Защитные механизмы личности

Таким образом, становится понятно, что защитные установки существуют в отношении болезненного восприятия, по аналогии с работой любого анальгетика по отношению к боли. Но при психоневрозах, основанных на блокировании разрядки, на переднем плане оказывается защита от инстинктивных побуждений, тогда как защита от перцепции и аффектов выполняет вспомогательную функцию, служа защите от аффектов.

Сущность психологии невротических  конфликтов составляет проблема тревоги, которая в конечном анализе представляет собой страх перед травматическим состоянием и возможностью разрушения Я каким-либо из возникших возбуждений. Выделяют следующие виды тревожности [35]:

• Тревожность Сверх-Я в неврозах у взрослых людей.

Некоторые инстинктивные  желания стремятся проникнуть в  сознание и при помощи Я достичь  удовлетворения. И хотя Я не противостоит этому, Сверх-Я протестует. Я подчиняется  более высшей структуре и послушно вступает в борьбу против инстинктивного импульса со всеми последствиями, которые влечет за собой такая борьба.

Характерным для этого  процесса является то, что само Я  не рассматривает импульс, с которым  оно борется, как опасный. Мотив, побуждающий защиту, исходно не является его собственным. Инстинкт рассматривается  как враждебный только потому, что Сверх-Я запрещает его удовлетворение, и если он достигнет своей цели, то несомненно вызовет затруднения в отношениях между Я и Сверх-Я. Следовательно, Я взрослого невротика боится инстинкта потому, что оно боится Сверх-Я, а его защита мотивирована тревогой, вызванной Сверх-Я.

• Объективная тревога (для примера – в детском неврозе).

Изучение защит при  детском неврозе говорит о  том, что Сверх-Я не является обязательным и необходимым фактом для формирования невроза. Взрослые невротики стремятся отразить свои сексуальные и агрессивные желания, чтобы избежать конфликта со Сверх-Я, а маленькие дети также обходятся со своими инстинктивными импульсами, чтобы не нарушать запретов своих родителей. Я ребенка, как и Я взрослого, сражается с инстинктами не добровольно, то есть его защита побуждается не собственными чувствами по этому поводу. Я видит в инстинктах опасность потому, что те, кто воспитывает ребенка, запретили их удовлетворение, а значит вторжение инстинкта влечет за собой ограничения и наказание или угрозу наказания. Таким образом, детское Я боится инстинктов только потому, что оно боится внешнего мира. Его защита от них мотивирована страхом перед внешним миром, т.е. объективной тревогой.

В формировании невроза, по-видимому, неважно, с чем именно связана  тревога. Будь то страх перед внешним  миром или страх перед Сверх-Я, существенно то, что защитный процесс порождается тревогой.

• Инстинктивная тревога (страх перед силой инстинктов).

Если Я чувствует, что  высшие защитные силы его покинули, или же требования инстинктивных импульсов становятся чрезмерными, его молчаливая враждебность по отношению к инстинктам возрастает до состояния выраженной тревоги. Влияние этой тревоги, испытываемой Я из-за силы инстинктов, в точности таково же, как и оказываемое тревогой Сверх-Я или объективной тревогой. Защитные механизмы приводятся в действие против инстинктов со всеми уже знакомыми результатами в формировании неврозов и невротических характеристик. Когда Я терпит неудачу в контроле за тревогой, аффект становится разрушительным и может наблюдаться тревожная истерия.

Такие же причины, что лежат  в основе защиты Я от инстинктов, лежат и в основе его защиты от аффектов. Когда Я стремится  защититься от инстинктивных импульсов на основании одного из вышеуказанных мотивов, оно обязано также отвергнуть аффекты, связанные с инстинктивными процессами. Если аффект связан с запретным инстинктивным процессом, его судьба решена заранее. Таким образом, основания защиты против аффекта лежат в конфликте между Я и инстинктом.

Мотивом для защиты также  может являться чувство вины [11]. Когда тревога замещается чувством вины, невротический конфликт усложняется. Чувство вины представляет собой тревогу с определенным топическим отнесением: Я испытывает тревогу по отношению к Сверх-Я, а чувство вины представляет собой болезненное суждение о прошлом, в отличие от совести, которая судит о будущем. Чувство вины знаменует прекращение нарциссического удовлетворения, первоначально получаемого от любви некоего человека извне, а впоследствии от Сверх-Я. Тревога об утрате любви или нарциссического удовлетворения, превращается в тревогу об утрате поддержки Сверх-Я, страх переходит в чувство вины, которое питает совесть, регулирующую нарциссическое удовлетворение изнутри.

Я, зажатое между инстинктивными потребностями и чувством вины, имеет  только две принципиальные возможности: либо подчиниться Сверх-Я и противостоять влечениям, либо «восстать» против Сверх-Я. Но в этих возможностях существует множество компромиссов. Если же Я терпит неудачу в контроле за чувством вины, происходит приступ аннигиляции или меланхолии.

Из других аффектов, мотивирующих защиту можно выделить еще такие  как отвращение и стыд.

Отвращение как мотив  защиты направлено против оральных потребностей, что связывает его с чувством вины. Предтеча отвращения – архаический  защитный синдром, который возникает рефлекторно, как только что-то неприемлемое попадает в пищеварительный тракт, потом усилившееся Я научается использовать отвергающий рефлекс в своих целях и превращает его в защитный механизм: сначала для выражения негативизма вообще, затем для защиты от неприемлемых сексуальных влечений. При патологическом развитии происходят невротические приступы отвращения, когда Я вследствие прежних блокад полностью разрушается аффектом, предназначенным для защитных целей [7].

Стыд также во многих отношениях связан с чувством вины. Его можно  рассматривать как архаичный  физиологический паттерн – разглядывание  посторонними автоматически приравнивалось к всеобщему презрению (позорный столб). Далее Я использует физиологический паттерн в защитных целях, подает сигнал: «если ты так поступишь, то подвернешься презрению». При патологии сигнал оказывается неэффективным и чувство стыда принимает уже паникообразный и разрушительный характер.

Резюмируя вышесказанное, можно  сказать, что в невротическом  конфликте (между Я и Оно) инстинктивные влечения стремятся к разрядке, борясь с противодействующими тревогой, виной, отвращением и стыдом, которые в свою очередь являются мотивами образования защитных механизмов. Влечения направлены к внешнему миру, а контрсилы от внешнего мира.

Феномены, названные в  психологии защитами, имеют множество  полезных функций. Они появляются как здоровая, творческая адаптация и продолжают действовать на протяжении всей жизни. В тех случаях, когда их действие направлено на защиту собственного Я от какой-либо угрозы, их можно рассматривать как «защиты», и это название оправдано.

В каждой из психологических  школ по-своему оценивают фунции защитных механизмов личности, общим является то, что личность, чье поведение носит защитный характер, бессознательно стремится выполнить одну или обе из следующих задач: во-первых, избежать или овладеть неким мощным угрожающим чувством – тревогой, горем или другими дезорганизующими эмоциональными переживаниями, а во-вторых, сохранить самоуважение.

Эго-психологи выделяли функцию  защит как средство преодоления  тревоги. Теоретики объектных отношений, делающие акцент на привязанности и сепарации, ввели представление о том, что защиты действуют и против горя. Сэлф-психологи уделили внимание роли защит в психических усилиях, служащих поддержанию сильного, непротиворечивого, позитивного чувства собственного Я [13].

Представители психоаналитического  подхода полагают, что каждый человек предпочитает определенные защиты, которые становятся неотъемлемой частью его индивидуального стиля борьбы с трудностями.

Это предпочтительное автоматическое использование определенной защиты или набора защит является результатом сложного взаимодействия по меньшей мере четырех факторов [25]:

• врожденного темперамента;
• природы стрессов, пережитых в раннем детстве;
• защит, образцами для которых были родители или другие значимые фигуры;
• усвоенных опытным путем последствий использования отдельных защит (эффект подкрепления).

Конфликты и их развитие между инстинктивными потребностями  и тревогой, чувством вины не обязательно патологичны. Способ обхождения с конфликтами обусловлен тем, насколько нормально или патологично общее развитие индивида. М.Е. Литвак пишет: «Способность к разрядке напряжения посредством периодического удовлетворения инстинктов – лучшая гарантия ментального здоровья» [26].

Итак, защиты можно считать  успешными, если их осуществление окончательно блокирует нежелательные побуждения, и безуспешными, при которых обязательно повторение процесса предотвращения запретных побуждений.

Причины, определяющие выбор  со стороны Я того или иного  защитного механизма, остаются пока неясными. Возможно, вытеснение используется главным образом при борьбе с  сексуальными желаниями, тогда как  другие способы могут быть более пригодны для борьбы против инстинктивных сил различного рода, в частности, против инстинктивных импульсов.

Возможно также, что эти  другие способы лишь завершают то, что не сделало вытеснение, или же имеют дело с нежелательными мыслями, возвращающимися в сознание при неудавшемся вытеснении. Вероятно, каждый защитный механизм вначале формируется для овладения конкретными инстинктивными побуждениями и связан с конкретной фазой детского развития.

«Возможно, что до расщепления  на Я и Оно и до формирования Сверх-Я психический аппарат использует различные способы защиты из числа  тех, которыми он пользуется уже после достижения этих стадий организации» – пишет А. Фрейд [38].

Все способы защиты, открытые и описанные в психоанализе, служат единственной цели – помочь Я в его борьбе с «запрещенными» инстинктами, мотивированы тремя основными типами тревоги – невротической, моральной и реальной. Кроме того, даже борьбы конфликтующих импульсов уже достаточно для того, чтобы запустить защитные механизмы.

Однако необходимо отметить, что Я защищается не только от неудовольствия, исходящего изнутри. В раннем периоде, когда Я знакомится с опасными внутренними инстинктивными стимулами, оно также переживает неудовольствие, источник которого находится во внешнем мире. Я находится в тесном контакте с этим миром, дающим ему объекты любви и те впечатления, которые фиксирует его восприятие и ассимилирует его интеллект [27].   Н. Мак-Вильямс пишет, что, чем больше значимость внешнего мира как источника удовольствия и интереса, тем выше и возможность пережить исходящее от него неудовольствие. Я маленького ребенка все еще живет в соответствии с принципом удовольствия; оно еще не скоро научится выносить неудовольствие вовне.

В это время индивид  еще слишком слаб для того, чтобы  активно противостоять внешнему миру, защищаться от него при помощи физической силы или изменять его в соответствии со своей собственной волей.

В этот период незрелости и  зависимости Я, помимо предприятия  усилия по овладению инстинктивными стимулами, стремится всячески защитить себя от субъективного неудовольствия и грозящих ему опасностей.

Представители английской школы  психоанализа утверждают, что в первые месяцы жизни, еще до всякого вытеснения, ребенок уже проецирует свои первые агрессивные импульсы, и что этот процесс чрезвычайно важен для формирующегося у ребенка представления об окружающем мире и для направления, в котором развивается его личность [31].

Ряд американских психологов и психоаналитиков, работающих с  детьми, также уделяют много внимания механизмам проекции – интроекции. Так, известный американский психолог Э. Эриксон писал: «Психоанализ допускает ранний процесс дифференциации между внутренним и внешним миром, дающий начало проекции и интроекции, которые остаются одним из самых глубинных и наиболее опасных защитных механизмов. При интроекции мы действуем и чувствуем так, как если бы внешняя добродетель стала внутренней уверенностью. При проекции мы переживаем внутренний грех как внешнее зло, т.е. наделяем значимых людей теми пороками, которые на самом деле принадлежат нам. В таком случае можно предположить, что эти два механизма - проекция и интроекция – создаются по образу и подобию того, что происходит у младенцев, когда им хотелось бы экстернализировать страдание и интернализировать удовольствие – намерение, которое со временем должно уступить свидетельству созревающих (органов) чувств и, в конечном счете, доводам рассудка. Эти механизмы обыкновенно восстанавливаются в правах среди взрослых в периоды острых кризисов любви, доверия и веры и могут служить отличительными признаками отношения к соперникам и врагам у большей части «зрелых» индивидуумов» [36, С.129].