Исторические и литературные взгляды декабристов и их эволюция

Открыто революционные цели преследовали агитационные песни, написанные Кондратием Рылеевым и Александром Бестужевым в «простонародном духе», с призывами взяться за ножи и пойти «на царя, на вельмож». В политическом смысле эти песни – вершина декабристской поэзии.

Мысли и соображения, высказанные в 1816 году Ф. Глинкой, в дальнейшем были развиты, уточнены и дополнительно обоснованы во многих литературно-теоретических декларациях и критических статьях виднейших деятелей декабристского литературного движения.

Особенно энергично и настойчиво действовал в этом направлении

В. Кюхельбекер (кстати сказать, тесно связанный с Ф. Глинкой еще с лицейских лет). В статье 1817 года «Взгляд на нынешнее состояние русской словесности» он прослеживал традицию борьбы за национальное самоопределение русской литературы и раскрыл идейно-политический смысл этой борьбы, сославшись в данной связи на «усилия» Радищева, Востокова и Нарежного (писателя демократического направления). В статье 1820 года «Взгляд на текущую словесность» Кюхельбекер в порядке обоснования тех же идей самобытности и народности сослался на творческую работу Катенина «Мстислав Мстиславович» - как об «единственной, хотя еще не совершенной в своем роде попытке сблизить наше…… стихотворство с богатою поэзиею русских народных сказок и преданий – с поэзией русских нравов и обычаев».

В наиболее развернутой и принципиальной форме требование национальной самобытности как залога успехов русской литературы было выражено В. Кюхельбекером в остро полемической статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической,  в последнее десятилетие» (1824).

В своих главных, ведущих тенденциях и крупнейших явлениях литература декабризма была литературой гражданского подвига. Лучшие из писателей-декабристов достигли на этом пути значительных успехов. Примерами могут служить такие шедевры декабристской поэзии, как «Я ль буду в роковое время… и «Исповедь Наливайки» К. Рылеева или блестящий очерк Н. Бестужева «Воспоминание о Рылееве», где с большой художественной силой запечатлен героический и трагический образ революционера, сознательно обрекшего себя на гибель по имя торжества свободы.

Николай Бестужев писал о К. Рылееве: «Единственная мысль, постоянно его идея была пробудить в душах своих соотечественников чувства любви к отечеству, зажечь желание свободы. Такое намерение уже само по себе носит отпечаток поэзии, где бы оно не было приведено в исполнение, но становится совершенно поэтическим, когда, окруженные шпионами деспотизма, посреди рабских похвал, посреди боязливой лести и трусливого подобострастия, посреди целой империи, стенящей под игом самоуправства, мы вдруг внимаем голосу поэта, возвещающего нам высокие истины, впервые нами слышимые, но знакомые нашему сердцу»76.

Это лучшая характеристика декабристской поэзии, тем более ценная и убедительная, что принадлежит она человеку, который сам посвятил свою жизнь борьбе за свободу.

В поэзии критерий «высокого» распространялся и на содержание, и на стиль. Поэт должен был избирать высокие, важные предметы и темы – социальные, политические, моральные, исторические: общественное благо, борьба свободы с самовластием, любовь к отечеству, патриотический подвиг, честь и долг гражданина и т.п. Эти высокие предметы и темы, естественно, невозможно было излагать на языке салонной «легкой поэзии», культивировавшейся дворянскими поэтами школы Н. Карамзина, равно как и на языке интимно-элегической поэзии школы В. Жуковского.

Отсюда – ориентация декабристских поэтов на «высокий» поэтический стиль, которые наиболее отвечали бы  «высокости» содержания.

В центре этой высокой поэзии гражданских страстей, гражданского негодования и гражданского подвига стоял объединяющий и скрепляющий все ее  темы образ поэта-гражданина – столь же высокого по своему внутреннему содержанию:

                                               О, так! нет выше ничего

Предназначения поэта…

   Святой, высокий сан певца

          Он делом оправдать обязан…77

Образ этот был полемически заострен против закрепленного в дворянской поэзии образа унылого и разочарованного в жизни поэта-элегика, либо пожинающего плоды счастья и удовольствий эпикурейца. Он оформлялся (особенно четко в лирике К. Рылеева и В. Кюхельбекера) как образ политического борца, трибуна, агитатора, «певца народных благ», непримиримого врага деспотизма:

                                            Ему не ведом низкий страх;

       На смерть с  презрением взирает,

   И доблесть в молодых  сердцах

     Стихом правдивым зажигает…78

Идеал поэта-декабриста – своим смелым словом заставить задрожать тиранов.

В поэзии декабристов открывается еще одна важная грань образа поэта: поэт-пророк. Образ этот особенно широкое и принципиальное применение получил в лирике В. Кюхельбекера («Восстань, певец, пророк свободы!….», «Их зрела и святая Русь – пророков истин возвышенных!….», «Предаст злодея поруганью святый, неистовый пророк…»79 и т.д.

В этой связи следует правильно понять и оценить пристрастие декабристских поэтов к темам и образам, заимствованным из Библии. Их интересовала, конечно, не Библия сама по себе, но революционное переосмысление библейских тем и образов, и прежде всего – образа «неистового пророка», обличителя грехов и преступлений и провозвестника правды:

Иди к народу, мой порок!

  Вещай, труби слова Еговы!

          Срывай  с лукавых душ покровы

И громко обличай порок!80

Библейская тема, как и историческая, приобретала в творчестве декабристских поэтов современное звучание:

                                    За дело правды мы и чести!

                                    И за отчизну держим бой!..81

Недаром по-своему четко реагировавший на проявление вольномыслия Ф. Булгарин утверждал, что «Библия и Евангелие есть республиканский кодекс в устах искусного толкователя».

Язык библии, язык ветхозаветных пророков был широко использован декабристами в агитационных целях и при этом вводил в заблуждение цензуру и власти, не решавшихся занести руку на «священное писание». Особенно сильно сказалось переосмысление библейских тем и образов в стихотворных переложениях псалмов Давида, которые занимают такое большое место в творчестве Ф. Глинки. В его переложениях усилены и подчеркнуты звучащие в псалмах ноты гневного негодования и яростного воодушевления.

Писатели-декабристы оказали глубокое и плодотворное влияние на всю передовую русскую литературу 1820-х годов. Патриотические и революционные устремления писателей-декабристов, внесенное ими новое, прогрессивное понимание самого литературного дела и связи его с идейно-политической борьбой – все это открывало перед русской литературой пути дальнейшего развития – к народности и реализму.

Но продолжить эти пути и решить новые громадные задачи, поставленные перед русской литературой самой жизнью, смогли в эпоху 1820-х годов только А. Пушкин и А. Грибоедов. Они были крепчайшими узами связаны с декабризмом, творчество их представляет собою высшее художественное проявление идей дворянской революционности, но они в ходе своего творческого развития преодолели ограниченность декабристского мировоззрения (метафизичность, антиисторизм, просветительские иллюзии) и вышли далеко за пределы романтического искусства – к реализму, подлинной народности и историзму.

Развитие декабристской литературы было насильственно прервано. Она была разгромлена вместе с политическим движением декабристов. Рылеев был казнен, остальные крупнейшие писатели-декабристы посажены в крепостные казематы либо сосланы в нерчинские рудники.

Тем не менее история декабризма как общественно-политического движения, а вместе с нею и история декабристской литературы не заканчиваются 14 декабря 1825 года. В художественных произведениях, политических трактатах, публицистических памфлетах и мемуарах, написанных в годы каторги и ссылки, декабристы не только освещали свое прошлое, но и продолжали защищать, обосновывать и развивать свои идейные взгляды, распространяя их на современное состояние России (поскольку оно было им известно).

Ни жестокая расправа, учиненная царизмом, ни тяжелые условия существования в тюрьмах, на каторге и на поселении не сломили и не разрушили     декабристских     литераторов.      В. Кюхельбекер,     А. Раевский,

М. и Н. Бестужевы, А. Одоевский – все они продолжали в крепостях и в Сибири активную творческую деятельность.

 

2. Литературная деятельность декабристов в ссылке и на                                           каторге.

Декабристская поэзия каторги и ссылки – неотъемлемая и важная часть русской литературы второй половины 1820-х и 1830-х годов. Без стихов, поэм и драматических произведений В. Кюхельбекера, без лирики А. Одоевского невозможно составить полное и точное представление о поэзии этого периода. Тяжелая судьба, постигшая поэтов-декабристов, обусловила появление в их творчестве новых тем и мотивов; в их произведениях, написанных после 1825 года, усиливаются ноты грустных раздумий, религиозного умиротворения, душевной усталости. Но при всем том они хранили верность идеалам своей молодости. Несчастный, полуослепший В. Кюхельбекер утверждал, что одно воспоминание о друзьях по борьбе способно вдохнуть в него «и силу, и гордое терпенье»82. Александр Одоевский, сформировавшийся как поэт в годы каторги, в замечательном ответе на послание А. Пушкина превосходно выразил непреклонность революционного духа своих товарищей.83

Изменившаяся историческая обстановка обусловила и определенные изменения в трактовке лирического героя их произведений, хотя их творческий метод остался в основном прежним.

Поражение восстания заставило поэтов-декабристов задуматься глубже над ролью личности и народа. А судьба узников внесла живые, автобиографические черты в их произведения, спаяла воедино «общее» и «личное», политическое и интимное – наиболее ярко это, естественно, сказалось в произведениях лирических. И если еще можно спорить, рассматривать ли декабристскую поэзию первой половины 20-х годов как романтизм      или как     «предромантизм», то произведения    второй половины

20-40-х годов иначе чем романтическими  не назовешь.

В начинающем последекабрьский период творчества Вильгельма Кюхельбекера стихотворении «тень Рылеева» в уста погибшего друга поэта вложены слова о правоте его подвига, более того – о счастье тех, кто к этому подвигу прикосновен:

Свободу русскому народу

Могучим гласом  я воспел,

Воспел и умер за свободу!

Счастливец, я запечатлел

Любовь к земле родимой кровью!

И ты – я знаю – пламенел

К отчизне чистою любовью.84

А через много лет в одном из последних, предсмертных стихотворений больной, ослепший, оплакивающий кончину А.И. Якубовича В. Кюхельбекер вспоминал с гордостью:

Он был из первых в стае той орлиной,

Которой ведь и я принадлежал…

С не меньшей гордостью в 1826 г. в Петропавловской крепости Александр Одоевский назвал себя «певцом народным»; заканчивающие «Сон поэта» строки:

Но, похвалой не обольщенный,

Не ищет раннего венца. –

Почтите сон его священный,

Как пред борьбою сон борца.85

- даже в конце XIX в. вызывали возражение цензора, он настаивал на исключении этих стихов из готовившегося к изданию сборника произведений Одоевского, поскольку «поэт с гордостью восхваляет свою деятельность как борца за свободу»). И позже, незадолго до перехода поэта на поселение (июль 1832 г.), в «Колыбельной песне»    Кондратию,      сыну декабриста А. Е. Розена,

А. Одоевский писал о К. Рылееве, благословляющем на такую же деятельность своего «соименника»:

Но он, даруя цель земному бытию,

По верному пути стопы твои направит,

Благословит на жизнь, и нет – на смерть свою,

Но только жизнь в завет тебе оставит.

В 1848 г. «первый декабрист», В.Ф. Раевский, обращаясь к дочери, в стихотворении «Мой милый друг, твой час пробил….» писал:

Не видел я награды за терпенье 

И цели я желанной не достиг,

Не встретил я за труд мой одобренья,

Никто не знал, не видел слез моих.

С улыбкой я несу на сердце камень,

Никто, мой друг, его не приподнял,

Но странника везде одушевлял

Высоких дум, страстей заветный пламень.86

А. Раевский посвятил исполненные высокого драматизма стихи пережитым им бедам и мучениям, но продолжая видеть «свет зари» в одушевлявших его с молодости освободительных идеях. В сущности, это можно сказать о всей декабристской лирике периода каторги и ссылки.

Скорбь о несбывшихся надеждах, о невозможности применить свои силы вызывала трагические признания.

Есть силы, нет мне воли, -

Писал В. Кюхельбекер в 1839 г. в стихотворении «Они моих страданий не поймут», но тут же утверждал:

Нет! Не страшусь убийственных объятий

Огромного несчастья: рок души!

Ты выжмешь жизнь, не выдавишь души…87

В последекабрьской лирике М. Бестужева в значительной мере отразились мотивы обреченности, одиночества и горечи. Так, в стихотворении «К облаку» он писал: