Обман и иллюзии в человеческой жизни, как мужчины и женщины ведут себя в ситуации обмана

  Человек, для которого симуляция стала частью стиля жизни,  направленного на избегание, находиться под постоянной угрозой: он должен сохранять видимость больного при общении с другими людьми, независимо от степени близости отношений с ними,  а также добиваться подтверждения факта своей болезни «специалистами», чтобы оправдать симуляцию как перед самим собой, так и перед окружающими. Сбросить с себя маску притворства хотя бы на миг означает навлечь на себя стыд  и унижение – эмоциональное состояние настолько неприятное, что перспектива испытать его приводит большинство людей в ужас.

  Однако чего же именно пытается избежать симулянт?

  Кропп  и Роджерс предлагают модель, включающую три показателя, характеризующих «верования» человека, прибегающего к симуляции:

1) он или она считает,  что может произойти некое  событие, затрагивающее глубинные  слои их личности и представляющее  для них угрозу или вред;

2) он или она считает,  что раскрытие своего истинного  состояния нанесет им ущерб;

3) он или она не  верит, что существуют альтернативные средства достижения желаемой ими цели или защиты себя;

  Таким образом, когда его тактика оказывается успешной, симулянт избегает угрозы своему я, однако теряет преимущества, которые мог бы получить, подвергнувшись определенной доле риска (например, ощущение своей компетентности и повышения самооценки при выполнении сложной и требующей смелости задачи). Но в то же время симулянту приходится преодолевать тревогу за то, что его притворная болезнь или инвалидность подвергнется разоблачению; таким образом, хотя симуляция используется с целью избежать порождающего тревожность риска для себя, она становиться источником внутренней тревоги по поводу возможного разоблачения и вызываемого им чувства стыда.

Б) Дезадаптивное эмоциональное  притворство.

  Хроническое и лишенное гибкости использование «эмоциональных фасадов» становиться источником проблем для человека, прибегающего к такой тактике. Основной из этих проблем обычно является то, что отношение такого человека с окружающими редко приносят ему удовлетворение и свободны от чувства тревоги. Индивидуумы, надевающие на себя эмоциональную маску, от которой они практически никогда не могут избавиться, находятся в состоянии постоянной изоляции и боязни покушения на свою личину. В случае эмоционального притворства, как и в случае симуляции, вероятность разоблачения высока, и страх разоблачения сопровождает человека неотступно.

  Рассмотрим следующий пример: Диана работала офицером полиции в отделе, где в основном служили белые мужчины; Диана была полукровкой (афро-американского и европейского происхождения). Начиная еще с периода подготовки и на протяжении всего своего продвижения по служебной лестнице, Диана всегда чувствовала, что должна создавать у своих коллег-офицеров ощущение того, будто она является более жесткой, более циничной и более невозмутимой, чем они, и, безусловно, намного более, чем она сама ощущала себя таковой. В результате за шесть лет работы в полицейском участке Диана приобрела социальный образ грубой, отстраненной и откровенно неприятной женщины.   Однако, как призналась Диана во время терапевтических сеансов, в глубине души она чувствовала себя крайне и болезненно одинокой, вынужденной ходить как по иголкам в присутствии своих коллег, - только чтоб они не узнали, какой уязвимой она себя ощущает. Малейший намек на критику наносил удар по ее самооценке, а кроме того, Диана начала страдать частыми соматическими расстройствами, в том числе и довольно серьезными. Даже когда Диана находилась не на службе, ей либо приходилось носить все ту же эмоциональную маску перед другими отдыхающими после дежурства офицерами, либо в буквальном смысле оставаться одной. Она все чаще стала предпочитать последнее, впадая во все более глубокую депрессию и втягиваясь в пьянство. Когда Дианой окончательно овладело отчаяние, она бросила работу и переехала в другой город.

  Приводя этот пример, хотелось подчеркнуть, что дезадаптивный характер нарочитого и негибкого эмоционального притворства проявляется прежде всего в том, что оно является источником огромного внутреннего эмоционального напряжения. Такой эмоциональный фасад может создавать у окружающих ложное представление о характере человека, постоянно носящего одну и ту же притворную маску. Эмоциональная маска стоицизма в отдельных случаях может играть положительную роль, однако ее использование во всех ситуациях без разбора, не учитывая специфику межличностных отношений в каждом конкретном случае, может привести к усугублению, а не облегчению страданий.

  Дезадаптивные формы обмана рассматривались с точки зрения его последствий для обманщика; при этом особенно подчеркнули тот факт, что ложь, раскалывающая личность человека на внутреннее и внешнее или истинное и притворное «я», заставляет его чувствовать тревогу в связи с возможным разоблачением и возникающим в результате чувстве стыда. Однако этот факт нисколько не умоляет той боли и потерь, которым подвергаются жертвы лжи и обмана. Также здесь не говорили об утрате доверия в случаях, когда  факт обмана обнаруживается теми, на кого он направлен. В этих случаях обманщика, скорее всего, ждет отвержение и/или наказание, а отношения между обманщиком и его жертвой, как правило, ухудшаются.

V. Лгущее «Я».

  До сих пор почти все, что говорилось о лжи, касалось ее социального значения. За исключением самообмана, большинство форм обмана и лжи, включая сокрытие истинных эмоций, преследуют цель воздействовать на социальные отношения. И хотя этот факт не вызывает сомнений, важно также отметить, что акты лжи и обмана предполагают использование развитых когнитивных способностей. Рассмотрим случай обмана с целью избежать наказания. Студентка входит в кабинет профессора. Профессор сидит за столом и держит перед собой ее курсовую работу. Он предлагает студентке сесть и спрашивает: «Линда, вы сами написали эту работу?» Мы знаем, что Линда воспользовалась посторонней помощью. Она смотрит на преподавателя и отвечает: «Да, я сама ее написала». Для того чтобы обман удался, Линда должна выполнить ряд когнитивных операций, причем сделать это успешно, иначе ее ждет наказание.

  Прежде всего Линда должна отрицать, что она списывала. И хотя такой ответ кажется очевидным, отвечать таким образом нужно научиться. Так, например, когда детей младше четырех лет спрашивают о совершенных ими проступках, они признаются чаще, чем дети старшего возраста. Если мы хотим избежать неприятных последствий, то должны научиться не признаваться  в своих неправильных действиях. Хотя научиться этому очень легко и такое обучение происходит быстро, мы должны усвоить это правило.

  Во-вторых, Линда должна управлять своим внешним видом; контролировать выражение лица, тон голоса и телодвижения. Линда должна вести себя так, будто она говорит правду. Это означает, что Линда должна знать, как выглядит «невинное» поведение. С точки зрения культурных норм, она должна сохранять вид, соответствующий общепринятым правилам. Сокрытие или изменение своих внешних проявлений, включая тон голоса, выражение лица и телодвижения, представляет собой навыки, также усваиваемые детьми в самом раннем возрасте.

  В-третьих, для того чтобы обман оказался успешным, Линда должна нечто знать о том, какую информацию имеет о ней профессор в связи с данной ситуацией. (Например, профессор может располагать другими образцами ее письменных работ или результатами экзаменов; Линда должна предоставить правдоподобные объяснения того, почему ее последняя курсовая работа существенно лучше предыдущих.) Для этого Линда должна быть способной представить себе, каким может быть ход мыслей другого человека. Такая способность размышлять о своем «я», а также о «я» другого человека само по себе или в контексте взаимоотношений с ним, представляет собой важную когнитивную способность, проявляющуюся приблизительно на третьем году жизни.

  Поскольку в акте лжи оказываются задействованными столь сложные когнитивные способности, исследование лжи и интерес к этому феномену не могут ограничиваться лишь социальными аспектами. Способность детей ко лжи свидетельствует, что они знают о существовании правил, в особенности тех, которые они нарушают, и о том, что другим людям известны правила, касающиеся поведенческих проявлений обмана. Не удивительно поэтому, что исследования лжи могут стать полезным инструментом для специалистов, заинтересованных в изучении процесса мышления или механизмов формирования у детей концепций, касающихся мыслительной деятельности.

  Одной из важных когнитивных характеристик, оказывающихся предметом внимания при изучении лжи, является я-концепция. Способность к лжи и обману предполагает намеренные действия. Независимо от того, является ложь осознанной или неосознанной, сознательной или бессознательной, обман – это активный процесс, посредством которого обманщик реализует свое намерение. И хотя некоторые виды обмана, такие как изменение окраски у животных, не содержат намерения в той форме, в которой мы привыкли говорить о преднамеренности, обман у людей всегда преднамерен. Поскольку обман и ложь предполагают намерение, изучение обмана также может нечто сообщить нам о своей природе человеческого «я». Намеренно осуществляемый акт включает то, что принято называть самосознанием; иными словами, организм наделен способностью к рефлексии своего поведения. В случае обмана индивидуум не только рефлексирует свое поведение, но также и то, как его поведение отразиться на поведении другого.

  Иными словами, ложь и обман предполагают наличие системы самоотнесения. Системы самоотнесения способны к развитию. С точки зрения онтогенетического развития мы можем ожидать, что дети не способны к преднамеренному обману, по крайней мере до начала второго года жизни. С точки зрения филогенетического развития, мы должны обнаруживать поведенческие проявления преднамеренного обмана только у организмов, обладающих системой самоотнесения. Учитывая имеющуюся информацию о том, что крупные (человекообразные) обезьяны – орангутанги, гориллы и шимпанзе – обладают системой самоотнесения, не удивительно, что существуют свидетельства, указывающие на способность этих животных к обману.

  Важно, однако, подчеркнуть тот факт, что обман проявляется на различных уровнях. По мнению Митчелла и Соломона, мы можем различать уровни когнитивных способностей живых существ по типу обнаруживаемого среди них обмана. Никто из нас не скажет, что изменение окраски насекомых является обманом того же рода, что и поведение Линды, отрицающей, что она списала курсовую работу.

  Обман и ложь имеют отношение к вопросу о природе ума. Уже отмечалось, что признавая существование самообмана, мы должны постулировать, что данный организм обладает типом разума, по самой своей природе разделенного на части. Иными словами, модель разума, наиболее точно соответствующая данным нашего опыта, вероятно, должна представлять собой не целостную совокупность отдельных частей. Представление о единстве «я», о некой целостности, противостоящей другим целостностям, является исключительно западным представлением.

  Вероятно, невозможно подобрать более драматического примера множественности нашего «я», чем встречается в сфере клинической психологии, работающей с диссоциативными расстройствами. Предполагая, что феномен множественной личности реален, мы видим, что целый ряд «людей» с различными мотивами, желаниями и потребностями может умещаться в рамках одного индивидуума. И что еще более поразительно, некоторые из этих «людей» осознают наличие других индивидуумов, но не друг друга.

Глава 2. Гендерные  различия во лжи: как мужчины и  женщины ведут себя в ситуации обмана.

Существуют сферы социальной жизни, где практически не наблюдается  различий между тем, чего хотят и  что получают мужчины и женщины. Например, и те и другие ценят  близких друзей. И хотят они  от друзей не только совместного время  препровождения, но и, что более важно, взаимной заботы и доверия. Более того, в трудные времена друзья защищают и мужчин, и женщин от стресса и печали, которые было бы тяжелее перенести в одиночку.

Такое сходство очень  значительно, но столь же значительны  и различия. Хотя женщины точно также проводят время с подругами, как и мужчины со своими друзьями, на самом взаимодействии больше сосредотачиваются мужчины, нежели женщины. И мужчины, и женщины говорят о своих чувствах с друзьями, но женщины сильнее, чем мужчины, концентрируются в процессе общения на чувствах. Отношения также являются более важной темой в разговорах у женщин, а не у мужчин. Фактически, при обсуждении большинства тем и в способах этого обсуждения женщины отличаются большей открытостью, чем мужчины. Женщины больше поддерживают друг друга и с большей готовностью принимают точки зрения других и выражают согласие с ними. Кроме того, взаимодействуя с другими, они больше проявляют внимания к другому человеку, чем мужчины.

  Эта связь и открытость глубинны. Ведь те процессы, которые обнаруживаются с помощью слов, происходят и без них, а женщины остаются более открытыми, выразительными и способными к близости при невербальном общении точно так же, как и при вербальном. Выражение их лиц и интонации голосов выражают чувства и мысли более ясно и динамично. Они улыбаются и смотрят на других чаще, чем мужчины, при общении ближе подходят и чаще прикасаются к окружающим. Тогда как мужчины при общении с друзьями излучают больше тревоги, женщины излучают больше теплоты.

  Различия между мужчинами и женщинами в стилях общения совсем не означают, что социальное общение не нравиться мужчинам или не удовлетворяет их. Нет. Но они считают, что такое общение удовлетворяет их меньше. Более того, близость, которую создают женщины в общении друг с другом, вовсе не является чем-то, что могут оценить лишь они сами. И мужчины, и женщины характеризуют отношения как более глубокие, если в них вовлечена женщина. Кроме того, чем больше времени и мужчины, и женщины проводят в общении с женщинами, тем менее вероятно, что у них возникнет чувство одиночества. То же самое нельзя сказать о времени, проведенном с мужчинами.

  В добавок к этим качественным различиям существуют и количественные. Женщины не только больше, чем мужчины, проводят времени с другими людьми, но и больше размышляют о других людях, в том числе предаются воспоминаниям о важных событиях, произошедших в отношениях с близкими людьми. Что касается количества времени, проводимого с другими людьми (и в мыслях, и актуально), и способов общения, женщин можно назвать специалистами по эмоциям и социальной жизни в нашей культуре.

Какую роль может играть обман в жизнях этих эмоциональных  экспертов? Обман кажется практически  не сочетаемым с описанным выше стилем общения. Женщины открыты и откровенны в общении с другими. Обман же, с другой стороны, может быть средством не только сокрытия себя или своих чувств, но также и выдумки. «Истинное» «я» прячется, а на волю выпускается притворщик. Также указывалось, что женщины являются знатоками в области наполнения отношений близостью, значимостью и глубиной. Обман, же напротив, может быть способом построения барьеров для близости и удержания других людей на расстоянии. Уважение, привязанность и доверие, вызываемые словами заботы, вдумчивым отношением, многозначительными улыбками и взглядами, могут быть мгновенно разбиты единственным серьезным обманам или же постепенно разрушаться постоянным потоком маленьких выдумок.