Развитие политологии в современной России

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 26 Октября 2014 в 16:53, реферат

Описание работы

Актуальность темы исследования. Институционализация политической науки, состоявшаяся в нашей стране в 1988 г., количественные и качественные изменения, произошедшие в ней за эти годы, роль, выполняемая ею в изучении тематики, связанной с различными аспектами модернизации российского общества и государства и т.д., ставят перед учеными-политологами немало вопросов и задач. В частности следующие. Когда возникла политическая наука в России? Почему путь к ее официальному признанию был столь долгим и сложным? Какие причины побудили официальные власти в СССР не только признать ее как науку, равноценную с другими, но и включить ее в число учебных дисциплин?

Файлы: 1 файл

Министерство Образования и Науки Российской Федерации. Реферат по Политологии.doc

— 394.50 Кб (Скачать файл)

Догнать во всем не удается. Перегнать в чем-то − случается довольно часто. Перегнать раз и навсегда так и не удавалось − кроме одного исторического периода, когда это произошло именно потому, что Россия отказалась от традиционных для нее ориентиров и целей.

Я имею ввиду 1917 год и коммунистический эксперимент. Большевики поменяли алгоритм движения страны по траектории прогресса. Они поставили цель не догонять Запад, а перепрыгнуть его. Оказаться в будущем,  властно-политически закрепившись там, подтянуть социальные и экономические тылы сразу к тому, чем западноевропейский и американский капитализм станут когда-то. А за это время Советская Россия уйдет еще дальше вперед − в самый коммунизм. Алгоритм «прыжка в будущее», перевода страны из стадии «догоняющего развития» в позицию лидера (идеологического, аксиологического, политического) оказался порочен. Но не порочен, а, напротив, глубоко плодотворен политический и метафизический выбор − отказаться от роли догоняющего, перевести соревнование в иную плоскость.

И для многих народов почти до самого крушения СССР (и даже позже), а для многих интеллектуалов Запада − до 1968 года тогдашняя Россия (СССР) статусом исторического  лидера обладала.

Отказавшись в конце 80-х годов от большевизма, но не от догматики теории прогресса, мы снова оказались в числе «догоняющих».

Теории прогресса противостоит то, что можно назвать «теорией естественного развития». Ты должен развиваться так, как свойственно именно тебе, а посему никогда не окажешься ни отстающим, ни догоняющим. И однажды, когда догоняющие и догоняемые врубятся лбами в стену или упадут от перенапряжения, станешь лидером автоматически.

Никакой уверенности у меня, конечно, нет, но надежда есть: при президентстве Медведева мы расстанемся навеки как с теорией прогресса, так и с теорией «догоняющего развития». И займемся более важными вещами. Некоторые пассажи в последних выступлениях Путина и Медведева вселяют эту надежду. Кстати, если ей суждено сбыться, это и будет лучшим воплощением любимого новым президентом выражения «Freedom is better than non freedom»5.

Во многом соглашаясь с оценками и выводами В.Третьякова, трудно все же принять его идею (надежду) о том, что «при президентстве Медведева мы расстанемся навеки как с теорией прогресса, так и с теорией «догоняющего развития». И займемся более важными вещами». Трудно принять эту мысль потому, что такой алгоритм поведения не для России и вообще не для любой другой великой державы, для которых участие в гонке лидеров − обязательный и, как представляется автору, абсолютный закон. Об объективных причинах участия в этой гонке уже было сказано выше.

Кроме этого нельзя не сказать и о том, что большевистская концепция «опережающего развития» была возможна лишь в СССР, КНР и некоторых других странах, во-первых, потому, что их человеческие и природные ресурсы позволяли реализовать эту модель. Важную роль играла также идеология, которая могла быть действенной лишь в условиях невысокого уровня общекультурного политического развития. Без сверхэксплуатации всего населения, которая характерна и для модели «догоняющего развития», и особенно для модели «опережающего развития», никакой скачок невозможен. Нельзя забывать также и о крайне высокой социальной цене этого скачка и минусах сверхэксплуатации населения. Длительное перенапряжение социума ведет не только к его психологической и физической усталости, но и ставит перед ним вопрос об эффективности той модели, которую стремятся реализовать правящие силы. Сравнивая ее с другими, более щадящими и вместе с тем более эффективными, они неизбежно разочаровываются в той системе, в которой живут и работают. Поэтому можно, судя по всему,  обоснованно говорить о том, что большевистская модель по сути своей была порочной во всех отношениях, а не только в тех, о которых говорит В.Третьяков.

Как это ни удивительно, к мобилизационной модели, основанной на жестком порядке, призывают даже весьма либерально настроенные экономисты. Например, видный ученый-экономист  Владислав Иноземцев. В статье «Призыв к порядку. О модернизации России и возможном экономическом прорыве» он утверждает следующее: «История учит суровой правде. Мощные экономические прорывы в Южной Корее и на Тайване пришлись на периоды правления военных режимов Пак Джон Хи и Чан Кайши; в Бразилии модернизация была начата в годы хунты генерала Бранко; в Китае о демократии не приходится и говорить, и даже в Японии почти вся послевоенная политическая история была историей одной правящей партии. Ни одна модернизация не опиралась  на развитый технологический сектор: напротив, все они основывались на заимствованных производственных технологиях».

Утверждая далее, что «в каждом случае модернизации предполагали порядок», В.Иноземцев оговаривается, что под этим порядком «он не имеет ввиду террор сталинского типа», а четкую постановку целей, отказ от всякого рода демагогии; выработку средств достижения указанных задач; минимизацию затрачиваемых на их достижение средств и усилий; и как продолжение − безусловное отражение системой институтов и лиц, доказывающих свою некомпетентность или бесполезность. «Задачи российской модернизации − это задачи догоняющего развития, а не «социального проектирования», − пишет далее Иноземцев, справедливо акцентируя внимание на многих задачах, без решения которых нельзя осуществить модернизацию. Особое внимание он уделяет сбережению, а не безумной роскоши и «разбазариванию» незаработанного». Рациональное использование ресурсов, целевые вложения в «точки роста» экономики и социальной инфраструктуры − вот единственно возможный путь». − считает В.Иноземцев6. «Сегодня, −  заключает свою статью ученый, −  нужно строить не чиновно-бюрократические «вертикали», а «горизонтали» ответственности; бороться за интересы не бюрократического сообщества, а страны и ее граждан. В этом − суть повестки дня, предлагаемой президентом Д.А.Медведевым. И она, увы, нереализуема в условиях расслабленности. Установление порядка должно стать лозунгом нового президентства, каким бы неприятным он ни казался многим. Иного выбора у России попросту нет»7.

 Не  вдаваясь в полемику, в том  числе концептуальную, принимающую во внимание не только исторический опыт России и ее ментальный код, но и особенности строя, который был создан в постсоветское время, а также ограниченность отпущенного нам  исторического времени и внешние объективные факторы, отметим лишь то, что, хотя на тему модернизации написано немало статей и книг, она заслуживает концептуального системного анализа8.

Современная модернизация, как и все более ранние, глубоко затронула наши цивилизационные основы и поэтому есть смысл и необходимость хотя бы коротко остановиться на основных цивилизационных сдвигах, которые за свою более чем 1000-летнюю историю пережила Россия. С точки зрения автора, такой анализ будет и методологически более верен, и концептуально более обоснован. (К слову сказать, такой подход отличается от подходов С.А.Панкратова и Г.П.Лесникова, чьи докторские диссертации указываются в сноске). Но прежде чем раскрыть суть этих сдвигов, надо определиться в содержании самого термина «цивилизационный сдвиг».

С точки зрения автора, цивилизационный сдвиг − это фундаментальные изменения в социально-политической, экономической и духовной жизни всего населения страны, начинающиеся с какого-либо (или каких-либо) важного для всех события и заканчивающиеся перестройкой всех сфер жизни и деятельности страны.  Таких сдвигов, по оценкам автора, в России было пять за всю ее историю.

Первый сдвиг начался в конце Х века с перехода от язычества к православию; второй − в XV−XVI вв. − покончил с феодальной раздробленностью и привел к  созданию единого централизованного государства; третий сдвиг связан с петровскими реформами,  нацеленными на европеизацию страны; четвертый − буржуазный, начавшийся реформами Александра II, но не доведенный до конца, во-первых, из-за контрреформ Александра III и, во-вторых, из-за консервативно-реакционной политики Николая II, пятый − большевистский −  был направлен на создание уникального коммунистического общественно-политического строя, системы  полного социального равенства и классовой гармонии − образца для всеобщего подражания; современный, шестой, нынешний сдвиг, начавшийся в 1990-е годы, имеет своей основной целью возвращение страны на прерванный в октябре 1917 г. путь общечеловеческого прогресса.

У каждого из этих шести сдвигов свои причины и особенности, цели и задачи, свои результаты. Каждый из них имел своей главной направленностью тотальную модернизацию и обновление всех сторон жизни страны. На каждый сдвиг огромное (если не фундаментальное) воздействие оказывали внешние факторы. Все сдвиги проходили в режиме догоняющего развития. Но ни один из пяти предыдущих  своей главной цели не достиг. Даже пятый сдвиг, развивавшийся по сценарию опережающего развития, на самом деле ставил задачу «догнать, а лишь затем перегнать» капиталистический мир. Кое в чем, как уже говорилось выше, это ему удалось.

Что касается нынешней модернизации, то пока что она привела лишь к увеличению отставания России от развитого мира.

Поскольку ни одна модернизация не заканчивалась тотальной победой над отставанием, это ставит принципиальный вопрос: почему так происходило? На взгляд автора, это происходило потому, что на каком-то этапе модернизация прерывалась, реформы превращались в контрреформы, и новые системы, за исключением четвертой − советской,  создать не удавалось. Главная причина неудач во всех случаях состояла в том, что инициаторам и архитекторам модернизации не удавалось выстроить и довести до эффективного рабочего состояния новые системы организации общественной и государственной жизни. На первом месте здесь всегда должно было стоять реформирование политической системы и его основного ядра − государства. Если государственный механизм не совершенен, не адекватен и не способен дать достойные ответы на вызовы времени, не может провести эффективные и грамотные реформы с минимальными издержками для страны, то созревают причины и предпосылки для социальной революции.

Именно такая революция, 4-я по счету в ХХ в. произошла в 1990-х годах в России. Ее характеру, особенностям и перспективам в моем исследовании посвящено немало внимания.

*    *    *

Преобразования, осуществленные в нашей стране в 90-е годы ХХ столетия, могут быть охарактеризованы не иначе как системные, революционные9 . Охватив все сферы общественной жизни, они радикально изменили все системы жизнедеятельности российского общества: политическую, экономическую, идеологическую и духовную.

 На  место однопартийной тоталитарно-авторитарной  политической системы пришла  многопартийная (правда, до конца еще не сформировавшаяся). Вместо централизованной вертикали власти, веками формировавшейся сверху вниз, сегодня, хотя и полудемократическим образом, но снизу вверх, строится новая; государственную командно-административную экономику заменила многосекторная экономика, основанная преимущественно на частной собственности; идеологическое единообразие и диктатуру единой государственной идеологии заменило многоцветье мировоззрений; радикально изменилась духовная жизнь, в особенности положение и роль церкви в обществе и государстве.

В общем все говорит о том, что сегодня мы живем в совершенно иной стране, хотя осуществленные преобразования не привели еще к тотальной смене ментальности российского населения. Но трансформация общественной психологии - это самый сложный и долговременный тип преобразований.

 Если  задаться вопросом: когда началась  нынешняя революция, то надо будет признать, что  точкой ее отсчета,  или, образно говоря, ее детонатором был август 1991 г. ГКЧП и последовавший вскоре после провала этого путча указ президента РСФСР Б.Н.Ельцина, фактически запретившего КПСС, привели к параличу всей политической системы и предельному обострению и без того очень сложной социально-политической и экономической ситуации в стране. Распад СССР, произошедший вскоре после этих событий, еще больше обострил положение.

Окончательный слом советской экономической системы произошел в 1992 г., когда была осуществлена либерализация цен и проведена приватизация основной части государственной собственности. Это был второй этап революции. Кульминация событий наступила осенью 1993 г., когда в сентябре-октябре 1993 г. после расстрела Белого  дома и роспуска Верховного совета РСФСР были распущены советы и когда  закончилось фактическое двоевластие. Принятие новой Конституции 12 декабря 1993 г. поставило точку в революционном марше. В декабре 1993 г. завершился третий этап революции и начался период укрепления новой власти, этап эволюции.

 По  глубине и радикальности осуществленных  преобразований  четвертая революция в России может быть сравнима лишь с Октябрьской революцией 1917 г. Однако между этими двумя эпохальными историческими событиями существует немало принципиальных различий, наиболее существенное из которых следующее. В то время как Октябрьская революция прервала естественный ход российской истории и ставила своей главной целью построение неведомого ранее общества полной социальной гармонии и равенства, общества, известного прежде только в теории, как коммунистическое, четвертая революция изначально преследовала диаметрально противоположную цель: вернуть Россию на естественный, исконный, т.е. буржуазный путь развития.

 Если  признать, что главная цель нашей нынешней революции та, о которой говорилось выше, то следует задаться и такими вопросами,  как: существовали ли объективные причины и предпосылки для такой революции и, если они были, то какие; имелись ли в СССР, а затем в независимой России такие политические силы, которые признавали бы необходимость социальной революции и, если они имелись, то каковы были их программы и т.д.?

Говоря о причинах, следует, вероятно, признать, что объективные мотивы  для социальной революции, как это не покажется сейчас удивительным, были.

Главная из них заключалась в том, что система государственного социализма, или так  называемая командно-административная система, исчерпавшая к началу 50-х годов  ХХ столетия свой ресурс и превратившаяся фактически  в тормоз социально-политического и экономического развития страны, не поддавалась реформированию. Самым убедительным подтверждением такого вывода является то, что, несмотря на огромные усилия и затраты, ни хрущевские реформы, ни косыгинские, ни горбачевские не давали долговременного устойчивого позитивного результата и не достигали цели модернизации самой системы, на что очень надеялись ее инициаторы и архитекторы. Ограничивая и фактически подавляя свободу, инициативу, предприимчивость в самых различных областях  жизни, командно-административная система превратилась в непреодолимый барьер на пути общественного прогресса в СССР.

Информация о работе Развитие политологии в современной России