Исторические и литературные взгляды декабристов и их эволюция

          Высокий  уровень специальной подготовки в этой области некоторых членов тайного общества сказался и в том, что среди декабристов были историки не только по призванию, но и по роду служебной деятельности. Помощниками «по архивной части» при военных историках генералах Жомини и Бутурлине состояли М. Муравьев и А. Корнилович. Собирал материалы для истории казачества служивший в комитете по устройству Войска Донского     В. Сухоруков. Историографом русского флота был Н. Бестужев, а затем короткое время – Д. Завалишин.    Наконец,          П. Муханов,         С. Палицын,

П. Коломин, В. Раевский преподавали историю в военно-учебных заведениях. В числе авторов исторических книг и статей, опубликованных членами тайного общества до 1825 г., следует  назвать        также         Г. Батенькова, Ф. Глинку, Н. Кутузова, П. Черевина, В. Штейнгеля. Декабристы продолжали свои исторические занятия и на каторге, и в ссылке.

 В так называемой «каторжной  академии» декабристов читались  рефераты по различным отраслям  знаний. Широко был представлен  исторический цикл.   Занятия       на       исторические темы вели Н.А. Бестужев,

Н.М. Муравьев, П.А. Муханов, М.М. Спиридов. А.И. Одоевский читал лекции по истории русской литературы. Декабристы стремились осмыслить причины поражения восстания. Многие из них правильно подошли к пониманию роли народных масс в исторических событиях, осознав свою ошибку отказа привлечь народ к восстанию15. М.А. Бестужев в одной из своих предсмертных рукописей, рассказывая о восстании на Сенатской площади, дает понять, что участие в нем народа могло бы  привести к победе16. Н.А. Крюков в «философских записях», которые он вел в сибирской ссылке, отмечает: «С народом все можно, без народа ничего нельзя»17. В  воспоминаниях

М.Н. Волконской мы читаем: «Нельзя поднимать знамена свободы, не имея за собой сочувствия ни войска, ни народа»18. И все же, как отмечают исследователи, в оценке деятельности народных масс среди декабристов не было единодушия и необходимой последовательности19.

 В историческом прошлом дворянские  революционеры и находили примеры мгновенной борьбы за свободу, роста национального самосознания народа. Они проявляли интерес к республиканским учреждениям греко-римского мира, к вечному строю Пскова и Новгорода, к земским сборам и пр. При этом многим из декабристов присуща идеализация Новгородской и Псковской «городских республик» и ошибочное представление о том, что включение их в состав Русского централизованного государства было регрессивным явлением20. Заметное место в трудах декабристов занимали темы антинорманизма, борьбы русского народа против татарского ига и др.

Задачу изучения истории дворянские революционеры видели в том, чтобы, исходя из опыта прошлого, глубже понять события современности и дать обоснование своих революционных действий. Сосланные в Сибирь на каторгу и поселение, многие декабристы продолжали изучать историю по книгам, привезенным с собой и получаемым из Центральной России. «Запас книг, и книг очень дельных, был очень велик»21. В библиотеке Н.М. Муравьева, например, имелись труды древних историков, трактаты французских политических деятелей XVIII в., политико-экономические исследования Милля, Сэя, Рикардо, много книг по истории революционного движения в Европе, по истории России22.

Но, к сожалению, многие замыслы их не осуществились из-за суровых условий жизни, из-за недостатка книг, а многое из написанного пропало – рукописи прятали и в случае опасности уничтожали. Десятки исторических произведений       называет в своей сводке утраченного литературного наследия

М. Азадовский23.

1. 1.    Воззрения декабристов на зарубежную историю.

 Глубокий и постоянный интерес  к наиболее примечательным эпохам  всемирной истории – отличительная  черта идейной жизни революционных  кружков 20-х годов XIX в. Интерес этот имел не только политический, но и более или менее научный характер. Исторические концепции декабристов опирались на самостоятельную переработку и усвоение солидного теоретического материала западноевропейской и отечественной просветительской философии XVIII в., идей Французской революции, воззрений французской романтической историографии начала XIX в.

Выступая против деспотизма, декабристы вдохновлялись классическими примерами тираноборцев античности, являясь противниками феодально-крепостного строя, они живо интересовались историей абсолютизма и антифеодальных движений на Западе; готовя революционный переворот, они серьезно обсуждали уроки буржуазных революций нового времени.

          Широкое  знакомство декабристов с новейшей  историей Запада выделяло их  даже по сравнению с тогдашними  профессиональными историками. Серьезность их интересов в этой области подтверждается, в частности, тем обстоятельством, что главные свои представления о всеобщей истории наиболее образованные члены тайного общества получали не из общих, а из более специальных новейших трудов, подчас только-только появившихся на книжном рынке Западной Европы. Как только в 1820 г. в Париже появилось сочинение Ф. Гизо «О правительстве Франции со времени Реставрации», выписки из него попали в дневник Н. Тургенева, а имя французского историка стало известным в кругу тайного общества.

В письменных памятниках движения декабристов с наибольшей полнотой отразилось изучение истории античности. История древности имела уже в то время богатейшую литературу, а в произведениях античных авторов-историков перед революционерами представали классические образы республиканского строя и раскрывался целый мир героев – ревнителей общественного блага и тираноборцев. Вот почему знание истории древней Греции и Рима считалось в кругу тайного общества обязательным, а декабристская поэзия и публицистика насыщена античными именами. Рылеев восклицал:

«Тиран, вострепещи! Родится может он!

Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон»

О славе русского Брута мечтали И. Якушкин и  П. Каховский, А. Булатов и А. Бестужев. И в это же самое время попечитель Петербургского университета Рунич рекомендовал разъяснять студентам, что Греция и Рим «вовсе не были республиками», а попечитель Казанского университета Магницкий добился того, что «в житиях святых исчезла тень Брутова»24.

В начале 20-х годов XIX в. в русской поэзии и публицистике создается настоящий культ античных республик, вполне аналогичных культу древнего Рима, созданному Французской революцией, возродившей в политической идеологии образы и символы республиканской античности. «Революционеры должны быть римлянами!» - восклицал Сен-Жюст. В глазах руководителей тайного общества изучение республиканских добродетелей античности являлось одним из краеугольных камней политического воспитания. Поэтому Н. Муравьев советовал «приохочивать детей к чтению древней истории, обильной великими примерами бескорыстия, душевного величия, любви к Отечеству и самоотвержения»25. И.Д. Якушкин рассказывал, что он и его товарищи «страшно любили древних: Плутарх, Тит Ливий, Цицерон, Тацит и др. были у каждого из нас почти настольными книгами»26.

Несомненно, мыслители древности, повлиявшие на якобинцев в 1793 г., играли немалую роль и в становлении политических воззрений и моральных принципов лучшей части российской военной молодежи. Выписки из древних авторов преобладали в тетрадях К. Рылеева, наполняли трактат Е. Оболенского «Об обязанностях гражданина». П. Каховский, изучая историю греков и римлян, был «воспламенен героями древности»27. вместе с ним мечтали принести пользу родной стране, следуя примеру древних республиканцев, и другие декабристы.

Своих излюбленных авторов декабристы не только внимательно читали, но и надеялись сделать доступными для русских читателей в собственных переводах. Еще пятнадцатилетним юношей Н. Муравьев перевел «Германию» Тацита.

Из оригинальных трудов по древней истории, созданных декабристами в Сибири, кроме утраченного сочинения М. Лунина «О религиозных верованиях греков», можно назвать предисловие А. Бриггена к его переводу «Записок о галльской войне» Юлия Цезаря. Перевод А. Бриггена был выполнен на самом высоком профессиональном уровне. Когда он сравнил свой труд с французским переводом, то нашел, что ошибся лишь в трех местах28. В переводе А. Бриггена обращает на себя внимание позиция переводчика – его восхищение «народной войной» галлов, замысливших свергнуть «ненавистное иго римлян»29.

Критическое отношение к императорскому Риму позволило

Н. Муравьеву еще в 1818 г. сделать вывод о том, что причины его падения носили прежде всего внутренний характер: «Нельзя приписывать несчастий и упадка Рима варварам – он погиб сам по себе»30. «Стоит только вспомнить рабство… и все изъясняется. Не богатства разорили Рим сами по себе, но дурное их распределение»31. Подобные признания, однако, редко встречаются в публицистики тайного общества в начале 20-х годов. В эти годы декабристы подняли на пьедестал гражданские добродетели античных героев, принимая их за образец, которому должно следовать в деле русского освободительного движения. В этом отношении они напоминали просветителей XVIII в. и деятелей революции 1789 г.

Вместе с тем их подход к античности не ограничивался чисто агитационными задачами. Выступив против попыток чиновных реакционеров затушевать традиции античной демократии, ослабить влияние республиканских идей древности, декабристы защищали интересы научной истины. В древней Греции и Риме они справедливо видели начало современной европейской культуры, «славное бытие народов», которые оставили потомству «драгоценные памятники» законодательства, литературы и искусства.

Знакомство с новейшей научной литературой отразилось и на взглядах декабристов на историю средних веков. В кругу их интересов оказались и Византийская империя, и арабских халифат, история западных и южных славян, средневековая Ливония, итальянские республики и ганзейские города. Интерес к средневековью усилился у них и под влиянием сочинений Вальтера Скотта, «спрыснувшего» прошлое, как писал А. Бестужев, «живой водой своего творческого воображения»32.

Представления декабристов об эпохе феодализма нашли свое художественное выражение в ливонских повестях А.и Н. Бестужевых.

Как и просветители XVIII в., русские революционеры большей частью энергично осуждали «мрак средних веков», жестокость и варварство «феодально-разбойничьего Фридерика Барбаросы», «монарха-деспота Людовика XIV» и других властителей, мракобесие и изуверство католической церкви. В очерке «причина падения власти пап» К. Рылеев осуждал папство, которое при помощи инквизиции удерживало народ в глубочайших суевериях и предрассудках33.

Н. Тургенев, как и большинство декабристов, понятие феодализма неразрывно связывал с крепостничеством и насилием: «… верховная власть, основанная по большей части не на положительных законах, но на праве сильного; жестокое рабство, коим были угнетены бедные поселяне, буйная независимость сильных вассалов34.

Многие из декабристов были знакомы с новейшими трудами по истории Английской революции. Но полного единодушия в оценке ее результатов у них не было. У отдельных декабристов закрадывались сомнения в пользе достигнутых революцией свобод для народа. Так, А. Корнилович предполагал разобрать историю Великобритании с 1688 г. и показать, основываясь на фактах, что «свобода и представительство, каким хвалятся англичане, заключается в одних только формах, что они нимало не мешают правительству действовать противно выгодам народным»35.

Декабристы, в особенности декабристы-республиканцы, сознавали значение образования первой крупной республики нового времени – Соединенных Штатов Америки. «Североамериканские штаты своим устройством подвинули Европу к соревнованию»36, - утверждал П. Каховский.

Героем более умеренных «северян» был выдающийся американский политический деятель и ученый Франклин. П. Пестель и другие «южане» восхищались решительными действиями Вашингтона. В тайном обществе серьезно изучали конституционные документы США и отдельных штатов, но переоценивали степень демократичности американской политической системы. Лишь в годы ссылки социальные установления заатлантической республики получили более вдумчивую и критическую оценку.

В кружках декабристов много толковали о Французской революции 1789 г., ее события были чуть ли не ежедневным предметом разговоров и жарких споров. С «Марсельезой» декабристы не расставались и на каторге, в Сибири. Возвращаясь с работы, они  маршировали под революционный гимн марсельского батальона. В то время как Н. Карамзин, симпатизируя трону, «гнушался ужасами революции», проклиная дерзкую, как «хищные волки», чернь, декабристы главную заслугу революции видели в том, что она начала борьбу народов с царями37.

В своих произведениях декабристы не раз касались причин Французской революции. Так, А. Муравьев не видел иных причин, «кроме притеснений и преимуществ дворянского и духовного сословий над народом»38.

В оценке революции 1789 г. проявилась и классовая ограниченность дворянских революционеров. Лишь единицы из них могли бы вместе с Пестелем заявить, что «Франция блаженствовала под управлением Комитета общественного спасения»39. Его товарищи, и в том числе М. Орлов, «ненавидели преступления и любили правила Французской революции»40 Восхищаясь Мирабо и Лафайетом, они сурово порицали Марата и Робеспьера. Одобряя «Декларацию прав» 1789 г., большинство декабристов осуждало якобинскую диктатуру. «Революция во Франции, столь благодетельно начатая, к несчастью, наконец превратилась из законной в преступную. Но не народ был сему виною, а пронырства дворов и политики»41, - писал П. Каховский. Но вместе с тем такие деятели декабризма, как П. Пестель и отчасти Н. Тургенев, говорили о нерешенности задач революции. «Народы не только ничего не выиграли, но даже, напротив того, в некотором отношении еще в худшее приведены положение, ибо в насильственную поставлены зависимость от богатых»42 - писал П. Пестель в «Русской правде».

Участники Отечественной войны и европейских походов 1813-1815 гг., передовые русские офицеры, отдавая должное внимание талантам Наполеона, сурово осуждали его захватнические войны. Сопротивление народов Европы наполеоновскому владычеству, борьба свободолюбивых испанцев за независимость вызывала их восхищение. Вместе с тем декабристы не идеализировали цели союзной коалиции. Н. Бестужев говорил, что европейские державы стремились к утверждению деспотизма в Европе, а французский народ вовсе не мечтал о возвращении навязанных ему насильно Бурбонов.43 В статьях Н. Бестужева, М. Фонвизина, Н. Кутузова осуждался Священный союз, деливший целые страны «между сильными». «Монархи лишь думают об удержании власти неограниченной, о поддержании расшатавшихся тронов своих, о погублении и последней искры свободы и просвещения», - писал Каховский, приходя к выводу, что «с царями народам делать договор невозможно».44