Развитие политологии в современной России

Результаты исследования неоднократно обсуждались на заседаниях кафедры «Социально-политические науки» (с 26 августа 2008 г. кафедра именуется «История и политология») Финансовой академии при Правительстве РФ.

Результаты и выводы диссертационного исследования в течение многих лет постоянно использовались автором в учебном процессе при чтении курса «Политология» и смежных с ней дисциплин и в Финансовой академии и в других вузах г. Москвы и РФ.

Структура работы. Доклад  по диссертации состоит из четырех разделов, в которых тематически объединены основные статьи, изданные автором за период с 1996 г. по начало 2009 г.

В первом разделе − «Истоки, основные этапы развития, состояние политологии в современной России» − анализируются вопросы, связанные с зарождением политологии в мире и в России, а также теми причинами, предпосылками и условиями, которые к этому привели. Впервые в отечественной исследовательской литературе в этом разделе подробно характеризуются этапы становления и развития политологии в нашей стране. Отмечается, в частности, что на первом этапе − институциональном − или этапе становления и формирования инфраструктуры, продолжавшегося с конца 1980-х годов (точнее говоря, с самого начала 1990-х годов) создавались структуры, необходимые для эффективного развития любой науки − аспирантуры, докторантуры, диссертационные советы, экспертный совет ВАКа, профильные издания профессионального сообщества и пр. На  преодоление этого этапа и решение его основных задач, если брать страну в целом, ушло около 15 лет. Однако в некоторых, отдаленных от Центра регионах России процесс становления еще не закончился. Тем не менее, учитывая, что все основные инфраструктурные институты уже устоялись и работают достаточно эффективно, есть все основания сделать вывод, что этап становления политической науки у нас успешно преодолен, и мы вступили в следующий этап − этап устойчивого развития на собственной базе.

Какие важные задачи предстоит решить на этом этапе и как долго (хотя бы приблизительно) он может продлиться?

В представлении автора, это будет более сложный этап, чем предыдущий, так как именно на этом этапе должны быть реализованы сложные сущностные задачи. Речь идет о формировании научных школ,  которые призваны играть ключевую роль в создании теоретической базы.

 И  тема научных школ, и тема теоретической базы настолько важны для любой науки, что есть настоятельная потребность хотя бы кратко раскрыть отношение автора по этому вопросу.

Что касается научной школы, то ее нередко квалифицируют упрощенно, имея ввиду видного ученого, его труды и подготовленных им аспирантов и докторантов. С  точки зрения автора, для полноценной научной школы этого недостаточно. Чтобы научная школа отвечала всем необходимым требованиям и высоким стандартам, нужен неординарный, признанный в сообществе ученый-теоретик с собственной оригинальной концепцией, существенно продвигающей науку, умелый организатор, имеющий последователей и учеников, разделяющих его основные научные идеи. Желательно еще, чтобы труды этого ученого и этой школы знали и использовали коллеги из других стран.

В отношении следующей темы − теоретической базы − надо отметить, во-первых, то, что между теоретической базой естественных и точных наук, с одной стороны, и теоретической базой общественных и гуманитарных наук − с другой стороны, существует значительное, если не принципиальное  различие. Оно состоит в том, что у первых двух эта база общемировая, единая, независимо от того, о какой стране идет речь, а у вторых эта база существенно  различается от страны к стране. Такие различия обусловлены сущностью предметов науки. В одном случае они одни и те же, в во втором − различны. Различны общества и индивидуумы. Но это не означает, что в теоретической базе общественных и гуманитарных наук в различных странах нет общих черт. И поскольку они есть, теоретическая база этих наук формируется из двух слагаемых: 1 − общей, транснациональной и 2 − конкретной, специфичной, т.е. национальной, которая в каждой стране своя. Если принять такое утверждение как данность, то надо будет констатировать также, что взаимодействие этих двух составных частей, во-первых, не всегда образуют необходимое диалектическое единство и нередко вступает в противоречие, и, во-вторых, различным образом воздействует на ту надстройку, название которой разноплановые политические процессы, возвышающиеся над теоретическим фундаментом. В нашей нынешней ситуации, когда национальная составляющая еще в самом начале своего формирования, на надстройку воздействует преимущественно транснациональная составляющая. Каков характер и результаты этого воздействия, представить не трудно. И какая может быть реакция надстройки − в целом негативная − на это воздействие  тоже понятно. Отсюда и отрицательное отношение российской политической практики к иноземной теории. Отсюда также сложные взаимоотношения между нарождающейся российской теорией и теорией зарубежной. Со временем эти отношения, конечно, улучшатся, но усилий для этого потребуется приложить немало. Однако это, как представляется автору, будет основной задачей следующего, третьего этапа развития нашей науки, на котором отношения продуктивного взаимодействия должны установиться не только между фундаментом и надстройкой, но и между двумя слагаемыми фундамента.

Одним из наглядных примеров того, как формируется теоретическая база и какие сущностные коллизии в ней могут возникать, является давно идущая дискуссия об объекте и предмете политической науки.

Различные подходы к этому вопросу имеют не схоластическое значение, а сущностное, в котором, как представляется, ученые основательно еще не разобрались. Одно дело, если этим предметом или объектом считать всю политическую сферу, и другое дело, если таковым определяют политическую систему, государство или политическую власть.

Осмысливая этот вопрос, участники дискуссии не учитывают конкретные обстоятельства, в которых существует и развивается наука и тем самым делают  методологическую ошибку. Иначе говоря, отвечая на вопрос, в чем заключается объект и предмет политологии, надо иметь ввиду и конкретное состояние общества и государства, и состояние науки. Поэтому наряду с общим предметом, или объектом, каковым выступает вся политическая сфера, изучаемая любой наукой о политике в любой стране и в любое время, есть еще другой предмет, определяемый автором, как основной, главный для политической науки определенной страны и ее состояния. В одном случае (в странах Запада, например) таким главным предметом будет политическая система, так как именно от нее зависит характер политики, состояние политической сферы, направления ее развития и т.д. В другом же случае, как, например, в современной России, это будет вертикаль исполнительной власти, прежде всего, вертикаль президентской власти, ибо именно она задает алгоритм деятельности политической сферы, определяет характер и направленность политических процессов. Таким образом, чтобы определить, какой предмет является главным и основным, надо ответить на вопрос, какой субъект выполняет системообразующую роль в формировании политики и политической сферы.

К сказанному необходимо добавить, что если общий предмет, который нередко определяют как объект, является константным, т.е. неизменным для любой страны, любого времени и любого состояния страны и науки, то основной, или главный претерпевает метаморфозы. Он меняется в зависимости от того, какой субъект − политическая система, государство или вертикаль власти − играет основную (главную) роль в формировании политики.

В связи с дискуссией вокруг предмета политологии встают и такие вопросы, как: какой предмет дает наилучший результат для политической практики и почему, а также каковы исторические тенденции развития предмета политологии?

Отвечая на первый вопрос, следует сказать, что это прямо связано с уровнем демократизации политической системы. Стабильная сбалансированная демократическая политическая система, несмотря на ее сложность, как показывает опыт многих стран мира, более эффективна, поскольку способствует поиску и нахождению наиболее рациональных и адекватных потребностям времени решений. Что же касается тенденции генезиса предмета политологии, то он трансформируется в соответствии с генезисом политических систем, т.е. от тоталитарных и авторитарных к демократическим. Однако этот процесс развивается не прямолинейно, а через приливы и отливы, подъемы и спады. По этой причине переходные эпохи нередко растягиваются по времени. И заметить, когда изменилась роль субъектов в формировании политической сферы и, соответственно, когда главным  предметом политологии стал другой предмет, достаточно трудно. И надо ли вообще это делать? На взгляд автора, надо. Прежде всего потому, что наука обязана реагировать на те изменения, которые происходят в жизни и потому также, что воздействие науки на жизненные процессы будет максимальным, если оценки ее состояния будут как можно более объективными и своевременными.

Вывод, который напрашивается из сказанного об этапах развития отечественной политологии и особенностях каждого из них, говорит о том, что предстоящие этапы развития будут достаточно продолжительными и весьма сложными. Нередко случается так, что из-за незнания или непонимания закономерностей развития науки, или по  другим причинам (например, из-за действий оппозиционных или деструктивных сил) процесс развития заметно затормаживается и удлиняется. Это негативно отражается и на состоянии науки, и на ее практическом применении.

Поскольку возникновение системной политической науки прямо и непосредственно связано с переходом к демократии, постольку исследование этого феномена находилось в центре  внимания автора  в течение многих лет.

Этой теме посвящен II-й раздел исследования − «Проблемы политической модернизации, социальной революции  и народовластия».

Модернизация вообще и политическая, в частности, как показывает исторический опыт многих стран, является одной из самых сложных и одновременно самых важных сфер трансформации общества и государства. Именно этим объясняются, очевидно, те противоречивые позиции, которые представлены по этому вопросу в трудах наших ученых-обществоведов.

В России политическая и иная модернизация всегда имела свою специфику. С одной стороны, она диктовалась необходимостью догоняющего развития, а с другой − она всегда проводилась по воле верхов, осознававших на определенном этапе развития страны опасность ее отставания и настоятельную потребность его преодоления. Из этого вытекает, что внешний фактор всегда играл особую роль в модернизации России в целом и политической сферы, в частности. С этим же фактором всегда была связана высокая тяга политико-административной элиты России к копированию зарубежного опыта и перенесению его на отечественную почву. Однако это редко удавалось осуществить в полном объеме и еще реже приносило ощутимые положительные результаты.

Здесь надо сделать одно важное пояснение, связанное с терминами «догоняющее развитие», «догоняющая модернизация» и «копирование зарубежного опыта». Необходимость такого пояснения обусловлена тем, что некоторые наши ученые, особенно из числа экономистов, считают, что ничего такого в нашей истории не было. На самом деле все это было и продолжает быть. И характерно оно не только для России, но и для любой отстающей страны. Таков закон всемирной конкуренции и борьбы за лидерство. Те страны, которые вырываются вперед, становятся не только примером и маяками для остальных, но и нередко источниками опасности для отстающих. Чтобы оставаться на передовых позициях, сильные нуждаются в экспансии, которая осуществляется в различных видах и формах: экономической, финансовой, военной, политической, культурной, идеологической, духовной, религиозной, информационной, образовательной и пр. Для отстающих такая экспансия вполне может обернуться если не колонизацией, то значительным ущербом. Чтобы не допустить такого развития событий, отстающие страны вынуждены заниматься своей модернизацией. Но в этой ситуации всегда возникает много вопросов. Например, такие: по какой модели модернизироваться, за счет чего проводить реформы и т.д. В истории России есть только один пример опережающей модернизации − большевистский (советский), который в конечном счете закончился крахом, хотя страна и добилась впечатляющих успехов в ряде областей: науке, образовании, космосе, обороне, культуре.

Не углубляясь далее в теорию модернизации, отметим еще только то, что особая роль среди внешних факторов принадлежит успешным революциям, которые открывают путь ускоренному социально-экономическому прогрессу.

Успешный чужеземный опыт вообще очень привлекателен для других и всегда возбуждает желание его скопировать. Поэтому не удивительно, что европейские социальные, буржуазно-демократические по своей сути революции имели не только значительное воздействие на передовые умы России, но и на власть. Различные реформы, в том числе политические, проводившиеся в России и в XIX в. и в начале ХХ в., были навеяны не в последнюю очередь западноевропейскими революциями. В этой связи особый интерес представляет опыт политической модернизации ХХ в., поскольку он был связан не только с формированием представительной ветви власти − Государственной думы, но и началом легитимной многопартийности и сопровождался к тому же определенным ограничением  самодержавия. Опыт этой модернизации интересен и поучителен тем, что фактически впервые в отечественной истории в политической модернизации участвовали широкие народные массы как субъект политики. Это выразилось не только в их актуальном участии в революционном движении, но и в электоральных процессах, в партийном строительстве, создании различных общественных организаций, начиная с профсоюзов и пр.

Если оценивать политическую модернизацию в императорской России в целом, то она (за исключением модернизации Петра I) была недостаточно радикальной и в целом недостаточно продуктивной. В основном из-за непоследовательности властей и регулярного чередования реформ и контрреформ.

В отличие от опыта царской России политическая модернизация советского типа была, как представляется, чрезмерно радикальной и, как известно, преследовала цель создания абсолютно нового общественного строя и модели опережающего развития, которая была бы для всего остального мира образцом для подражания. Однако опыт такой модернизации фактически также оказался провальным, а крушение советской модели опережающего развития, однопартийной системы и власти Советов были не менее впечатляющими, как для населения страны, так и внешнего мира, чем крах политической системы царизма в 1917 г.

Начиная с конца 1980-х годов, наша страна вновь вступила в эпоху глубокой всеобъемлющей  модернизации всех сфер общественной и государственной жизни. (Эту модернизацию точнее было бы назвать трансформацией). И также как в предыдущие века, проблема политической модернизации вновь стала не только одной из самых актуальных, но и сложных. «Несмотря на все достижения путинского президентства, − пишет известный отечественный политолог В.Третьяков в статье «Алгоритм прыжка в будущее», −  Россия все равно традиционно продолжает крутиться в парадигме «догоняющего (Запад) развития».