. С. 777). В черновом варианте третьей главы имелся портрет Ольги:

       Как в Рафаэлевой Мадонне

       Румянец да невинный взор (VI, 307).

        Героинь своего романа Ольгу  и Татьяну Пушкин наделил фамилией  Ларины, которая говорила сама  за себя.

          Ларины –  типичная семья,  ничем не отличающаяся от семей  провинциальных помещиков того времени, которые, в отличие от света, жили по старинке, сохраняя традиции, отмечали вместе с крестьянами православные праздники: троицу, крещение, сочельник, масленицу.

         Очевидна достаточность комментария  и отсутствие необходимости более  подробно распространяться в смысловых ассоциациях, которые заложены в фамилию Лариных. Родово-помещичий аспект (не случайно упоминание могилы Дмитрия Ларина) усиливается темами хранения: 

                                        Они хранили в жизни мирной 
                                       Привычки милой старины; 
                                        У них на масленице жирной, 
                                         Водились русские блины… 
и недоступностью Татьяны «дика, печальна, молчалива…», её сокрытия «и часто целый день одна сидела…». Подобное осмысление текстом слова «ларь» семантически приводит нас  к волшебному ларчику фольклора, бочке и хрустальному дворцу Гвидона из «Сказки о царе Салтане», к таинственности и загадочности мира (преданья, сны, гаданья). Мотив хранительности фамилии Ларина в символике произведения приобретает значение духовного богатства замкнутой цельности.

          В романе, по словам самого  автора, «отразился век, и современный  человек изображён довольно верно». В центре внимания — быт столичного дворянства эпохи духовных исканий передовой дворянской интеллигенции. 
           А.С.Пушкин один из первых в русской литературе отказался от «говорящих» фамилий главных героев. Если у других авторов мы встречали персонажей с фамилиями Правдин или Скалозуб, то сразу можно было с уверенностью сказать, что один правдив, а другой не слишком умён.     

       Пушкин  в своём романе воспроизвёл русское  общество и в лице Онегина и  Ленского показал его главную, то есть мужскую, сторону. 
Давайте попробуем выяснить присущие им  черты.

         Как говорилось выше, Пушкин  образовал  фамилии Онегин и Ленский от  названий рек, подчеркнув этим  принципиальный отказ от однозначной  трактовки характеров героев. Онегин  – от «Онега» река, Ленский  от «Лена» река. Онега и Лена нечто текучее, неуловимое, непостоянное, ибо, как известно, нельзя дважды ступить в одну реку. Автор приблизил своих персонажей к реальной жизни, в которой мы редко встречаем однозначно хороших или плохих людей. Онегин и Ленский, прочитанные с позиции противопоставления («стихи и проза, лёд и пламень») раскрывают скорее социотипическое наполнение характеров.

       Судя  по роману, наши герои близки по своему социальному и географическому  положению: они помещики соседи. Вокруг них обитает немало других помещиков, но только Онегин и Ленский имеют образование, их духовные запросы не ограничиваются сельским бытом, как у большинства соседей, они оба хороши собой.  Однако они совершенно противоположны по характеру. Один был холодным разочарованным скептиком, другой — восторженным романтиком, идеалистом. 

                                   Итак, перед нами  Евгений Онегин

                                                          Онегин «очень мил»… 
Острижен по последней моде… 
Одет «как dandy лондонский». 
…В одежде был педант. 
… И то, что мы назвали франт. 
Он три часа, по крайней мере, 
Пред зеркалами проводил… 
…Мне нравились его черты, 
Мечтам невольная преданность, 
Неподражательная странность, 
И резкий, охлаждённый ум. 
       Он по-французски совершенно

       Мог изъясняться и писал;

       Легко мазурку танцевал

       И кланялся непринужденно;

       Чего  ж вам больше?                                                                                Свет  решил.                                                                     Что он умен и очень мил. 

       Попробуем поразмышлять, как значение имени  Евгений ( благородный) реализуется  в романе.

       Евгений Онегин - характер действительный в том смысле, что в нем нет ничего мечтательного, фантастического... Блестящий столичный аристократ, последний отпрыск знатного дворянского рода и потому «наследник всех своих родных» (один из них — престарелый дядюшка, в чью деревню отправляется Евгений в самом начале романа), он ведет жизнь праздную, беспечную, независимую, полную изысканных наслаждений и разнообразных «очарований».  Евгений родился "на брегах Невы", то есть в Петербурге, в семье богатого, но разорившегося типичного дворянина своего времени - "служив отлично, БЛАГОРОДНО, долгами жил его отец. Давал три бала ежегодно и промотался наконец". Сын такого отца получил типичное же БЛАГОРОДНОЕ воспитание. Его детство прошло в отрыве от всего русского, национального. Его воспитывал француз-гувернер, который,

       Чтоб  не измучилось дитя

       Учил  его всему, шутя, 
                    Не докучал моралью строгой, 
                    Слегка за шалости бранил,  
                    И в Летний сад гулять водил.

          Таким образом, воспитание и  образование Онегина были достаточно поверхностными.

          Но пушкинский герой все ж  получил тот минимум знаний, который  считался обязательным в дворянской  среде. Он «знал довольно по-латыни, чтоб эпиграфы разбирать» ( колкое, остроумное замечание указывающее  на неспособность Онегина к стихотворству), помнил «дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней», имел представление о политэкономии Адама Смита. В глазах общества он был блестящим представителем молодежи своего времени,   и все это благодаря безупречному французскому языку, изящным манерам, остроумию и искусству поддерживать разговор.

       Свет  решил, 
                  Что он умён и очень мил. 
Стихи звучат иронически в силу противоречия между характером способностей героя и выводом света о его уме. Вопросу умственного развития Онегина посвящены следующие, V—VII строфы. Ум не ставился в прямую зависимость от степени образованности и просвещенности. Степень просвещенности героя воспринималась как его общественная характеристика. Необразованность, невежество — объекты сатиры. Ум и просвещение — точка зрения сатирика. Оценка Онегина в V—VII строфах — сатирическая.

 Онегин вел  споры в петербургских салонах,  вызывал воспоминания о «карбонарах», то есть карбонариях, итальянских  революционерах-заговорщиках. Контраст  между серьезностью, даже политической запретностью тематики бесед и светским характером аудитории («В нем дамы видели талант... ») бросает иронический отсвет на характер интересов Онегина :           Учёный малый, но педант… 
Педант здесь: «человек, выставляющий напоказ свои знания, свою ученость, с апломбом судящий обо всем». Ироническое звучание возникает за счет противоречия между реальным уровнем знаний Онегина и представлением о нем «общества», в свете которого умственный кругозор людей светского круга является в еще более жалком виде.

       Он вел типичный для молодежи того времени образ жизни: посещал балы, театры, рестораны. Богатство, роскошь, наслаждение жизнью, успех в свете и у женщин — вот что привлекало главного героя романа.

         «Забав и роскоши дитя», он довольствуется домашним образованием и не обременяет себя службой. Для дворян того времени военное поприще представлялось настолько естественным, что отсутствие этой черты в биографии должно было иметь специальное объяснение. То, что Онегин, как ясно из романа, вообще никогда нигде не служил, делало юношу белой вороной в кругу современников. Это отражало новую традицию. Если раньше отказ от службы обличали как эгоизм, то теперь он приобрел контуры борьбы за личную независимость, отстаивание права жить независимо от государственных требований. Онегин ведет жизнь молодого  человека, свободного от служебных обязанностей. Такую жизнь в то время могли себе позволить лишь редкие молодые люди, чья служба была чисто фиктивной.         Но Евгений не просто «молодой повеса», он — петербургский денди, что создает вокруг него ореол исключительности и загадочности. Как культурно-психологический феномен, дендизм «отличается, прежде всего, эстетизмом жизненного стиля, культом утонченности, красоты, БЛАГОРОДСТВА, изысканного вкуса во всем — от одежды, от «красы ногтей» до блеска ума». Он предполагает также культ собственной индивидуальности — «соединение неповторимой оригинальности, бесстрастного равнодушия, тщеславия, возведенного в принцип,— и не менее принципиальной независимости во всем»