Цицерон и его античная риторика

4. Запоминание было наименее  разработанной теоретически частью  риторики. Это и понятно: здесь  больше всего приходилось полагаться  на индивидуальные особенности  памяти и в зависимости от  этого видоизменять традиционные  предписания. Общей чертой античной  мнемоники было использование  зрительных образов как основы  всякого запоминания: рекомендовалось  представить себе каждый кусок  речи в виде какого-нибудь предмета  и затем представить себе эти  предметы последовательно расположенными  в пространстве, например, в комнате,  которую обводит оратор мысленным  взором от вещи к вещи. Заучивая  текст по писанному, предлагалось запоминать общий вид страницы и расположение строк. Основателем искусства мнемоники считался греческий поэт V в. Симонид Кеосский; твердое место в риторической системе она заняла лишь в эпоху эллинизма. Трудно судить, насколько практичны были подобные советы; но память профессиональных ораторов, действительно, бывала изумительна. В следующем после Цицерона поколении декламатор Сенека Старший (отец философа Сенеки) гордился тем, что умел с одного раза запомнить две тысячи бессвязных слов или, впервые услышав двести стихов, тут же повторить их от конца к началу.

5. Произнесение, последняя  часть риторики, было практически  важнейшим элементом красноречия:  блестящее произнесение могло  спасти посредственно написанную речь, дурное произнесение – погубить превосходную. Цицерон любил вспоминать изречение Демосфена о том, что в красноречии первое дело – произнесение, и второе – произнесение, и третье – тоже произнесение. Теорию произнесения впервые ввел в риторику Феофраст, использовав богатейший опыт актерского искусства, накопленный классическим театром. [с.25] Двумя разделами произнесения были владение голосом и владение телом. Голос оратора должен был быть звучным, внятным, богатым оттенками, но без нарочитой игры интонациями, которая ставилась в упрек азианским риторам. Осанка должна была быть полна достоинства, взгляд прямой, лицо выразительное, движения широкие, но сдержанные; подробнейшим образом описывалось, какие жесты приличествуют оратору и какие нет. Предшественники Цицерона различали по крайней мере восемь случаев речи, требующих различного произнесения: речь важную и насмешливую, объяснительную и повествовательную, связную и прерывистую, увещевательную и патетическую, – и для каждого случая были предписаны особые интонации и жесты.

Такова была риторическая система, сложившаяся в эллинистическую  эпоху и усвоенная Римом. Ей нельзя отказать в полноте, стройности и  продуманности. Это была хорошая  школа для начинающего оратора  и хорошее оружие для зрелого  оратора. Но у нее был и недостаток, и этот недостаток был следствием ее достоинств: чем больше в ней было внутренней стройности, тем больше она стремилась замкнуться в себе, отгородиться от всех иных областей человеческого знания, стать в действительности умением говорить подробно и убедительно о любом предмете, будь он даже совершенно незнаком говорящему.

Это было уместно в эллинистических  монархиях, где ораторское слово  давно уже перестало быть средством  политической борьбы и стало средством  эстетического наслаждения. Но это  было неуместно в Риме, который  переживал в I в. до н.э. самый тяжелый кризис в своей истории – крушение республики и установление военной монархии. Политическая борьба на форуме достигла наивысшего напряжения. Риму нужны были не краснобаи, а политики. Таких эллинистическая школа дать не могла. Отсюда – протест против школьной греческой риторики с позиций римской политической практики. Выразителем этого протеста и стал крупнейший политический оратор Рима этих лет – Цицерон.

Так в творчестве Цицерона объединилась критика школьной риторики сразу с двух сторон: с точки  зрения теории и с точки зрения практики, от лица греческой философии  и от лица римской политики. Это  своеобразное сочетание тенденций  и составляет особенность риторической трилогии Цицерона – сочинений "Об ораторе", "Брут" и "Оратор".

III

Когда Цицерон писал диалог "Об ораторе", ему шел пятьдесят  второй год; когда он писал "Брута" и "Оратора", ему было шестьдесят лет, и жить ему оставалось только три года. Эти сочинения написаны человеком пожилым, умудренным и  усталым, за плечами у которого –  жизнь, полная непрерывных трудов и  тревог, и в мыслях которого –  сознание, что жизнь эта сложилась  неудачно, что [с.26] цели своей он не достиг. У него была слава, но не было силы, его слушали, но за ним не шли. Он был лучшим писателем своего поколения, но он не смог стать его политическим вождем.

Время гражданских войн нуждалось  в вождях решительных и смелых, которые не боялись рвать с  политическими условностями и готовы были идти на любые крайности. Цицерону, с его идеалом общественного  равновесия, с его заботой о  равном удовлетворении всех противников, с его преклонением перед законностью  и традицией, – Цицерону не было места среди бойцов этой жестокой схватки. Он оказался одиночкой. К этой судьбе его одинаково вело и его  общественное положение, и его индивидуальный духовный склад.

По своему общественному  положению Цицерон принадлежал  к всадническому сословию. Положение  всадничества в римской сословной  системе было двойственным: оно было экономически могущественно и политически  бесправно. Первая черта сближала его  с правящим сенатским сословием, вторая черта сближала его с восстающим на сенат бесправным плебейством. В результате на долю всадничества выпадала незавидная роль политических соглашателей: когда сенатское сословие непримиримо упорствовало в своей монополии на власть, всадничество блокировалось с плебсом и шло против сената в первых рядах оппозиции, но как только сенат шел на уступки и делился долей власти с младшим сословием, всадничество меняло фронт и решительно выступало против дальнейших притязаний своего вчерашнего союзника, плебса. Сенатская знать презирала всадников как выскочек, плебейство сторонилось их как изменников. Таково было положение Гая Мария, лучшего военного вождя, выдвинутого всадничеством, когда он в 100 г. до н.э. вооруженной силой подавил плебейское восстание Аппулея Сатурнина; таково было положение Цицерона, лучшего оратора, выдвинутого всадничеством, когда он в 63 г. до н.э. расправился с заговором Катилины. Разумеется, не следует представлять себе все эти сложные политические отношения слишком упрощенно: всадничество не было классом, тем более не было партией, внутреннего единства здесь было меньше, чем где-либо еще в римском обществе, однако именно эта картина постоянных политических колебаний остается типичной для всаднического сословия в целом, и именно жизненный путь Цицерона служит этому самым ярким примером.

Индивидуальный духовный склад Цицерона также содействовал его политическому одиночеству. Он не был прирожденным политиком, у  него не было наследственного навыка и опыта в политической игре, как  у сенатской аристократии; вместо этого у него был широкий философский  кругозор и высокие представления  о долге перед государством и  человечеством. К политическим вопросам он подходил не как практик, а как  теоретик. Происхождение и социальное положение всадника, человека без  доступа к власти, толкало его  на борьбу с сенатом, воспитание в  духе традиционных римских этических  и политических идеалов заставляло его преклоняться перед сенатом. В поисках выхода из этого противоречия Цицерон обращался к греческой  философии. Философия приходила  к нему на помощь учением [с.27] о государстве как о высшей форме общечеловеческой справедливости, которой все лица и сословия должны подчинять свои частные интересы. Такое равновесие частных интересов вокруг заботы об общем благе и стало политическим идеалом, которому Цицерон посвятил все свои труды. "Согласие сословий" (concordia ordinum) или, вернее, "согласие всех честных граждан" (consensus omnium bonorum) было его программой: в годы самой жестокой междоусобицы он выступил с лозунгом всеобщего примирения. Конечно, это было утопией. События разворачивались совсем не так, как ждал и надеялся Цицерон, и приносили ему все новые разочарования. Вместо того, чтобы управлять событиями, ему приходилось подчиняться им; вместо того, чтобы утверждать золотую середину, ему приходилось выбирать между крайностями. А крайности для его идеализма были невыносимы: аристократическая тирания Суллы и демократическая тирания Цезаря одинаково ему претили. Нужно было решать, которое из двух зол меньшее, а такое решение для душевного склада Цицерона всегда было непосильно. Впечатлительность и склонность к увлечению сочеталась в нем с пытливой рассудочностью, рефлексией, самоконтролем; философия и риторика учили его взвешивать и учитывать все доводы за и против; и каждое решение требовало от него стольких оговорок перед самим собой, что всякий раз он безнадежно упускал и время и обстоятельства, делал шаг не нужный, а вынужденный, и оставался ни с чем, недовольный сам собой и пренебрегаемый политическими партнерами.

Цицерон родился 3 января 106 г. до н.э. в Арпине, маленьком городке Лация, во всаднической семье. Отроческие и юношеские годы он провел в Риме. Отец его сделал все, чтобы дать сыну самое лучшее образование и подготовить его к политической карьере. Обычно такая подготовка начиналась с того, что юношу вводили в дом кого-нибудь из видных сенаторов, и там, присутствуя при занятиях и беседах хозяина, глядя, как он готовится к речам и дает юридические советы, молодой человек привыкал к образу жизни и дел правящего сословия. Для юного Цицерона такой политической школой явились дома Квинта Муция Сцеволы-авгура, лучшего римского юриста, и его зятя Луция Лициния Красса, лучшего римского оратора. Это был тот узкий круг просвещенной аристократии, который с такой любовью будет изображен Цицероном в диалоге "Об ораторе": здесь жила родственная память о Сципионе и Лелии, о Панэтии и Полибии, о первых идеологах возвышенного синтеза римских нравов и эллинской философии. Здесь и на форуме Цицерон слышал лучших ораторов своего времени – Красса, Антония, Сульпиция, Котту; у родосского ритора Аполлония Молона, преподававшего в это время в Риме, он учился греческому красноречию; знаменитый трагик Акций и греческий поэт Архий руководили им в чтении поэтов; эпикуреец Федр, стоик Диодот и приехавший в Рим академик Филон Ларисский были его наставниками в философии. Политические смуты этих лет – сперва союзническая война, потом террор марианцев, потом война между Цинной и Суллой – помешали Цицерону выступить на политическую арену в обычном раннем возрасте и заставили [с.28] его посвятить несколько лишних лет философским и риторическим занятиям. Впоследствии это принесло ему неоценимую пользу. Занимался он с замечательным трудолюбием и усердием. В частности, он задумал составить большую компиляцию из лучших греческих пособий по риторике и написал уже первые две книги, обнимавшие учение о нахождении, но потом оставил эту мысль. Эти две книги сохранились и известны под названием "О нахождении". Впоследствии он со стыдом вспоминал об этом сочинении, полном той риторической догматики, против которой он так ополчился потом; но для двадцатилетнего юноши такая работа была большим успехом.

Когда Цицерон впервые  выступил с речью на форуме, в  Риме правил Сулла. Диктатура Суллы, жестокая и кровавая, была своеобразной попыткой утвердить аристократическую  республику методами деспотической  монархии. Оппозиция против Суллы (конечно, тайная и робкая) объединяла не только всадников и плебс, но и многих представителей сенатской знати. К  этой оппозиции примкнул и молодой  Цицерон. В одной из своих судебных речей он задел влиятельного вольноотпущенника  Суллы, в другой поставил под сомнение один из законов Суллы, – выпады мелкие, но достаточные, чтобы привлечь неблагосклонное внимание правителя. Цицерон, всегда осторожный, начинает беспокоиться за свою судьбу, и после  трех лет удачной адвокатской  практики неожиданно покидает Рим, по его словам, для поправления здоровья и усовершенствования в искусстве. Он едет в Грецию, слушает в Афинах ученика Филона – Антиоха Аскалонского, объезжает города Малой Азии с  их славными риторическими школами  и на целый год остается на Родосе, где под руководством Молона вновь  и вновь изучает Демосфена, стараясь достичь в своих речах его  силы и избавиться от чрезмерной пышности. Только после смерти Суллы, в 77 г. двадцатидевятилетний Цицерон возвращается в Рим. Здесь  уже шла успешная борьба за ликвидацию сулланского режима: всадничество и  плебс добивались хотя бы тех же прав, которые они имели до Суллы, а сенатская знать, опасаясь появления  нового диктатора, охотно шла на уступки. Первые речи Цицерона еще не были забыты: молодой оратор радостно принят демократическим  блоком, он удачно женится на Теренции, богатой невесте из знатного рода, и в 76 г. избирается на должность  квестора. Его политическая карьера  началась.

Цицерон не обольщался первыми  успехами. Он помнил, что среди правящего  сословия он новый человек, без больших  средств и прочных связей, и  должен полагаться только на свои силы. А его силы были в одном: в его  красноречии. И он вновь принимается  за адвокатскую практику, берется  за новые и новые дела, соперничает  с лучшими ораторами своего времени  и постепенно выходит победителем  из всех соперничеств. Каждая новая  защитительная речь приносит ему  нового влиятельного заступника в сенате и новую ораторскую славу в  народе. Каким особенностям своего красноречия был обязан Цицерон  этим успехам? Во-первых, своей теоретической подготовке: со своими философскими познаниями он мог по-новому говорить о старых предметах, поражая слух толпы, не привыкшей [с.29] к широким взглядам и суждениям; а со своими риторическими познаниями он умел строить речь более рассчитано, гибко и убедительно, чем его соперники, для которых все-таки наследственная традиция римского практического красноречия всегда была сильней теоретических уроков греческой риторики. Во-вторых, своему художественному вкусу: до Цицерона латинский язык не знал стилистической разработки, в языке ораторов беспорядочно соседствовали архаические выражения древних жрецов и законодателей с новомодными греческими словечками, бытовые и просторечные обороты с торжественными поэтическими речениями; Цицерон первый привел этот хаос к единым стилистическим нормам разговорного языка образованного римского общества, упорядочил, развил, обогатил средства ораторской речи, навсегда став для потомков образцом того драгоценного для оратора качества, которое древние называли "обилием" (copia). В-третьих, своему умению возбуждать в слушателях страсть: для нас эта способность не кажется важной, но для древнего оратора, которому так часто приходилось подменять логику доводов силой эмоций, это качество было первым залогом успеха; и Цицерон здесь был непревзойденным мастером, равно способным исторгать у публики смех и слезы: шутки его пользовались такой славой, что издавались отдельными сборниками, а жалость и ненависть он возбуждал с таким искусством, что когда ему приходилось делить защитительную речь с другими ораторами (как часто делалось в Риме), на его долю единодушно оставлялось заключение – самая напряженная и страстная часть речи. Так в течение нескольких лет завоевал Цицерон неоспоримую славу первого римского оратора, и эта слава стала началом его первых политических успехов.

Годом политического признания  для Цицерона был 70 год, когда в  консульство Помпея и Красса, двух вождей демократического блока, были окончательно отменены последние остатки сулланского  режима. Победа реставрации должна была завершиться громким судебным процессом – расправой с Верресом, наместником Сицилии, одним из ставленников аристократической реакции. Этот процесс  был поручен Цицерону, который  в бытность свою квестором служил в Сицилии, и Цицерон провел его  блестяще. Веррес удалился в изгнание, не дожидаясь конца процесса, его  адвокат, знаменитый Гортензий, отказался  от защиты, триумф был полный. С этих пор Цицерон переходит от должности  к должности при единодушной  общей поддержке. В 69 г. он становится эдилом, в 66 г. претором. В должности  претора он произносит свою первую политическую речь, выступая за предоставление Гнею Помпею чрезвычайных военных полномочий на Востоке. Он уже мог льстить  себя мыслью, что судьбу римского народа вершат два вождя – Помпей и  он. В 63 г. Цицерон делается консулом и наконец-то приступает к практическому  осуществлению своей мечты – "согласия сословий". Обстоятельства ему благоприятствовали: в Италии было неспокойно, носились слухи о  волнениях рабов, у всех еще свежо  было в памяти восстание Спартака, и перед лицом общей угрозы сенат, всадники и народ предпочитали жить в мире. В самый год консульства  Цицерона был [с.30] раскрыт заговор Катилины – дерзкая и широко задуманная попытка государственного переворота. Цицерон воспользовался призраком анархии, чтобы еще теснее сплотить все сословия на защиту государства. Наделенный чрезвычайными полномочиями, при поддержке сената и ликовании народа он изгнал из Рима Катилину и казнил его ближайших сообщников. Народ прославлял его как второго основателя Рима, сенат наградил его небывалым почетным титулом "отец отечества". Казалось, что Цицерон достиг пределов своих желаний.

Однако этот высший взлет  был для него началом падения. "Согласие сословий", созданное  им, было недолгим и непрочным: оно  рассыпалось, как только миновала непосредственная опасность. Сенатская аристократия не хотела поступаться своими интересами ради интересов других сословий, а демократы не могли простить Цицерону его расправу с катилинариями. Вернувшийся с Востока Помпей не поддержал Цицерона: он нашел более выгодных союзников в лице Красса и Юлия Цезаря ("первый триумвират", 60 г.). Цицерон остался в одиночестве. Он произносил речи, напоминал о всенародном единении 63 г., вновь и вновь прославлял свою победу над Катилиной, но эти призывы уже не находили отклика. В 58 г. по требованию плебейского вождя Публия Клодия, личного врага оратора, за расправу с сообщниками Катилины Цицерон был объявлен вне закона и вынужден удалиться в изгнание в Фессалонику. Правда, через полтора года ему удалось вернуться и вернуться с почетом; триумвиры даже взяли его под свою защиту от нападок Клодия, но потребовали от него за это поддержки словом их политических действий. И Цицерон произносит в сенате речи в поддержку Помпея и Цезаря, защищает в суде их ставленников, все более оплакивая положение государства, все более презирая самого себя. Практическая недостижимость желанного политического идеала уже ясна для него, и он торопится хотя бы письменно, хотя бы в теории запечатлеть свою несбывшуюся программу. Все чаще удаляясь из Рима к себе на виллы, он пишет свои первые теоретические трактаты: "Об ораторе" (55 г.), "О государстве" и "О законах" (54-51 гг.). Он еще не покидает форум, но когда он выступает, его уже не слушают: в 52 г. он произносит одну из лучших своих речей – в защиту Милона, убившего в уличной схватке ненавистного Цицерону Клодия; и все же Милон был осужден и изгнан. В таких-то условиях получил Цицерон в 51 г. неожиданное назначение наместником в провинцию и почти с радостью покинул Рим, чтобы спасти свою гибнущую политическую репутацию.